Николай Воронов - Сам

Датчанка пояснила Курнопаю, освобождаясь от оранжевых, сшитых из сквозного газа одеяний, что сегодня он будет, согласно древнеиндуистской мифологии, богом любви Камой. Кама исторгнулся из сердца верховного бога Брахмы и, значит, является саморожденным. На ее взгляд, есть люди, произведенные на свет обыкновенной супружеской парой, но духовно так сотворившие себя, что с полным правом могут зваться саморожденными. На основании духовной ипостаси Курнопай относится, подобно священному автократу, к саморожденным и, следовательно, в этом смысле отождествим с Камой, чего в соединении с молодостью достаточно для выражения бога любви. Не случайно его посадили на попугая. Юный Кама изображался сидящим на попугае, с луком из стебля сахарного тростника, тетивой служили пчелы, стрелами — цветы. Выстрел цветком, и человек наделялся чувственным влечением, отказ от чего был равнозначен кощунству. Эпического героя Арджуну за отвергнутое желание на год подвергли евнухизму. Булла, обрекающая на кастрацию, днями подписанная верховным сексжрецом, вступит в силу на первом празднике генофондизма. Она одобряет буллу. Чувственность, которой пренебрегли, вносит смерчи хаоса в гармоническое равновесие ублаготворенных камаэмоций. Равновесно-сладострастное ублаготворение немыслимо без познания Камы — божественной нежности, нуждается в телесно-духовных наставлениях. Свод наставлений заключил в «Кама-Сутру» проникновенный Ватсьяяна семнадцать веков тому назад. Человечество утратило в пути ароматические смолы для умащивания тела, культуру мысленного общения — его заменило звукословие… Много чего. К счастью, невежество не возобладало в Индии, как в Финикии, Атлантиде, и гениальный труд камапоэзии дошел до нас, закреплен, развивается гением наследника САМОГО женолюбивым Болт Бух Греем. Нельзя не порадоваться тому, что верховный жрец вскрыл противоречия «Кама-Сутры» и отверг устарелые рекомендации, ибо они не соответствуют задачам улучшения генофонда, достижениям наиболее передовых идей сексреволюции. Болт Бух Грей отринул самое первое наставление, постулированное «Кама-Сутрой»: «Женщина создана для мужчины и должна быть ему верна». То, что женщина создана для мужчины, — убогая банальность. То, что она должна быть ему верна, — пережиток, реакционное воззрение на эмансипацию освобожденной женщины.

Прежде чем сбросить ремешковые туфельки, датчанка оглядела восьмерку женщин (как-то Фэйхоа говорила, что восемь по индуистским верованиям — магическое число), усевшихся по кругу в позе лотоса, и сказала, что переходит к опросу. Девчонистую женщину, ее прическа была уподоблена ананасу, она попросила разобрать третье наставление «Кама-Сутры» в свете разъяснений верховного жреца, дававшихся им на занятиях в Призме. Свирельным голосом девчонистая женщина вывела третье наставление: «Познавай «Кама-Сутру» лишь с тем, кого желаешь». Она задержала дыхание, и Курнопаю подумалось, что ничего по-болт-бух-греевски прогрессивного не скажет это еще не испорченное существо. Оказалось, что она, хотя и стыдилась отвечать, но уже уцепила трактовку верховного сексжреца:

— Помните, я сказала священному автократу: «А если никого не желаешь?» Он ответил: «Желаешь или не желаешь, надо применять закон сознательного отношения». Гений верховного сексжреца открыл мне глаза на обязанности эмансипированной леди державного круга, живущей в век генофондизма. Я не желаю мужа, но сознанием заставляю желать. Для улучшения генофонда народов Самии я сознательно пожелаю любого мужчину, когда на то будет повеление от имени сексжречества и автократства.

Датчанка похвалила девчонистую женщину за то, что она прониклась законом сознательного отношения, открытым мыслителем Болт Бух Греем. Стоявшая во весь рост на паркетном полу белого клена, где и отражалась, хотя башню освещало только халцедоновой пыльцой Млечного Пути, датчанка скользнула к центру круга, села перед Курнопаем, не склоняясь бюстом, на свои пятки. После обещания продолжить опрос «Кама-Сутры», она заявила, что первой предоставит себе право, согласно сану, перейти к практическим занятиям.

Было сумеречно, но Курнопай стеснялся наготы, тем более что незнакомые женщины еще не разоблачились и пусть не пристально поглядывали, но уже осваиваясь с чувством, что придется искать подходы к мученику нравственной щепетильности. Исключением среди них была девчонистая. Жалея себя, по недавнему замечанию жрицы, за «плотскую непроясненность», она сострадала его неприспособленности к государственной морали. В отличие от своих учениц, датчанка алчно прицеливалась к Курнопаю; ярило ее то, что за сопротивление посвятить Киву Аву Чел верховный жрец не отдал на секспотеху головореза номер один ей и товаркам, а также то, что ясновельможная ревнивица Кива Ава Чел нахлестала ее тогда плетью до рубцов, до сих пор различимых на ощупь.

За пять лет в училище Курнопаю надоели практические занятия. Само словосочетание, не сходившее с доски расписаний, обрыдло, поэтому, едва датчанка вознамерилась воспользоваться саном сексжрицы для перехода к практическим занятиям, его стыдливое благодушие сменилось отвращением, но он решил не нарываться на принуждение (негритянки явно наготове) и, как ни морочило его прямолинейную натуру, слукавил. Из-за упрямства он прибегнул к язвительному лукавству.

— Ваша святость, — сказал он и, так как произнесенное вслух обращение понравилось ему, тщеславно повторил: — Ваша святость ведущая сексжрица, практические занятия, что вы под этим подразумеваете?

— Мой медоносный бог Кама, подразумевать ничего не надо.

— Почему?

— Ватсьяяна запечатлел в «Кама-Сутре» то, что требует наглядного показа. Сейчас я продемонстрирую раздел «Женских объятий». Их шесть: «Стыдливость», «Работа сверлом», «Волнующее», «Манящее», «Прыжок к счастью», «Сплетение лиан»… Шесть ступеней ласки ведут к блаженству. Поэт нежности подчеркнул в конце раздела, что женские объятья «Прыжок к счастью» и «Сплетение лиан» влекут мужчину к необузданной страсти, подавляющей стыд, лишают его рассудка. Итак, приступаю к наглядному показу. Мужчина из позволяющего себя ласкать превращается..

— Ваша святость, а где мужчина?

— Вы что же, не мужчина?

— Я — бог любви Кама.

— В фигуральном смысле. Но Кама при том, что он бог, он еще из мужчин мужчина.

— Согласен.

— Браво!

— И в том, и в другом качестве я не собираюсь быть манекеном.

— И превосходно! Манекены из папье-маше, вы — из мужского мяса, одухотворенного божественностью.

— Ваша святость, я — бог любви, а не постыдной похоти.

Захлопала весело ладошками вертикально, молитвенно прижатыми к груди, девчонистая женщина. В ее возможности выказалась неиспорченность. Обрадованный поддержкой после гневливого взгляда жрицы на девчонистую женщину, Курнопай стал говорить о том, что он ученный бог, и не кем-нибудь ученный, а всемогущим Шивой, и поделом ученный: искусился наглостью возбудить страсть бога Шивы и в наказание был испепелен дотла лучом его лобного глаза. Если бы не мольбы преданной жены, богини Рати, навсегда завершил бы он, Кама, свое существование. Шива научил его не навязывать страсть богам. Тем самым он внушил ему волю не подчиняться желаниям других, особенно желаниям темных, желаниям демонов.

— Нет соответствия действительному богу Каме. Он неукротим в искушении сексуальными страстями. Это главная функция Камы. Подобная функция и у его нимф, в индийской мифологии они — апсары. Апсары — искусительницы людей и желанные соблазнительницы богов. Апсары — постоянные наложницы Камы. От оргий, которые закатывает с ними, то по их желанию, то по своему, сотрясает космос.

— Ложь! — возмутился Курнопай и хотел разомкнуть ноги, все еще находившиеся в позе лотоса, но сплоховал: датчанка успела придавить их своим тяжелым бюстом, а державные леди прижулькнули к попугаю.

Все, что происходило потом с Курнопаем, сопровождалось тьмой. Перво-наперво ему надели наручники выше локтей, соединили их за спиной тесемками из нейлона (в училище на шнурах, чуть потоньше тесемок, тягачи буксировали танки). Курнопай ничего не видел, они напылили на вату лак для волос и втиснули ему в глазницы: воспользовались обрезанным чулком из эластика — натянули с затылка на переносицу.

Огорченный голос попросил Курнопая не вертеть башкой, но сознание вернулось к нему не столько потому, что вдруг возник мужской голос, сколько потому, что резало глаза, и он пытался отклонить лицо из-под пальцев, протиравших его ресницы спиртовой влагой. Открывши глаза, он невольно привскочил от пылающей боли в них и почувствовал, что руки с ногами ничем не спутаны.

— Терпи давай. Не ослепнешь — борный спирт развел.