Надежда Шарова - Волшебный локон Ампары
Нырнув под «днище», разведчики поспешили с ходу выйти в район геометрического центра нижней грани колосса. Картина полета была весьма необычная: над челноками с сумасшедшей быстротой проносилось низкое, изрешеченное атриями золотисто-багровое небо, внизу простиралась пустыня, поделенная пополам черным бездоньем теневой пропасти. Во мраке гигантской тени мигал красными вспышками крохотный огонек…
Суты внезапно остановились. Голос Сибура:
«Нас вдруг посетила запоздалая мысль: запросить „Феникс“ о времени начала затмения. Теперь нам все казалось очень простым. Если тень накрыла „Феникс“ только что — значит, в окрестностях Пянжа находится один-единственный эколат — мы вынуждаем его „перескакивать“ вместе с нами из одной точки пространства в другую. По щучьему велению и нашему вдохновению. А вот если тень накрыла наблюдательный стационар гораздо раньше — придется думать, что эколатов здесь не менее четырех. Не исключено, что и больше… Ответ „Феникса“ нас… как бы это поделикатнее… Изумил — не то слово. Лучше сказать — оглушил. Сначала мы просто не поверили цифро-буквенным формулярам, высвеченным на сетчатках наших глаз синапсиями челноков. Тень эколата, согласно сообщению „Феникса“, возникла над Гондором и его окрестностями… послезавтра. Такова была календарная дата затмения по версии пернатого огнепроходца. Нечего и говорить, что мы побудили синапсии сутов проверить и перепроверить показания хронометрических блоков наблюдательного стационара (существует определенная система дистанционных тестов для такой проверки). Синапсии не выявили никаких ошибок, „Феникс“ готов был выдать подробный хронометраж всех событий, зафиксированных в пределах наблюдаемого района за время, истекшее от момента прибытия люверов. То есть — от момента регистрации нашего теперешнего тревера. Естественно, мы не стали беспокоить „Феникс“ по пустякам (потому что это был бы подробный хронометраж об отсутствии всяких событий), но скомандовали ему взять на себя функции посредника в налаживании связи между нашими сутами и люверами, поскольку прямая связь не представлялась возможной из-за экранного эффекта крыши над головой. Очередной ответ „Феникса“ нас буквально потряс: люверы якобы зарегистрировали окончание тревера в системе Пянжа и ушли в гиперпространство шесть часов назад!..
Миран возмутился: „Пернатый, видать, совсем спятил там, на бугре у Гондора!“
Я сделал попытку успокоить его и себя: „Что страшного? Шесть часов назад — это все равно ведь завтра. Доживем до завтра — посмотрим…“
Миран: „Не знаю, как у тебя, Сиб, а у меня появилось острое, неодолимое желание связаться с люверами сегодня, и немедленно“.
Желание Мирана совершенно не противоречило моему. На максимальной скорости мы выскочили из-под золотого экрана и вышли на прямой луч для непосредственной связи с люверами. Ни один лювер нам не ответил!.. Дурацкое, как мы только что полагали, утверждение наблюдательного стационара странным образом оправдалось: фазереты исчезли с орбит ожидания! И след их простыл… Нам не оставалось ничего другого, как подняться снова на „палубу“ и проделать обратный переход через атрии, которые сыграли с нами скверную шутку. К великому нашему облегчению, выход состоялся на „палубе“ эколата-один и сегодня! Люверы, как и положено, ждали нас на прежних орбитах и вышли на связь по первому вызову. Конечно, хронометрические блоки „Феникса“ мы отсюда тоже проверили и убедились, что в этот раз никаких календарных вольностей жаропрочный петух себе не позволил. Здесь везде царило сегодня.
Миран вдруг поверил: „Выходит, восставший из пепла был прав — мы действительно побывали в своем послезавтра?!“
Я усомнился: „Ты допускаешь, что фазереты ушли из нопра без нас?“
Миран: „Вот этого я никогда не буду склонен допускать“.
Я: „Значит, нам остается считать, что „Феникс“ ошибся?“
От диспута мой напарник решил уклониться: „Главное, Сиб, мы проверили: путь к отступлению есть. Предлагаю вернуться на эколат-четыре, занять там исходную позицию и, не обращая внимания на мимосуточные закидоны огнеупорного петуха, провести в атриях „днища“ задуманный эксперимент“.
Так мы и поступили. Зависнув под „днищем“ эколата-четыре (в том месте, откуда началась вся эта временная катавасия), я опять проверил календарную стабильность „Феникса“. Хронометрические блоки несгораемого упрямца по-прежнему указывали на послезавтра…
Миран не удержался от комментария: „Ничего не изменилось, Сиб. Наш пернатый дезинформатор непонятно настойчив…“
Я: „Тогда, наверное, дело не в нем“.
Он: „Да, придется списать все на счет волшебных свойств эколата. Что ж, спасибо дырявому золотому дредноуту — побывали в своем послезавтра“.
Я: „В чужом, Мир, в чужом. В своем послезавтра мы должны быть уже на Новастре, а не болтаться под „днищем“ этой громоздкой штуковины. Тут что-то не то…“
Он: „Выходит, здесь мы — двойники самих себя?..“
Я: „Выходит, так“.
Он: „Сиб, ты чувствуешь себя двойником?“
Я: „Нисколько. А ты?“
Он: „Ни в малейшей степени“.
Я: „Значит, мы с тобой хорошие копии самих себя, Мир“.
Он: „Какая яркая мысль!“
Я: „Не до шуток. Если мы не копии самих себя, то это означает, что шесть часов назад фазереты наши ушли к Новастре без нас“.
Он: „Не смертельно. Хотя и достаточно неприятно… Давай подведем кое-какие итоги. Эколаты первый, второй и третий — устройства для пространственно-топологических переходов. Эколат-четыре, по-видимому, сложнее своих собратьев. Потому что, помимо всех прочих дел, ведет себя еще и как машина времени“.
Я: „А кто сказал, что остальные ведут себя иначе?“
Он: „Ты прав… на предыдущих эколатах у нас просто не возникало причин интересоваться временем“.
Я: „Вот именно, Мир! Но было ли вообще несколько эколатов? Что, если это все — один и тот же эколат, только в разное время?..“
Он: „Мне нравится твоя догадка. Не могу найти никаких возражений. Один-единственный эколат в разное время и в самом деле может обретаться в разных местах. При условии, естественно, что он достаточно мобилен… Итак, вопрос о количестве эколатов в системе Пянжа решен сравнительно легко“.
Я: „Решать проблему существования наших двойников будет труднее“.
Он: „Наши двойники — свои парни, и уж как-нибудь мы с ними поладим. Поехали? Обнуленное время не ждет“.
Я: „Надеешься успеть к вчерашнему отходу люверов?“
Он: „Не язви под руку, я суеверный“.
Синапсии челноков помогли нам определить геометрический центр „днища“ золотого колосса. Мы выбрали экспериментальный атрий („пуп эколата“, как пошутил Миран) и зависли под четко обрисованной квадратом мрачной „вакуумной трубой“. Миран минуту не трогался с места. Я понимал его состояние — меня самого грызла тревога. Чего можно ожидать от переходов в „палубных“ атриях „сегодняшнего“ эколата, мы уже приблизительно знали и старались лишь соблюдать осторожность. Зато теперь, столкнувшись с проблемой временных фокусов, испытывали серьезный психологический дискомфорт. Куда, в какое время и в какой мир забросит нас эколат „послезавтрашний“?.. Переть напролом очертя голову, признаться, не очень хотелось. Напротив, перед величием грандиозной тайны уже хотелось некоторой постепенности. Но отступать было стыдно и поздно, и мы, храбрясь друг перед другом, направили челноки в золотые ворота…»
«Самое „узкое“ место парной разведки», — подумал Кир-Кор.
К счастью, пространство, где финишировали челноки разведчиков после перехода сквозь «пуп» прямоугольного левиафана, было свободно от опасных неприятностей наподобие испепеляющего плазменного жара. Кир-Кор с облегчением расслабил мышцы, перевел дыхание. На первый взгляд ничего существенного при переходе не произошло, если не считать существенным резкую смену характера освещения планарной поверхности. Освещение сильно потускнело — как будто день здесь внезапно сменила светлая лунная ночь. Во всем пространственном объеме, как бы зажатом между распростертой на километры и километры золотой крышей вверху и неоглядной равниной внизу, не было заметно оранжевых, красных или бордовых отсветов местного солнца. Никаких признаков существования Пянжа… «Планар? Не Планар?.. — подумал Кир-Кор. — А если Планар — то не с обратной ли своей стороны?..»
Равнина, озаренная боковым серебристо-белым светом, напоминала шкуру нерпы: белесые, белые, серые пятна…
Ни единого пятна теплого цветового тона. Все цветовые оттенки ландшафта по сторонам и внизу — холодные, пасмурно-зимние. Даже золото над головой было с зеленоватым отливом.
По мере того как снижались, падая почти отвесно, «Эспуар» и «Марина», детали ландшафта проступали отчетливее, окоем расширялся. И вдруг из-за далекой окраины тяжело нависшего над этим миром колосса вышла большая, белая, яркая, как лампион в увеселительном парке, луна. В ее сиянии четче обозначилась — засеребрилась, замерцала блестками — некая полупрозрачная вертикаль… Сут Мирана увеличил скорость и, накренясь в лихом вираже, взял направление к мерцающему призраку. Сибур — следом. Траектория снижения челноков стала более пологой. Курс — к подножию вертикали, в тот район, где она торчала из «шкуры нерпы» на плоской равнине хрустальным копьем. Правее «копья» — сабельно-тонкие серпы двух месяцев в стадиях, близких к фазе потаенного новолуния.
