Всемирная выставка в Петербурге (СИ) - Конфитюр Марципана
— Подняли архивы по равелинной команде?
— Так точно-с! В последнем составе охраны служил Иван Коржов, из крестьян Ярославской губернии, 1840 года рождения. На суде клялся, что не знал о планах Нечаева. Свидетели утверждали, что он самолично убил одного из народовольцев по время бойни. После бойни со службы ушёл, умер пять лет назад.
— И почему вы думаете, что именно тот, кто нас интересует.
— У раненой старухи та же фамилия, Ваше Превосходительство! Коржова Ольга Саввишна, вдова.
— Допросили её?
— Допросили, так точно! Но она пока в бреду, так что толком поговорить с нею не представлялось возможным... Узнали только главное: у неё есть сын Михаил, двадцати одного года от роду.
— Михаил... Двадцати одного... — Повторил министр, прикидывая, сколько должно быть сейчас цесаревичу. Да, всё сходилось.
— Курьёзно, Ваше Превосходительство, то, что этот юноша работает как раз на сией стройке!
— Вот как! Где же именно? — Задумчиво произнёс Николай Львович, ещё раз осматривая в бинокль территорию будущей выставки, словно надеясь увидеть там неуместно выжившего Романова.
— Не могу знать-с! Разведаем-с!
— Разведайте, разведайте! А потом примите меры незамедлительно...
Глава 9, В которой Миша воздвигает идолов и уличает газетчиков во вранье
— А если не придёшь, сказал, то мы тебя похитим!
— Прямо так и сказал?
— Да.
— А он не цыган, часом, был? — спросил Ваня.
— Да нет же! Говорю, одет как барин! — объяснил ещё раз Миша. — Варя думает, что это адвокат. Хотя всё равно непонятно, на кой я им сдался.
В этот раз они белили потолок в будущем павильоне Текстиля. Пожалуй, он нравился Мише больше всех остальных на этой выставке: купол из стали и матового стекла, повторяющий очертаниями хлопковую коробочку он заприметил на стройке уже давно, а теперь, когда попал внутрь, оказалось, что и оконные рамы, и внутренние светильники тоже сделаны в виде плодов туркестанского золота. Самопрялки и самовязалки не хуже английских почему-то завезли и уже выставили в павильоне, не дожидаясь отделки. Так что после побелки их с Ваней, скорее всего, ещё ожидало несколько часов мытья машин от извёстки. Впрочем, был шанс, что они уйдут быстро, и отмывать экспонаты придётся кому-то другому...
— А как думаешь, может быть, сходить к ним туда в самом деле, а Вань? Не убьют же меня в самом деле! Кому вообще я сдался и на что — не понимаю! А то что да как разузнаю, так хоть голову не буду ломать над этой загадкой!
— Не знаю, — ответил напарник. — Вот я бы поостерёгся. Благонамеренные люди, они, знаешь ли, так себя не ведут. Туман вокруг себя не напускают, не запугивают, сразу говорят, какое дело.
— Вот и Варя так сказала, — вздохнул Миша. — Как тебе не стыдно, говорит, забивать голову разговорами с какими-то прохиндеями, когда у тебя мать в больнице и еле жива.
— Дело говорит, — заметил Ваня.
— А матери, что, хуже, что ли, будет, если я схожу, да разузнаю, кто такие ко мне сватаются? Меня к ней всё равно не пускают. А вдруг этот человек подошёл ко мне именно возле больницы, потому что у него есть какое-то чудодейственное средство для излечения таких пострадавших от взрыва?
— Дуля с маком, а не средство, — Ваня хмыкнул. — Я бы на твоём месте лучше отдал ту записку жандармам. Подозрительно всё это, знаешь ли...
— Жандармам, ага! — отозвался Коржов в том же духе. — Да много с них проку! Вот придут следующий раз наш пол ломать, тогда отдам.
Ваня, кажется, обиделся на то, что напарник настолько скептически отнёсся к его предложению. Следующие полчаса они работали молча, лишь изредка перебрасываясь фразами, касающимися только побелки и потолка. Миша думал то о матери, то про то, как нынче снова попытается в больницу к ней попасть, то о том барине: признаться, размышления о последнем несколько отвлекали от тягостных дум насчёт первой.
Когда до окончания смены оставалось не более часу, пришёл десятник и неожиданно заявил, что Коржову надо отправиться к павильону Голландской Ост-Индии и помочь там с отделкой. Ваня при этом остался в «Текстиле» один. Это было чуть-чуть странно, потому что до сих пор они всегда были напарниками. Впрочем, десятник объяснил, что помощь голландцам нужна только на сегодня, буквально минут тридцать, и вторых рабочих рук там не потребуется. Как правило, иностранные павильоны строили иностранные же рабочие: выполнение своих диковинных задумок модные архитекторы русским иванам, едва разбирающим французские или английский чертежи, не доверяли. Но иногда своих рук не хватало, и русских просили помочь. Словом, если поручение десятника и показалось Коржову необычым, то лишь самую малость.
***
Павильон Голландской Ост-Индии напоминал собою трехэтажную шкатулку из резного железобетона, всю покрытую восточными узорами. Кое-где на карнизах стояли и сидели индийские божки. Ещё несколько их изваяний из камня лежало вокруг. Возле павильона, извергая клубы пара, пыхтел кран: он как раз поднимал эти статуи и размещал на фасаде, где их прилаживали смуглые парни в тюрбанах.
Мише сунули рисунок архитектора и попросили стоять снизу, показывая жестами крановщику, куда двигать стрелу. В подобной работе Коржов был задействовал впервые и чувствовал себя не очень-то уверенно, да и не понимал, чем он, случайный человек, годится для неё лучше, к примеру, стропальщика, привязывавшего фигуры к стреле и в процессе подъёма топтавшегося без дела... С горем пополам они разместили одного божка, а потом ещё одного... Затем крановщик высунулся из машины и по-русски потребовал Мишу подкинуть дровишек в котёл. Коржов, до сих пор думавший, что в кабине сидит голландец или индус, слегка удивился, но по своей привычке промолчал. Обошёл машину сзади, открыл топку, заложил туда пару поленьев, складированных поблизости... Правда, в этот момент машина не к месту сдала назад, едва не наехав на Михаила.
Тихо выругавшись, он вернулся к работе. Очередной идол уже болтался на высоте третьего этажа. На несколько секунд Коржов уставился в рисунок, чтобы сообразить, для какой части здания предназначается этот божок... когда вдруг услышал свист над ухом, бессознательно дёрнулся в стону и едва не оглох от ужасного грохота.
Идолище упало буквально в паре вершков от того, где он находился.
Царица небесная! Он всегда знал, что от этих языческих изваяний добра не жди!
***
— Что, индус, уже закончил? — спросил Ваня.
— Самого они меня чуть не закончили, — мрачно ответил Коржов, возвратившись в «Текстиль». — Идиоты там какие-то работают! Безрукие совсем! Мало того, что без русского человека даже идолов своих расставить по зданию не сумели, так ещё и краном чуть не задавили, а потом одну из статуй мне на голову свалили! А в ней, почитай, пудов двадцать!
— Как ты жив-то остался?
— Да чудом совсем отскочил! Видать, Бог уберёг! И где только таких горе-работников набрали-то, ума не приложу!
— Так расставили тех идолов?
— Куда там! Я как кричать на них начал с испугу-то! А те — на меня, до по матери! А я тогда им тем же! Тут десятник прибежал — и ну нас материть уже всех вместе!
— Так ты же говорил, они не русские?
— Да бес их разберёт всех! — буркнул Миша. — Русские, не русские, один чёрт — косорукие болваны! Да их каменные боги их ловчей, небось!
Ещё минут пятнадцать он ругал на все лады крановщика, стропальщиков и всех остальных, кто имел отношение к павильону Голландской Ост-Индии. Потом постепенно остыл. Ладно, с кем не бывает на стройке-то... Дело такое...
— У меня дядьку на стройке покалечило, — заметил Иван, как бы подтверждая нормальность происходящего.
В общем, через полчаса, к концу рабочего дня, Коржов уж почти и забыл, что с ним приключилось.
***
После смены Михаил двинулся к станции городской железной дороги, чтобы вновь отправиться в больницу, где лежала мать. На беду, поезд ушёл у него прямо из-под носа. Это означало, что следующего состава придётся ждать, пожалуй, минут десять. Чтобы скоротать время, Коржов взял номер «Петербургского листка» за две копейки и устроился на кованой скамейке, чья модная спинка в виде смеси крыла бабочки и листика рябины оказалась на удивление неудобной. «Должно быть, это всё для важных дам в корсетах сделано, — подумал Михаил. — Не для наших спин рабочих, очевидно».
