Стальной пляж - Джон Варли
Крикет сразу же выбежала, в попытке догнать убийцу. Никто не знал, кто он или она и как ему или ей удалось скрыться, так что началось неизбежное соревнование: кто выследит преступника и первым возьмёт у него интервью. Но это ни капли не интересовало меня. Я продолжала сидеть там, где меня оставили в покое — возможно, в шоке, хотя машины-медики заявили, что шока нет. А Бренда стояла рядом, тоже неподвижная, хоть я и видела, что ей не терпится поскорей смыться и написать о случившемся — хотя бы о маленькой части.
— Дурочка! — сказала я ей, когда наконец её заметила, и в моём голосе прозвучало нечто вроде нежности. — Хочешь, чтобы Уолтер тебя уволил? Кто-нибудь снял информацию с моей камеры? Не помню.
— Я сняла. Уолтер уже получил материал и сейчас как раз просматривает его.
В руке у Бренды был свежий номер "Вымени", она таращилась на ужасающие кадры. Мой телефон надрывался, и не нужно было учёной степени по дедуктивной логике, чтобы знать, что звонит Уолтер и жаждет спросить, что я делаю. Я выключила аппарат. Если бы Уолтеру было позволено писать законы, он счёл бы это тяжким правонарушением.
— Начинай действовать, — подтолкнула я Бренду. — Посмотри, удастся ли выследить Крикет. Где она, там будут и новости. И постарайся не дать ей оставить на твоей спине слишком много отметин, когда она погонится за тобой.
— А вы куда, Хилди?
— А я домой.
Именно туда я и отправилась.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Домашний телефон мне тоже пришлось отключить. Я сделалась частью самой громкой истории за всю мою жизнь, и все журналисты Вселенной жаждали задать мне вопрос для затравки: "Каково это, Хилди — погрузить руку в ещё тёплые мозги единственного человека на Луне, которого ты уважала?" Подобные обстоятельства известны под поэтичным названием высшей справедливости.
Во искупление всех моих грехов я вскоре включила телефон и побеседовала с четырьмя-пятью газетчиками, которых считала лучшими, да с улыбчивым гомункулом[50], известным в "Вымени" как главный по новостям. Каждому из них я дала пятиминутное насквозь лживое интервью, сказала в точности ту ерунду, что ждала услышать публика. В конце каждого разговора я жаловалась на нервное истощение и обещала дать более подробное интервью через пару-тройку дней. Разумеется, это никого не устроило, и время от времени входная дверь моей квартиры буквально трещала под натиском разочарованных журналистов. Но тщетно они бились о герметично закрытую дверь из трёхдюймовой стали…
Сказать по правде, я сама не знала, каково мне. С одной стороны, я провалилась в оцепенение и бесчувствие, но с другой, не перестала
соображать. Я могла думать, и даже журналист во мне оправился от страшного удара, ожил, хотя и был застрелен. Да, чёрт побери, застрелен! Неужели та треклятая пуля никогда не слышала о Женевской конвенции? Мы проповедуем непротивление злу насилием и должны упиваться кровью, а не проливать её! Я по-настоящему злилась на эту пулю. К тому же, полагаю, некая часть моего сознания до сих пор считала меня неуязвимой.
Я приготовила себе как следует поесть, тщательно всё обдумывая, пока стряпала. Сэндвичей мне не хотелось. Думаю, я вообще завязала с бутербродами. Готовлю я не так уж часто, но когда берусь за это, получается хорошо и помогает лучше соображать. Когда последняя тарелка отправилась в мойку, я уселась и позвонила Уолтеру.
— Живо тащи свою задницу сюда, Хилди, — сказал он. — Десять минут назад я расписал очередь на интервью с тобой вплоть до трёхсотлетия Вторжения.
— Нет, — ответила я.
— По-моему, связь плохая… Мне послышалось, что ты сказала "нет".
— Связь хорошая, просто идеальная.
— Я могу тебя уволить.
— Не глупите. Хотите, чтобы моё эксклюзивное интервью появилось в "Дерьме", где мне заплатят втрое больше той подачки, что бросаете вы?
Он долго не отвечал, да и мне пока было нечего сказать, так что мы прослушали длинную паузу. Изображение я предпочла не включать.
— Что ты намерена делать? — жалобно спросил он.
— То, что вы мне поручили. Разобраться в истории с перцерами. Разве вы не сказали, что никто не справится с этим лучше меня?
Снова воцарилось молчание, но теперь оно было другим. В нём сквозило сожаление и явственно слышалось: "Как я мог сморозить такую глупость!" Уолтер не сказал, что наплёл мне всё это, лишь бы только обольстить и отговорить от увольнения. Он не спросил и о том, как я посмела угрожать ему, что продамся конкуренту, и не озвучил жуткие вещи, которые попытался бы сотворить с моей карьерой, если бы я вздумала поступить так, как говорю. Телефонная линия буквально гудела от недосказанного, и так громко, что я пришла бы в ужас, если бы и впрямь боялась потерять работу. Наконец главред вздохнул и нарушил молчание:
— Когда я получу статью?
— Когда я всё распутаю. И мне для этого нужна Бренда, причём сейчас же.
— Не вопрос. Она тут, прямо у тебя под ногами.
— Скажите ей, чтобы вошла с чёрного хода. Она знает, где это, и не думаю, что на Луне отыщется больше пяти человек, которые бы тоже знали.
— Если считать меня, то шесть.
— Надо полагать. Но больше никому не говорите, а то мне не выйти из дома живой.
— Что ещё?
— Ничего. С остальным я разберусь сама.
Я дала отбой и принялась звонить.
Первым делом связалась с королевой. У неё не было того, что мне нужно, но она знала кого-то, кто знал ещё кое-кого, и обещала перезвонить. Я уселась, составила список всего необходимого, сделала ещё уйму звонков, и наконец Бренда постучалась с чёрного хода.
Ей хотелось знать, как я себя чувствую, как пережила то да это — но не как журналисту, а как заботливому другу. Я слегка растрогалась, но надо было работать.
— Ударь меня, — скомандовала я.
— Простите?
— Ударь меня. Сожми руку в кулак и двинь меня в лицо. Нужно, чтобы ты сломала мне нос. До твоего прихода я пару раз пыталась сама, но, похоже, не смогла стукнуть достаточно сильно.
Бренда посмотрела на меня затравленно, будто припоминая все пути побега из моего дома и способы добраться до них, не потревожив меня.
— Проблема в том, — пояснила я, — что я не могу рисковать, появляясь на публике вот с этим лицом. Мне нужно другое, и побыстрее. Так что ударь меня. Ты знаешь, как: наверняка видела в кино, как это делают ковбои и гангстеры.
Я
