Сказки Змея Горыныча - Борис Гедальевич Штерн
Всем все ясно? Порешили. Быть тому.
С помощью царицы Тамары надеваю пальто и наблюдаю, как Павлик выводит из кустов рычащий «ЗИМ». «ЗИМ» упирается, морда у него поцарапанная. Едем вниз. «ЗИМ» трясется и источает бензиновый дух. В молчании проезжаем мимо трансформаторной будки с оскаленным черепом. Оревуар, камарад! Извини, но познакомиться с тобой накоротке я сегодня, наверно, уже не смогу – оказывается, у меня в Новосибирске дела.
– Откуда ты узнал, что директором издательства назначат Степаняка-Енисейского?
– Скажу, скажу… – усмехается Павлик. – Вы же не успокоитесь, пока не узнаете. Ведмедев в аэропорту сказал. Приехали туда после урагана, а Ведмедев и говорит: видишь того старикана? Мы в грязи, а он чистенький. Всегда так. Этот вот Забайкальский будет нашим директором. И ему, кстати, понадобится толковый шофер.
– А ты ему: наше дело кобелиное – кто наймет, того и будем возить. И подгавкивать. Лишь бы не сократили.
– За кого вы меня принимаете? – обижается Павлик. – Вы думаете, я из-за этих баб уже не человек?
О Павлике я так не думаю, но, в общем, люди, излишне увлеченные чем бы то ни было – хоть женщинами, хоть наукой, хоть марками, – сродни наркоманам и не вполне хомо сапиенсы сапиенсы. Павлика мне не дадут сократить – он не из нашего штатного расписания.
– Юрий Васильевич, давно хотел вас спросить… Но, боюсь, обидитесь…
– Давай.
– Вот вы скажите… Как мужик мужику. Для меня это важно. Вы ту японочку тогда на Чукотке… это… Ну, это самое… Да или нет?
– На Чукотке – нет. Негде было. И холодно. А в поезде – да.
– Я вами горжусь. Я верил! – радуется Павлик. – Все Кузьминки рассуждают… Бессмертие без этого дела – зачем? Четыреста лет без этого дела я бы не смог.
И это выяснили.
Подъезжаем к гостинице. В ресторане оркестр наяривает «стюардессу по имени Жанна». Там происходит свадьба: невеста в длинной фате и в пиджаке жениха выходит с подружками на перекур, и ее фотографируют на фоне чеканного герба города Кузьминок. В одной руке у этой самой Жанны сигаретка, в другой – шлейф от платья, а над ее головой в третьей стилизованной руке – электронные орбиты. Пока невесту фотографируют, наверху дерутся. Ну, это мы умеем. Вообще Кузьминки у нас хоть и не город-герой, но тоже парень отчаянный с этими играми в мирный атом.
– Хороша Снегурочка, – облизывается Павлик. – Жаль, что беременная, а то бы увел.
– А ты откуда знаешь, что беременная?
– Глаз-алмаз.
Павлик загоняет «ЗИМ» между вертолетом и автобусом, открывает форточку и бесцеремонно разглядывает беременную Снегурочку. А я готовлюсь к очередному испытанию: в гостинице с прошлой пятилетки установлены электронные двери – как только ступишь на крыльцо, они разъезжаются перед самым носом и терпеливо ждут, пока ты пройдешь в вестибюль. Я всякий раз вздрагиваю и не могу привыкнуть… Боюсь, что однажды эта подхалимажная механика нарочно не сработает и прихлопнет меня в створе ворот. Подхалимы – они такие. На лифтах я тоже не люблю разъезжать, а уж на эскалатор в метро меня не заманишь – это все потенциальные ловушки.
Но на этот раз я благополучно вхожу.
Незнакомая дежурная дама за стойкой откладывает вязанье синего носка и подозрительно обозревает меня. Новенькая. Строгонькая. Не знает, кто я такой. На ее электронном табло мест нет, а в гостинице уже пахнет жареной рыбой и луком – Дроздов с Ашотом закусывают, а Белкин никак не может найти сверток с котлетами, который остался в Печенежках. Эти запахи теперь будут преследовать меня всю оставшуюся жизнь. Еще лет триста… Это очень-очень долго.
– Вы здесь что-нибудь забыли, дедушка? – вежливо спрашивает дежурная дама.
Она, конечно, осведомлена, что в гостинице поселились журналисты, космонавты и академики, и сейчас прикидывает, на кого из этих деятелей я похож. Интересно, похож ли я с точки зрения этого синего чулка на академика? Или она принимает меня за безработного швейцара-луддита, который примется сейчас крушить электронные двери?
Что же я здесь забыл? Надо вспомнить.
Вспомнил: я должен позвонить в Новосибирск.
Я выкладываю перед синим чулком календарный листок с телефонограммой, которую она же приняла и передала в Дом ученых. Теперь она знает, кто я такой. Она разыскивает код Новосибирска и набирает номер.
– С вами будет говорить академик Невеселов, – произносит она таким голосом, будто звонит из кремлевского кабинета самого товарища Сталина, и в Новосибирске сейчас все должны обделаться и не жить.
Но из трубки через полстраны ей громко отвечают:
– А на кой ляд он мне нужен? Я же русским языком просил: Не-ве-се-ло-ву! Его внучку-секретаршу! Ладно, давайте академика…
Синий чулок в растерянности передает трубку мне.
– С кем имею честь? – не очень сердито спрашиваю я, чтобы случайно не спугнуть в Новосибирске возможного Танькиного жениха.
– А ты угадай, – отвечает голос Президента.
– А, это ты. – Я немного разочарован, хотя весь день ожидаю его звонка. – Как ты меня нашел?
– Мне нашли. Сказали, что Юрий Васильевич разыскивает своего президента. Чего тебе надобно, старче, в столь поздний час?
Мне надобно, отвечаю я, чтобы президент немедленно позвонил Моргалу и разъяснил, что за свой перевернутый портрет не имеет к издательству никаких претензий.
Вижу, как синий чулок, догадавшись, с кем я говорю, начинает линять и голубеть.
– Юра, у нас здесь два часа ночи, – зевает Президент и чешет в новосибирском академгородке свой живот (в трубке все слышно).
– А у нас десять вечера.
– Ну, это одно и то же. Все равно Моргала сейчас в издательстве нет. Вообще, ему будет много чести. Но не в том дело… Не перебивай… Помнишь, я всегда предупреждал, когда тебя собирались бить…
– Меня никогда не били!
– Ты не прав. Тебя били всю жизнь, но ты не замечал. С тебя все, как с гуся. Значит, всегда получали по морде те, кто рядом с тобой. Возле тебя стоять опасно!
– Это я уже слышал. Ты давай конкретно!
– Хорошо, конкретно. Почему Владик еще не в Москве? Он как раз стоял тогда около тебя.
– А что с ним? Плохо? Опять? – пугаюсь я.
– Очень плохо. А ты о каких-то перевернутых портретах. Немедленно отправь его самолетом. Быстро!
– Понял. Хватит об этом.
– Ладно, давай о другом. Так вот… раньше тебя пытались бить, но потом
