Сергей Снегов - Экспедиция в иномир (сборник)
Итак, мы сидели на пригорочке. Николай и Артур, энергичней всех помогавший ему, просто отдыхали. Жак о чем-то размышлял, это было видно по его лицу. Он некрасив, наш Жак, — широкие щеки, нос бананом, толстые губы, слишком мягкий подбородок, но это холодное описание внешних черт почти не дает представления о том, как он реально выглядит: лицо его удивительно меняется от каждой новой мысли, он ворочает мысли с усилием, как валуны, они не вспыхивают в его голове, а тяжело переваливаются в ней, и каждая порождает особое выражение лица.
— Поделись, Жак, — посоветовал я. — Мне кажется, тебя придавливает какая-то могучая идея.
— Нет, так, — ответил он, сопровождая маловразумительное «так» обычным своим шумным вздохом. — Ничего особенного, Казимеж.
— А неособенное? Не скрывай от друзей своих сомнений.
— Правильно, сомнений, — признался он. — Никак не могу понять: мыслящий ли все-таки народ вариалы? Кто они, если переводить их быт в человеческие понятия? Беспечальные животные вроде евангельских птиц, что не сеют, не жнут, а благополучно существуют? Ведь никаких трудовых операций мы у них не обнаружили. А если это мыслящие существа, то в чем их мысли выражаются?
Так начался спор, кое в чем, как мы убедились впоследствии, прояснивший загадочную природу вариалов. Николай, конечно, первый начал дискуссию — объявил, что Жак ненаблюдателен: разве Правый и Левый не мыслят? Мыслят, и вполне логично, не хуже людей, а ведь они вариалы, иной, правда, формы, чем полутелесные порхающие создания, но представители того же народа. А что до беспечального существования, то в дзета-мирах такой естественный приток энергии, что здесь не обязательно добывать хлеб свой в поте лица своего, тем более что и хлеб этот — самая обыкновенная радиация.
Артур не согласился ни с Жаком, ни с Николаем. Он не может объявить вариалов немыслящими только потому, что они мыслят в статистической, а не динамической логике. Он снова повторил: они мыслят, только по-иному, чем мы, вот и все. Он уже доказал, что их логика не аристотелева, математика не евклидова, но и логика, и математика — основа всякого правильного мышления — реально имеются, значит, мыслительные процессы идут у каждого вариала, не только у Правого и Левого руководителей.
Я не вмешивался в спор, пока все трое не перестали перебрасываться репликами. Хорошо помню, что мне явилась озорная идея чем-нибудь до несуразности фантастичным ошеломить друзей. Долго придумывать такую идею не пришлось. Я высказал ее совершенно серьезным тоном:
— Мне кажется, я могу решить загадку, друзья. Отдельные вариалы кажутся немыслящими существами, потому что у них отсутствует процесс мышления, — так ты сказал, Жак. Я утверждаю, что у них отсутствует процесс мышления, потому что все они сами материализованные мысли. Согласитесь, что высказанная мысль и процесс мышления штуки все-таки разные.
Николай дотронулся до моего лба.
— Нет, температура нормальная, — сказал он с облегчением.
— Некоторые виды безумия происходят без повышения температуры, — поддержал шутку Артур.
— Сейчас я вам докажу, что в моем безумии больше логики, чем во всех ваших рассуждениях, вместе взятых, — сказал я. — И при этом буду основываться на теории двенадцатимерного мира, развитой Артуром еще на Земле, именно на том, что дзета-мир — царство полей, а не предметов.
И я напомнил друзьям, как Правый жаловался, что ладари похитили у них идею гордости. Как можно похитить идею, если она предварительно не материализована? Попробуй кто похитить идеи, возникающие у нас! Неосуществимо, не правда ли? Но это значит, что не только физические поля, но и все идеи и мысли в царстве вариалов гораздо материализованной наших, в полном соответствии с концепцией Артура — ни на шаг не отступаю от нее.
— Сделаем маленький мысленный эксперимент, — предложил я.
— Каждая мысль наша — какой-то энергетический процесс, проносящийся в мозгу, — разве не так? Процесс возникает и гаснет — мысль появляется и пропадает. Но раз мы попали в мир, где энергетические процессы не протекают, а, так сказать, пребывают, то есть, возникнув, сохраняются в виде каких-то полей, клубков энергии и чего-то в этом роде, то не будем ли мы блуждать в таком мире в материальном облаке рожденных нами и отторженных от нас собственных наших мыслей? И облако это будет сгущаться, накапливаться, распространяться, по мере того как мы будем продолжать мыслить. Так вот, не является ли та родильня вариалов, какую осматривал Николай, некоторым аналогом процесса мышления? Можете ли вы отрицать, что в моей концепции есть твердая логика — и отнюдь не статистической природы?
Артур, пожал плечами:
— Ты недавно доказывал, что в любом безумии есть своя система, и это помогло нам тогда разобраться в статистическом языке вариалов. Надеюсь, на большее, чем на безумие, на этот раз сам ты не претендуешь, Полинг? А если ты соглашаешься на мою теорию, то, стало быть, из любой здравой идеи можно сделать безумные выводы.
Жак с недоверием спросил:
— Неужели ты и вправду веришь, Казимеж, в свою чудовищную концепцию?
— Нет, — сказал я со смехом. — Не верю, Жак. Но забавная идея, не правда ли? Хотел вас повеселить, и это, мне кажется, удалось.
Ни сам я, ни друзья в ту минуту и не подозревали, что высказанная мной для шутки идея вовсе не столь уж фантастична и что в ней нет ничего забавного — наоборот, главная трагедия вариалов как раз состояла в том, что в идее этой было куда больше истины, чем безумия. И узнали мы это не дольше, чем спустя несколько дней по нашему старому земному счету.
Часть вторая
ТОТАЛЬНЫЙ ВАМПИР
Глава первая
НАПАДЕНИЕ ЛАДАРЕЙ
1В ночь перед нападением ладарей мы спали крепко, как в родном космосе. «Сон — вещь инвариантная даже в невещественных мирах», — шутил Николай.
В то утро я пробудился первый и, молча всматриваясь в горлышко колбы — она стала для нас постоянным местом отдыха, — старался сообразить, почему мы превратились в химические вещества и какие с нами готовятся реакции. Некоторое время я боролся с реальностью, как с бредом. И лишь когда в горлышко сосуда вторглись, с усилием карабкаясь вниз, четверо знакомых И, я наконец понял, где мы.
— Подъем, сони! — закричал я, расталкивая приятелей. — Прибыли телохранители.
Четверо дружественно менявших форму И и вправду походили на телохранителей — каждый кружился вокруг одного, остальным же почти не уделял внимания. На моего спутника Иа с некоторых пор почти не действовали статистические вариации движения, он сопровождал меня всюду, почти не отлетая. Его держало возле меня как бы какое-то поле. Николай говорил, что как-нибудь сосчитает мощность этого поля любви ко мне вариала Иа, он убежден, что дзета-любовь можно выразить физическими единицами. Иу, опекавший Николая, в то утро так ликовал, словно Николай восстал от смерти, а не проснулся.
— Иу влюбился в меня, как Иа в тебя, — растроганно сказал Николай. — А что? Раз у них семь полов, так хоть на одну седьмую мы разнополы? Мне тоже кажется, что я немного в него влюблен. С Иу мне приятней, чем с любым другим шариком. Конечно, Иу не такой прилипала, как твой Иа, но с меня хватит.
Николай добавил, что и путаницы в объяснениях с Иу меньше, чем с другими, — он понимает своего друга всего с третьей или четвертой трансформации. И вообще, плевать им на закон больших чисел! У них с Иу логика больше не статистическая.
— Любовь — чувство индивидуальное, то есть динамическое, — загорался собственным объяснением Николай. — Смешно любить по закону больших чисел, средневзвешенной страстью среднеарифметических субъектов. И мой Иу — реальное субтильное существо, которое влюбилось в реального мужчину. Первенства Казимежа и его Иа я не отрицаю, зато посмотрите, как мало трогает нашего капитана страсть его спутника. А меня волнует! Соответственно я — первый реальный мужчина, увлекшийся по уши полупривидением!
Артур напомнил Николаю, с каким отвращением услышал Правый о том, что у людей бытует любовь. Любовь и вправду чувство динамическое, его не перенести в статистические миры.
— По-твоему, и чувства делятся на аристотелевы и неаристотелевы? — съязвил Николай.
— В какой-то степени да!
Иногда мне казалось, что пытливое стремление Артура проникнуть в сущность любых явлений есть единственная сильная страсть, на которую он способен, а то, что называл чувствами Николай, ему совершенно неведомо.
Спор происходил на ходу. По распорядку нашего дзета-существования мы каждое утро выбирались наружу и с часок проводили на равнине вместе с неизменными зелеными И. По дороге к ним присоединялись и другие вариалы. Самосветящаяся свита в зале сияния подкреплялась порцией питательного излучения. Мы тоже завтракали, украдкой выдавливая еду из тюбиков. Правый с содроганием говорил о ладарях, питающихся воздухом, мы не хотели отпугивать вариалов видом пищи, еще более грубой, чем воздух.
