Вадим Бабенко - Черный Пеликан
Приличного ресторана долго не попадалось – я заехал куда-то на окраину и плутал среди одинаковых серых построек, освещенных редкими фонарями. Лишь через полчаса, когда стало совсем уже темно, мне удалось-таки выбраться на центральную площадь, полную людей – я с трудом приткнул машину у здания почты и зашел в первое же кафе с яркой вывеской. Внутри было как обычно – накурено и тепло. По мне скользили безразличными глазами, тут же отворачиваясь и забывая, и официант все никак не подходил, занятый большой компанией за соседним столом. По крайней мере, тут никто не обращал внимания на обезьянью лапку, и, думаю, если бы я был вообще без лица и смотрел вперед затылком, то и это едва ли вызвало бы заметный интерес. В долгий ящик, в долгий ящик, повторил я беззвучно, усмехаясь про себя, и расслабился – догадки подтверждались, и это было мне на руку.
Ужин, когда его наконец принесли, оказался неплох, и, завершив его кофе с коньяком, я вышел на улицу в весьма благодушном расположении духа. Мелькнула мысль, не познакомиться ли с женщиной, что было бы весьма кстати после добровольного заточения в деревне у океана, и я стал поглядывать вокруг с любопытством вполне определенного толка, но среди проходящих мимо не встречалось ни одной, с которой стоило бы заговорить. Тогда я побрел вперед, остановился возле своей машины, закурил сигарету и стал ждать, прикидывая, не купить ли цветок в качестве вспомогательного инструмента или же действовать как есть, полагаясь лишь на свое обаяние, а то – не послать ли затею ко всем чертям и не отправиться ли назад в гостиницу без лишних хлопот. Все же тяга к приключению пересилила, и я продолжал стоять с небрежным видом, поигрывая сигаретой и посматривая независимо по всем правилам не самой сложной науки, пока вдруг прямо передо мной не вынырнула из толпы очаровательная мордашка с челкой и неприступно поджатыми губками.
Сердце подпрыгнуло, я сделал короткий шаг навстречу и сказал, улыбаясь радушно: – «Ну не забавная ли неожиданность – как я рад! А ты пропала, негодница – не звонишь, не заходишь…» Избитый трюк, но действует на многих, да и вообще, часто бывает, что чем избитее, тем лучше, и теперь получилось именно так – девушка опешила и впилась в меня взглядом вместо того, чтобы пройти мимо, будто бы не заметив.
«Я что, вас знаю?» – удивленно произнесла она, поморгав и состроив соответствующую гримаску. Я отметил, что она слишком молода и без сомнения глуповата, но размышлять было поздно, следовало без промедления закреплять успех.
«Ну да! – заявил я уверенно, добавив в голос мягкой хрипотцы. – Конечно знаешь уже некоторое время… Я – Витус», – и приготовился взять ее под локоток, чтобы сразу перевести знакомство в нужное русло, привычно изумляясь про себя, как глупо это все и какую неразумную цену – время, время и много-много слов – полагается платить за соблазнение вовсе даже не невинных, но тут за спиной раздался сильный треск и звон разбитого стекла, и я обернулся, как ужаленный, почувствовав еще раньше, чем увидев, что с моим автомобилем, столь любимым после долгой разлуки, случилась беда.
Так и оказалось. Прямо передо мной улицу перегородил громоздкий Крайслер, очевидно пытавшийся припарковаться рядом и в результате маневра снесший моему Альфа-Ромео заднюю фару с правой стороны. Теперь он пыхтел выхлопной трубой, став поперек и не давая проехать другим; прохожие, спешившие по своим делам, приостановились, жадно вертя головами, а я, сжав кулаки и позабыв о полузнакомой красотке, шагнул на проезжую часть, раздосадованный донельзя. У крайслера распахнулись обе передние двери, и из них одновременно выбрались водитель – средних лет мужчина со спутанными волосами и лицом, изрытым оспой – и его его вертлявая спутница, остроносая блондинка в голубом джинсовом костюме.
Едва ступив на мостовую, блондинка закричала на весь квартал: – «Джо, Джо, посмотри на наш бампер – что ты наделал!» Широколицый Джо цыкнул на нее, так что она будто проглотила язык и только всплескивала руками, размахивая лошадиным хвостом, и обернулся ко мне, набычившись угрожающе.
«Эй, придурок, – начал он, – ты что, не соображаешь, где ставить?..» – но тут же осекся, наткнувшись на мой взгляд. Наверное, от меня и впрямь исходил нешуточный заряд ненависти, по крайней мере, внутри все так и кипело – не столько от разбитой фары, сколько от «придурка» и самоуверенных манер этих двух – и я был готов кинуться на него первый, хоть он и смотрел на меня сверху вниз, будучи выше ростом и шире в плечах.
«Виноватых ищешь? Не будет тебе виноватых. Свою тупость вини, а за придурка извинись, ты, осел, – проговорил я голосом, осипшим от ярости, потом сделал шаг ему навстречу и добавил, откашлявшись наспех: – Да, и глаза протри – смотреть надо, куда едешь!» Хвостатая блондинка что-то взвизгнула возмущенно, но Джо не обратил на нее внимания. Он стоял напротив и поглядывал, прищурившись, явно оценивая, на что я способен и можно ли безнаказанно полезть в драку. Ему не повезло – в этот момент я был способен на многое. Хорошо еще, что револьвер остался в гостиничном номере – незнакомая прежде злоба давила изнутри, мешая дышать, и сердце колотилось яростно, словно перед прыжком через пропасть. Мое привычное «я», чуждое агрессии, оказалось отодвинутым в сторону и лишь наблюдало оттуда, вопрошая в изумлении: что случилось, отчего такие страсти, неужели так жалко машину? А в ответ ему шептали беззвучно и свирепо, чтобы оно смолкло сию же минуту и лучше бы исчезло навсегда. Что-то новое поселилось во мне и показывало зубы, не обладая как видно ни единой крупицей терпимости, что-то, готовое вскинуться на окружающее, чуть оно, окружающее, само полезет на рожон – и, да, мне жалко было мой беззащитный автомобиль, открытый всеми своими блестящими частями неловким, неуклюжим чужакам, бездушной силе, способной лишь на разрушение и грубость. Я был неуязвим для них – и знал это теперь, видя, как в прищуре косолапого Джо стремительно тает решимость – мне не нужен был никто, заботящийся обо мне, но он, мой Альфа-Ромео, на котором нет несмываемой метки, кто кроме меня позаботится о нем?
«Джо! – снова завизжала блондинка. – Ну что ты стоишь, сделай же что-нибудь…»
«Вмажь ему, Джо», – крикнул кто-то из толпы и загоготал дурным смехом, но Джо шагнул назад, коротко хмыкнув, и сказал в пространство: – «Да что с него взять – он пьяный, не видите? Поехали, Микки…» Он направился было к своему Крайслеру, но вдруг развернулся и пнул ногой осколки на мостовой – очевидно остатки разбитой фары – так что они полетели на тротуар, на меня и на отпрянувших зевак. Я почувствовал, что не могу больше сдерживать бешенство. Хотелось броситься на самодовольного громилу, так трусливо увиливающего от возмездия, рвать его на части и кусать зубами. Страха не было вовсе, лишь брезгливость мешала мне устроить тут же безобразную свалку – что-то внутри противилось контакту с чужеродной плотью, как с заразной, нечистой материей. Я молча огляделся, шагнул в сторону и схватил металлическую урну, к счастью оказавшуюся пустой. Кто-то в толпе ойкнул, раздался вопль Микки, а я размахнулся, с усилием подняв увесистое орудие над головой, и запустил его в капот Крайслера, вкладывая в бросок всю свою злость. Урна поразила цель с оглушительным грохотом, на капоте образовалась вмятина и что-то отскочило сбоку, а Джо метнулся к белохвостой Микки, беззвучно открывавшей и закрывавшей рот, одним толчком впихнул ее в машину и сам прыгнул за руль, успев крикнуть в никуда: – «Пьянь! Пьянь! Идиот!..» Крайслер взвизгнул шинами и умчался, задев по пути еще один ни в чем не повинный автомобиль, а я остался стоять на мостовой, бешено озираясь, будто выискивая следующую цель.
Кто-то тронул меня за рукав. Девушка с челкой, испуганная и несчастная, смотрела с пытливой робостью. Губки ее приоткрылись, утратив свою неприступность, ресницы подергивались, и глаза, по-моему, были на мокром месте.
«Вы целы? – спросила она участливо. – Я Ирма… Кто вы? Я вас знаю или нет?»
Мне вдруг стало зябко, удручающая бессмысленность происходящего будто окатила меня с головы до ног, я обхватил плечи руками и отрицательно помотал головой. Девушка не отводила глаз, и мне было ее жаль. «Нет, Ирма, не знаешь, – ответил я со вздохом. – Обознался, прости». Ее кукольное личико будто подернулось вуалью, глаза потухли и губы вновь сжались в линию. «Ты красивей, чем та, на которую я подумал», – сказал я ей еще, не найдя лучшего утешения, потом пожал плечами и сел за руль, больше не глядя ни на Ирму, ни на прочих, все еще стоявших вокруг.
Двигатель урчал успокаивающе, городские шумы остались вне, за закрытыми стеклами, не посягая более на мою территорию. Я медленно ехал к «Аркаде», уступая дорогу всем, кто хотел вырваться вперед, не реагируя ни на отдельных наглецов, ни на всю какофонию раздраженных гудков, наполняющих вечерние улицы. Мне нечего больше с вами делить, будто говорил я им, разочарованный и уставший, у вас свое, у меня свое. Стычка с Джо и его истеричной подругой, случившаяся совсем недавно, вспоминалась как эпизод из далекого прошлого, у которого стерлись детали, оставив лишь ощущение общей бессмысленности, как когда пытаешься доказать что-то тем, кто давно разучился слушать.
