Экипаж (СИ) - Борисов Олег Николаевич

Шкипер с довольной рожей разглядывает ночное море и напевает под себя: “шурум-бурум, все будет бум”.

Над ним раскорячился Острый Глаз. Лапы у смотрящего уже затекли, спускаться самостоятельно не рискует. А беспокоить капитана не хочет. Так и сидит нахохлившийся совой на верхушке перископа, пучась на звезды.

Когда пришло время погружаться, отодрать бедолагу было невозможно. Предлагали даже отпилить ненужное, но Бдык запретил. Посчитал, что криворукие советчики могут повредить перископ, что совершенно недопустимо. Поэтому просто притащил горелку и подпалил зад Глазу. Тот с воплем схватился за дымящуюся пятую точку и был отправлен к доктору на лечение. Профилактическую клизму прописали от широты душевной.

Музыкальная пауза

Если вам кто-то скажет, что музыкантов на флоте любят, то соврет. Потому как нет более несчастной персоны среди орков, чем музыкант. Это странное создание, которого в детстве явно уронили с высокой скалы башкой о камни. Потому как вместо нормальных развлечений и приличной работы музыкант таскается по базе с каким-нибудь, прости, господи тромбоном и дудит в него. Пиу-пиу — надрывается дудка, изображая побудку. Или пиу-пиу-па-па-па, когда табун уроненных собрали кучей и заставили изображать приветствие очередному гостю или рухнувшей нежданно проверке.

Единственные музыканты, кого любят или хотя бы терпят, это участвующие в самодеятельности. Бодрые ребята, которые сначала отпахали смену, а потом поправили здоровье в кабачке и вылезли на сцену с банджо или барабаном в лапах. Вот этих — могут принимать на бис, если еще и песни танцевальные знают. Что касается звучания — признаемся честно, оркам все равно гризли на ухо наступил. Поэтому что пиу-пиу в военном оркестре, что дринь-бринь в ресторане — звучит одинаково. Зато в детстве башкой не роняли, и работа нормальная имеется.

Но среди всех музыкантов подводники выделяют тех, кого ненавидят люто. И кого топят или отстреливают при любой возможности. Это — арфисты. Проклятые эльфийские слухачи, способные по изменению отраженной под водой мелодии сказать: где, как, в каком направлении и с какой скоростью передвигается чужая лодка. Сидит себе такой франт с кастрированной балалайках в руках, бренькает в микрофон и слушает, что в ответ отразится от дна, камней, рыбных косяков и железного борта. Как только услышит, снимает телефонную трубку и докладывает на мостик:

— Цель справа на четыре, дальность две тысячи, курс тридцать, скорость около четырех узлов.

— Не вижу никого там, — бормочет про себя капитан, но все равно отдает отмашку сигнальщику. Три-четыре миноносца отделяются от эскадры и бегут в указанную точку.

— Лодка ускорилась до десяти узлов, — продолжает кляузничать любитель арфы.

Капитан разглядывает вымпелы и уведомляет:

— Готовность к сбросу.

Наушники кладутся на столешницу, в воду летят вереницы глубинных бомб.

Через пару минут снова следует “треньк-треньк”, затем доклад:

— Второй серией есть накрытие. Слышу шумы разрушения корпуса.

Через три месяца, когда сроки вышли, на базе приспустят флаг и объявят экипаж пропавшим без вести.

И все это — из-за чертовой арфы.

Другой вариант музыкальных изысков — это песня.

И песни делятся на две половинки, почти не пересекающиеся между собой.

Первые исполняются для официоза. Парады, марши, приветствия разнообразных чинов и тому подобное. Еще иногда эти песни поют в ресторанах, когда мир уже радужный, но еще не окончательно исчез с радаров. Особо любят разные неофициальные гимны: подводников, минеров, ветеранов бесконечных пограничных боевых действий. Где обязательно присутствует “замучен в неволе” и “не сдаемся, идем на дно”. Главное — чтобы с напором. Чтобы аж стекла звенели. И где попадать в ноты — дурной тон. Нужно — громко и с душой.

Вторые песни поют в задраенных отсеках. Когда уже шансов на возвращение ноль. И когда хочется тихонько попрощаться друг с другом или берегом, который не увидишь. Эти же песни поют, если вдруг сумели каким-то чудом вывернуться и выкарабкались к солнышку. Тогда дома, вцепившись швартовами в причал, так же тихо и между собой затягивают “где-то там вдали”. Вспоминая не вернувшихся. И заранее прикидывая на себя будущий саван. Подплав — он на всю голову отмороженный. У большинства на могилках одна парадная фотокарточка и отметка “пропал без вести”.

Вот для себя и поют.

Тук-тук

Любимая шутка каждого, кто хотя бы раз побывал под глубинными бомбами:

— Это кто там стучится? Не видите, нет никого! Позже приходите.

Почему не любят арфистов? Потому что эти ушастые утырки наводят на нас миноносцы. Кстати, эсминцы тоже иногда подарочки таскают, но крайне редко. Эсминцы брезгуют бочки со взрывчаткой на борт грузить и потом в воду вываливать. Белая кость — им простор давай, возможность с такими же снобами в пиф-паф поиграть. Или покрутиться вокруг ползущих торговых лоханок, изображая защиту.

А вот на миноносцах — там да, там полный комплект убивцев, мечтающих выпустить потроха маленькой несчастной лодке. И, получив целеуказание, свора таких ребят вцепляется в загривок мертвой хваткой, не отодрать. И будет гвоздить до момента, пока не получат “слышу звук разрушения корпуса”. Все, еще один экипаж отмучался.

— Бам-бам! — гремит над головой. Палуба под ногами подпрыгивает, каждого не привязанного к переборке мотает, как горошины в маракасах.

— Лево, самый полный! — хрипит капитан, заставляя лодку уходить глубже. Винты молотят, стены скрипят под давлением воды, из освещения только аварийные лампы. Заныриваем.

— Бам-бам! — новая серия проходит правее. Теперь — стряхнуть с хвоста арфиста, чтобы ему струны глотку перерезали. Но мы уже проскочили под температурный клин. Теперь только если где сбрякаем сдуру, обозначим себя. Кэп в какой раз сумел запудрить ушастые мозги и разминулся с костлявой на повороте.

— Тишина в отсеках! — шипят старшины, настороженно вслушиваясь с далекие разрывы.

Движки на стопе, лодка замерла незримой тенью в глубине и не откликается на чужие призывы выйти поболтать. Нет нас, мы в домике.

— Контакт утерян, — сообщает любитель музыки.

Командующей охраной конвоя хмурит лоб и пытается продолжить цепочку точек на карте, нащупывая мерзавца. Два корабля на дно пустил, зараза! И это почти на закате. Если в ближайший час не прижать — уйдет ведь!

— Первому и третьему — в квадрат шестнадцать. Пусть пройдут поперек, протянут нитку разрывов на максимальной глубине. Постараемся выгнать его к нам поближе. И слушать, слушать! Не мог он самозатопиться нам на радость!

— Бум-бум! — долетает издали, словно раскаты прошедшей грозы.

Мы активируем накопители и на самом малом отползаем за хвост пощипанного конвоя.

Не стучитесь, нас нет. Вы недобрые, мы с вами больше не играем. Вроде дальше еще одни клыкастые на позиции, вот пусть они вас и радуют. А мы поплетемся зализывать раны. Два ноль в нашу пользу — вполне устраивает.

— Бум-бум… — миноноски грызут океан, в бессильной злобе пеня воду.

Но нас — нет. Все. Спрятались…

Строго по распорядку

Это только орки отдыхают как дикари: с воплями, плясками вокруг костров, бесплатной выпивкой бочками и прочим непотребством. Но что с варваров взять? Никакой культуры.

Другое дело — эльфы. Там и служба, и отдых строго регламентированы. Когда и как надлежит сходить с корабля. Насколько четко нужно отдавать честь вахтенному офицеру, вышагивая мимо. С какой рожей следует принимать назначенное наказание и строевым топать в гальюн для приведения того в порядок. Одним словом — все указано в многочисленных параграфах и неукоснительно соблюдается.

Так считал адмирал Луи. И требовал, чтобы бюрократически идеальный мир был выстроен вокруг его эскадры. Хотя бы в пределах прямой видимости.

Зная мстительный характер старого склочника, адъютанты старались изо-всех сил. И в этот раз удалось обойтись без эксцессов.