Машина лорда Келвина - Блэйлок Джеймс

— Мидии и пиво, — сказал он Хасбро, — вот лучшее средство для восстановления сил.

— Несомненно, сэр. Для полноты картины я добавил бы к ним несколько ломтей хлеба.

— Дельное уточнение, — согласился Сент-Ив и, снимая на ходу шляпу, направился к стряпухе, чья внешность сразу же пришлась ему по душе. Женщина была грузная и сутуловатая, в просторном, как шатер, платье; казалось, ни одной комете в звездной выси не под силу поколебать ее. Стряпуха ловко вычерпывала черных, сочащихся соком моллюсков в приспособленную для их хранения корзинку из-под газет, громоздя кучу, которая в самом ближайшем времени могла низвергнуться на пол. Подмигнув Сент-Иву, она извлекла из котла огромную мидию, сунула два больших пальца в приоткрытые створки раковины, резким движением обнажила мякоть моллюска, поддела оранжевую плоть и ловко отправила в рот.

— Многие едят целиком, — заметила она на бойком английском, — а я вот предпочитаю разжевывать. Какой смысл глотать их не жуя? С тем же успехом можно проглотить и жабу.

— Безусловно, — склонил голову Сент-Ив, довольный возможностью хоть немного поболтать о пустяках. — Да и с устрицами та же история. Я терпеть не могу, когда эти создания скользят в глотку как есть, целиком. Жую — и тем самым бросаю вызов сложившейся традиции.

— То-то и оно, — согласилась женщина. — Представьте-ка себе желудок, набитый под завязку подобными тварями, хлюпающими, как корюшка в корыте! — Стряпуха снова пошарила в котле, выудила еще одну мидию, с видимым удовольствием съела ее, а затем вдруг скривилась, быстро сунула два пальца себе в рот и что-то достала. — Жемчуг, — пояснила она, зажав в пальцах крошечный шарик с молочным отливом, размером чуть более булавочной головки. Открыв маленький ящичек в тележке, на которой стоял котел с мидиями, стряпуха бросила жемчужину туда, добавив к сотням или даже тысячам товарок. — Не выношу этот мусор, — хмыкнула она, криво усмехаясь.

Как ни странно, эта болтовня не пошла на пользу аппетиту Сент-Ива. Гора раковин под слоем застывающего масла, дольками чеснока и колечками лука-шалота напомнила ему о некоторых не самых удачных обедах в клубе «Бейсуотер». Он одарил женщину вялой улыбкой и огляделся, спрашивая себя, не стоит ли им с Хасбро влиться в толпу следующих по своим делам пассажиров.

— Один тип сегодня слопал целую мидию прямо в скорлупе, — поведала стряпуха, качая головой. — И как она ему только в горло пролезла? Вот ведь задал же работу своему желудку!

— Прямо в скорлупе? — переспросил Сент-Ив.

— Вот именно. Хрустел ею, точно марципанами. Взял еще одну, пожевал-пожевал, понял, с чем имеет дело, да и выплюнул — вон там, у стены. Остатки еще заметны, хотя почти все склевали птицы — тут их полно. Вон там пятно на камнях, коричневатая такая жижа, видите? Все, что осталось.

Сент-Ив уставился на женщину немигающим взглядом.

— Крупный такой?

— Кто?

— Тот малый, что жевал раковины. Каков он собой: бородатый здоровяк? Выглядит так, словно вот-вот взорвется от ярости?

— Он самый, джентльмены! Ругался на чем свет стоит, но не из-за мидий, а на бедных птичек, когда те слетелись склевать то, что он выплюнул. Там, у стены, до сих пор пятно, видите? Вот уж никогда…

— А горбуна при нем не было?

— Был, — подтвердила женщина, небрежно помешивая поварешкой в котле. — Грязный такой человечек с сальной ухмылкой на роже. Воображает, видать, что весь мир — сплошь забавы. Какая уж там забава, джентльмены. Вы вот уже четверть часа толчетесь здесь, и за все время ни одна живая душа не купила у меня ни моллюска! Вы всех отпугиваете, вот я вам что скажу, и до сих пор не заплатили ни пенни.

Сердито покосившись на Сент-Ива, она вперила хмурый взгляд в Хасбро.

— Когда это было? — спросил Сент-Ив.

— Часа три назад. Или четыре. А может, и все пять. Или меньше.

— Спасибо.

Сент-Ив сунул руку в карман, нащупал там монету, вложил полкроны в протянутую руку женщины и, оставив ее моргать в полном недоумении, вместе с Хасбро бросился через весь вокзал к дальнему выходу. Каждый нес в одной руке дорожную сумку, а в другой — бумажный сверток с мидиями. Улицы снаружи были мокры; рассыпавшиеся тучи, зияя прорехами, мягко фланировали в серых сумерках; ветер почти стих и напоминал о себе лишь нечастыми порывами. Мимо, запахнув лишенное пуговиц пальто, шаркал согбенный человек в широченных брюках, сшитых на бегемота. Сент-Ив протянул ему пакет с мидиями, но этот жест доброго участия был неверно истолкован: человек взглянул на ученого с удивлением и, негодуя, так отпихнул сверток, что тот вместе с содержимым полетел в сточную канаву. Не обронив ни слова, Сент-Ив поспешил дальше, изумляясь непостижимому нраву людей и тому, сколь, в сущности, мала та грань, что отделяет очевидное безумие от благих намерений.

Полчаса спустя они вновь оказались в купейном вагоне поезда, чей маршрут пролегал через Амстердам и Гамбург до самого Йёрринга — датского порта на Северном море, где им предстояло взойти на борт очередного парома, чтобы, углубившись в воды Осло-фьорда, достичь норвежской столицы.

Сент-Ив решительно настроился не спать, намереваясь посмотреть на комету, когда вскоре после полуночи та ненадолго покажется над горизонтом. Однако бессонные ночи и долгие часы, проведенные сначала в обсерватории, а потом и в пути, изрядно его утомили. После вполне сносного ужина в вагоне-ресторане и приличной дозы бренди, выпитой впрок — на случай, если завтра такой возможности не представится, — ученый заснул глубоким сном. И комета, так и не удостоившись его внимания, взошла, хищной птицей зависла ненадолго над плененной Землей и снова скрылась.

В Осло вспыливший Харгривз до бесчувствия избил какого-то человека его же собственной тростью. В Тронхейме, всего за два часа до прибытия экспресса с Сент-Ивом и Хасбро, он совершенно вышел из себя, грозился взорвать тележку зеленщика и со всей силы пинал спицы ее колеса, пока Нарбондо не оттащил приятеля прочь, заверив стражей порядка, что его спутник не в себе и что он везет его и психиатрическую лечебницу в Нарвике.

Сент-Ив сидел, как на иголках: ему не терпелось продолжить преследование, но тут, у кирпичного здания маленькой станции, он угодил в полосу штиля. Ожидая сигнала к отправлению, ученый нетерпеливо смотрел в окно на почти пустой перрон. Минутная задержка представлялась ему вечностью, а каждый тяжкий вздох локомотива, сопровождаемый выбросом белого пара, наводил на мысль о фатальном для всего живого взрыве. Сент-Иву было очевидно, что и Хасбро с трудом выносит вынужденное бездействие: верный помощник сидел на своем месте, сгорбившись и сосредоточившись, словно пытался силой воли привести поезд в движение. Наконец после трех толчков, ознаменовавших попытку тронуться с места, поезд дал длинный гудок и с лязганьем и дребезжанием продолжил свой путь. Сент-Иву оставалось лишь молиться, чтобы машинист внял его просьбе, переведенной кем-то из норвежцев, и сделал незапланированную остановку в безлюдной тундре у подножия вулкана Йарстаад. Но машинист обязан ей внять, раз с такой готовностью принял мешочек с разными сортами кофе в таблетках. Парень наверняка сообразил, что так с ним расплатились за задержку рейса, не так ли?

Снаружи давно сгустилась тьма, а с ее приходом прекратился и последний из коротких, но сильных ливней. Гонимые арктическим ветром рваные облака ошалело неслись по небу, а в прорехах сияли яркие, обильные звезды. Пыхтя и сопя, состав с ленцой одолел крутой подъем, но затем постепенно набрал ход и через каких-то двадцать минут уже резво бежал через гористую местность.

Сент-Ивом вновь понемногу завладели волнение и азарт погони. На это указывали все признаки. Он то и дело извлекал на свет божий свои карманные часы и засовывал обратно, так и не удосужившись взглянуть на них, лишний раз оттягивал и без того ослабленный воротничок, не отрывая взгляда от скалистого пейзажа впереди, словно всякий раз, когда рельсы закладывали дугу, рассчитывал увидеть в полумиле от них цепочку огней в окнах преследуемого ими поезда.