Ключи и калитки (СИ) - Демченко Антон Витальевич
Шевеление у каменной осыпи заставило меня отвлечься от размышлений. Арбалет мгновенно упёрся прикладом в плечо, а руки привычно навели оружие на цель. Вдох-вы-ыдох… Палец плавно нажал на спусковой крючок, и тетива с лёгким фырком послала тяжёлый болт в поднявшуюся над валунами фигуру, уже успевшую вновь натянуть короткий и явно тугой лук. А вот выстрелить из него противник уже не сумел. Миг, и снесённое болтом тело сломанной куклой рухнуло наземь, ударившись об один из служивших ему укрытием валунов, и кубарем полетело вниз по осыпи, увлекая за собой мелкие камни и щебень. Один готов, но что-то мне говорит, что опасность ещё не миновала. Сознание снова словно ершом кольнули испещрившие оружие руноставы, жадно впитывающие поток моей силы. И вновь ложится в направляющие боевой болт с трёхгранным жалом.
Тихий, еле слышный хлопок тетивы о гасители Светиного арбалета говорит, что я не ошибся. Краем глаза отмечаю судорожные дёрганья какой-то тени за ручьём, но тут же отвлекаюсь на вспышку пламени справа. Хорошо, что до неё метров шестьдесят, не меньше. Иначе ослеп бы минут на пять. А в боевой обстановке это смерть.
Бью на вспышку и, спустя секунду, на её месте огонь вдруг вздымается эдаким гигантским факелом и под короткий предсмертный вскрик подожжённого моим удачным выстрелом нападавшего превращается в ровно горящий костёр… Ну, зато не мучился, хм.
Меня передёргивает. И тут же воздух над рекой разрывает грохот ружейной пальбы. Это добравшиеся до лодки стрельцы наконец раскочегарили свою артиллерию и теперь палят в темноту, что называется, в белый свет, как в копеечку… А, нет! Удивительно, но именно после залпа двух стрельцов я слышу полный боли вой со стороны нападающих. В кого-то бойцы полусотника всё-таки попали… Вновь слышу хлопок тетивы, и вой раненого захлёбывается. И опять бьют пищали. На этот раз палят Никша и Вавила. И ведь тоже не промахиваются! Может, и у них что-то вроде наговора ночного зрения имеется?
Эхо выстрелов стихает, и над рекой повисает тяжёлая, нервная тишина. Минуту мы прислушиваемся к ней, а кое-кто и всматривается в резкие тени и силуэты, расчертившие пейзаж, видимый «Кошачьим глазом». Но никакого шевеления со стороны напавших не наблюдается. Тихо, как в гробу. Ненадолго. Очухавшийся от скоротечного боя, полусотник разразился приказами, и стрельцы, покинув укрытие, отправились на разведку… и сбор трофеев.
— Стоян Смеянович, а ты уверен, что это безопасно? Вдруг там ещё десяток татей за камнями таится? –спросил я, обнимая прижавшуюся ко мне подругу. В ответ полусотник хмыкнул и, выудив из-за пазухи кафтана деревянный медальон на толстом шнурке-гайтане, продемонстрировал его нам. Не понял…
— Этот оберег мне когда-то матушка дала. Ежели рядом оказывается кто-то, желающий зла, он теплеет. На расстоянии, правда, действует куда хуже, о надвигающейся опасности предупредить не может, но в бою так же теплеет, а едва тот минует, сразу остывает, — объяснил Стоян, подбрасывая на ладони невзрачный деревянный кругляш с выжженным на нём рисунком… рассмотреть который мне, к сожалению, не удалось.
— Интересная вещица, полезная, — я уважительно покачал головой, но увидевший мой интерес к оберегу, полусотник понял его по-своему.
— Э, нет, купец, такое запросто не купишь, так что о торговле можешь и не думать, — отозвался он и пояснил: — Наши обереги ладятся только для близких. Для родни и друзей… Но дарить их, продавать, красть или с мёртвых сымать бессмысленно. Силу в чужих руках они теряют сразу и навсегда.
— Понимаю, — я вздохнул. Ну да, было бы странно ожидать, что при такой насыщенности и даже агрессивности инфополя здешние обитатели пошли по чисто техническому пути развития, не сумев приспособить «халявную» силу для своих целей. Хотя-а, если вспомнить мою «историческую родину» и теории князя сотоварищи… Эх.
— А вот о торговле самострелами, вроде ваших с невестой, я бы на твоём месте поразмыслил основательно, — заметил Стоян. — Уж больно ладные они. А ежели ещё и дешевле огнебоя окажутся, так острожные воеводы их с удовольствием покупать станут. Уж поверь.
— Что так? — поинтересовался я. — Ваши пищали-то бьют куда как дальше.
— Оно так, — вздохнул полусотник. — Но у них своих тягостей хватает. Припас дорог, свинец для дроба и пуль тоже недёшев. Своих пороховых мельниц на Бие нет и в помине, острожникам запрещено их возведение государевым указом. А свинца здесь, сколько ни лазали по холмам да лесам царёвы розмыслы, так и не сыскали. Приходится припас из-за Старого Камня возить. А это долгонько, знаешь ли. Да и не всегда удобны пищали в здешних местах. Сам же видел, как воевать приходится. Одно дело — на стене стоять да в идущего на приступ врага палить или в чистом поле, как водится, грудь в грудь с ним сойтись. А в здешних лесах? Пока снарядишь пищаль да к выстрелу изготовишься, самы, в засадах хоронящиеся, глядишь, уже десяток стрельцов из луков положили.
— Так почему бы вам самим луками не вооружиться? — спросил я, поглаживая по плечам Свету, кажется, с каждой секундой старавшуюся вжаться в меня всё сильнее.
— А кто из них стрелять умеет-то? — отмахнулся Стоян. — Дети боярские, разве что. Так они в стрельцах птицы редкие. А бояре да помещики, что с меча живут, в наши полки не рвутся даже полковниками. Как же, урон чести! Невместно им, видите ли, зелёный кафтан носить да с пищалью в бой пешцами ходить. Эх! Ладно, купец, отдыхайте покамест. А я, вон, со стрельцами своими побеседую. Узнаю, кто там на нас наскочить пытался.
Оставив нас со Светой у вновь разожжённого костра, Стоян направился к приближающимся со стороны ручья подручным, а мы… я уселся на бревно и посадил всё чаще вздрагивающую подругу к себе на колени, одновременно подивившись такту полусотника, заметившего ухудшение состояния Светы и поспешившего удалиться прочь, чтобы не ставить её в неудобное положение. А может, просто от девичьих слёз сбежал? За нами, мужиками, такое водится, хм.
Менталист из меня, конечно, как из говна пуля. Не любят в мире Хольмграда эту братию, и обучаться приёмам мозгокрутов мне было просто не у кого, если не считать того же Переплутова волхва, но он тоже не спешил делиться этой премудростью. Зато с эмпатией всё в порядке, да и… помнится, для создания «часов уютного времени» мне и вовсе никакие знания в менталистике не понадобились. Ладно, попробуем… получилось с математической моделью, должно получиться и с волевым посылом.
Обволакивая своей волей переставшую сдерживать эмоции Свету, стараясь транслировать ей лишь спокойствие и умиротворение, я крепко обнял тихо всхлипывающую девушку и принялся укачивать её, словно маленькую, бормоча на ушко всякие благоглупости. Наговор не наговор, но в результате, спустя несколько минут, Свету перестало трясти от осознания совершённого убийства и запоздалого страха, ещё через минуту прекратились всхлипы и плач, а к моменту возвращения полусотника к костру подруга уже сладко посапывала во сне, уткнувшись носиком мне в шею.
Увидев эту картинку, Стоян Смеянович приподнял бровь, но более ничем своего удивления не выдал. Покрутив головой, старший отряда стрельцов порылся в лежащем за бревном мешке и, выудив из него мягкое лоскутное одеяло, молча расстелил его на уцелевшей и не размётанной во время недавнего боя лежанке из лапника. Молча.
Я благодарно кивнул полусотнику, одним коротким посылом углубил сон девушки, чтоб не проснулась во время «переселения», и, уложив её на лежанку, укрыл свободным краем одеяла. Полюбовавшись на сладко спящую Свету, я поправил упавший на её лицо локон и, поднявшись с колен, обратил своё внимание на замершего в ожидании полусотника.
— Любишь ты её, купец, ой, любишь, — тихо прошептал он.
— Есть такое дело, — честно признался я, даже не стараясь понижать тон. А в ответ на вопросительный взгляд заметившего это обстоятельство Стояна, улыбнулся: — не тебя одного матушка оберегами одаривала. Не проснётся Светлана ещё часов пять, не меньше.
— Ясно, — ухмыльнулся полусотник, но, тряхнув головой, посерьёзнел, — Идём-ка, Ерофей, глянем, кого мои стрельцы из-за камней притащили и что мы можем с тех татей взять… и как то взятое поделим.
