Спасатель (СИ) - Старицкий Дмитрий

Всё решилось с приездом матушки Иулины, когда отцу Онуфрию поставили второй хозблок, рядом с первым. Она сама вызвалась на это послушание. Оставалось только научить ее пользоваться механической машинкой для стрижки волос. Остальное она умела лучше всех нас. Даже глистов выгонять цитварным семенем.

Осталось дело только за переменным контингентом карантинного ««концлагеря»».

Врача бы еще человеческого, а то у нас только один коновал в ответе за всё. Хотя хромой фельдшер из краснофлотцев уже стал ходить и помогать по мере сил Мертваго в госпитале.

Но… что есть, то есть. Из этого и пришлось исходить.

На совещании руководства ««колхоза»» решено было ударить там, где наивысшая концентрация депортированных женщин: либо в нацистский концлагерь, либо на рабский рынок далеко в прошлом. Победило второе мнение. В основном по причине того, что там меньше балованных цивилизацией женщин и больше с детства приученных к крестьянскому труду. Чисто статистически. Да и охрана там будет пожиже.

- Следующие - твои, - пообещал я Колбасу, когда тот попытался возражать.

И началась подготовка к налёту на остров Делос – крупнейший рабский рынок не только Османской империи, но и всей Мидетеррании.

Выспавшись, пошел проведать санпропускник. Проверить своим глазом - всё ли в порядке? Да и любопытно, кого мы вчера наловили?

Девчата выглядели как сестры милосердия в первую мировую. В длинных хлопковых рубахах с присобранными на запястьях рукавами, подпоясанных короткими белыми передниками. На ногах пластиковые шлёпки на босу ногу. На головах закрытые косынки со спадающими на плечи концами. Красного крестика на лбу только не хватало для полноты образа.

В воротах столкнулся с отцом Онуфрием.

- Как там, отче? – кивнул я на завтракающих девиц за длинным столом под брезентовым навесом. – И куда их старую одежду дели?

- Сожгли, как и волосы. Могло быть и хуже, - откликнулся священник. – Почти все христианки разного толка, но это, надеюсь, поправимо. Апостольский труд мне не в тягость. Тем более что большинство говорит на языцах близких к церковно-славянскому. Разобрать можно.

- И рыжая англичанка? – удивился я.

- Нет. Рыжая как раз непонятное бормочет. Как и самая чернявая, но та хоть крестится правильно. Остальные научатся со временем.

- Откуда они родом будут?

- Насколько я понял, большинство девиц будет из Великого княжества Литовского, русского и жмудского, - стал перечислять Онуфрий. – Одна с Русского воеводства Польской короны. Одна с Рязани. Англичанка твоя и две еще мне не понять откудова. Разобрал только слова Биляр и Итиль.

- Город и река, река эта Волгой нынче называется, - пояснил я и удивился. - А говорил мусульманок нет.

- Так эта будет, как я понял, не магометанка, а язычница. Но ничего… Бог даст – окрестим и её. И остальных перекрестим. Я пока их оглашенными [Оглашенный – тот, которого огласили в храме как готового принять крещение] объявил. Матушка их Символу веры и главным молитвам научит, пока в карантине сидят.

- Как матушка справилась с санитарной обработкой?

Поп пожал плечами.

- Где лаской, где таской, а где и крепкой затрещиной. Не хотели с волосами расставаться. Навзрыд ревели. Но в бане отмылись с удовольствием.

««Ну, ещё бы, - подумал я, - с такими великолепно пахнущими шампунями и мягкими поролоновыми губками да без удовольствия. Это вам не щёлок с лубяным мочалом»».

- Волосы отрастут, - заметил я. – Зато вшей не будет.

- Истину глаголешь, сын мой. Но бабы – дуры, счастья своего не понимают. Сегодня пусть они в себя приходят, а вот с завтрева я их Закону божьему учить стану. Всё равно по уговору две седмицы их на огород гонять не будете.

Я кивнул, соглашаясь.

- Пошли обратно, поможешь мне с переводом, - предложил я.- А то я в церковно-славянском, да и в старорусском не силён. ««Слово о полку Игореве»» в оригинале свободно читаю, но разговорной практики ноль.

Глава 6

Девицы как раз заканчивали завтрак. Что там долго есть? Молочную рисовую кашу? Чай и тот большинство пить не стало – не привыкшие. Водичкой чистой обошлись.

Анкету кадровую я заранее составил и растиражировал в своём осевом времени, для чего купил в московскую квартиру портативный ксерокс.

Убрали со стола. Разложил свою канцелярию. Загнали всю стайку девок в палатку, и оттуда матушка нам выводила их к столу по одной.

- Анна. 15 лет. Православная греческой веры. Дочь замкового слуги Андрия Бурака. [Замковые слуги-вид низшего служилого сословия в Польше, могли иметь крепостных, но сами шляхтой не являлись] Из-под града Санока. На Троицу захватили меня поганые татары, когда мы с девчатами пошли в поля венки плести и хороводы водить. Всем хороводом и похватали. Гнали нас в Крым, там порознь продали и оттуда уже кораблём увезли меня на тот остров, откуда вы нас забрали. Не трогали. Сказали, что продадут в гарем, а туда порченых девиц не берут. Мы тут все такие.

Речь у девушки архаическая, но практически все мне понятно, кроме некоторых слов. Говорит она на том языке, который лингвисты с Белоруссии, Украины и России не так давно совместно договорились называть вместо старорусского – руським, от слова Русь. Даже не говорила она, а почти пела, ставя в каждом слове по два ударения.

Брови русые. Глаза голубые. Ладони узкие, не крестьянские совсем.

- Что со мной будет? Зачем мне волосы остригли? – в голосе тревога.

Поспешил успокоить.

- Волосы остригли, чтобы ты на них нам вшей от турок не принесла. Отрастут. Рабство твоё кончилось. Работать будешь на огороде. Замуж пойдёшь за кого захочешь. У нас много хороших парней. Большой выбор, - улыбнулся я.

В ответ и девушка первый раз улыбнулась. Красивая девушка.

- Я только за православного пойду, – сказала твёрдо. – Не люблю латынян.

- Не беспокойся, у нас тут все православные, - подал голос священник. – Ну, вот, матушка, тебе и первая помощница, повернулся он к жене, что стояла чуть в стороне от стола и внимательно слушала.

- Справная девица, - подтвердила Иулина.

С остальными была примерно такая же история: налетели крымские татары-людоловы, похватали, отвезли в Кафу [современная Феодосия], и там продали на рынке. Хотя все они были из разных мест.

Разве что черкешенку продали туркам свои же, но из другого клана. Там все меж собой постоянно воюют, а пленных османам продают. А булгарку продали купцам то ли родители, то ли еще какие родичи. Причину мы так и не определили – не знали таких слов.

С черкешенкой поначалу не удалось никак пообщаться. Ее мову вообще никто из нас не понимал. Выяснили только что зовут ее Эмина и ей 13 лет. Яркая девушка. Сероглазая брюнетка. Как ни странно, крестилась она по православному канону, но молитвы читала по-своему. Но, припомнив, что Сосипатор, когда был абреком, выдавал себя за черкеса, то позвали его в синклит, и всё разрешилось к общему удовольствию. Он же и булгарку, хоть через пень-колоду, но понял.

Практически все девушки были пригодны к работе на огороде, но вот с англичанкой вышел затык. Пришлось звать Мертваго с его знанием латыни, а то моего английского явно не хватало. Но сообща разобрались, что за птичка к нам попала.

- Леди Мария-Луиза-Анкарет Ле Стрейндж, баронесса Талбот, - гордо заявила британка, сдвинув к переносице рыжие брови и прямо глядя в глаза своими зелёными брызгами с некоторым вызовом. - 18 лет. Католичка. Если вы меня доставите домой, то вас щедро наградят. Что я сказала смешного? - Гордо вскинула подбородок.

Забавное зрелище. Рабыня-баронесса. Осталось только ей как Диогену Синопскому выйти на аукционный помост и заявить: ««Кто желает приобрести себе хозяина?»»

- Как такая вся из себя леди оказалась в рабском бараке на Делосе, - опустил я ее на землю, после того как перевел ее слова Онуфрию. Кстати на него ее титул не произвел никакого впечатления. Он же тут вырос, в Беловодье, где все крестьяне. Других нет. В отличие от Мертваго. Тот даже как-то приосанился в разговоре с аристократкой.