Владимир Михайлов - Вариант «И»
– Неприятность.
– Серьезная?
– Да.
– Привели задержанного в чувство? Допросили?
Еле уловимая пауза была ясным сигналом того, что дело не заладилось.
– Задержанный скрылся. Вернее, мы его не задержали.
– Вы в уме?
Оттуда ответили суховато:
– Наша группа прибыла в ноль два-двенадцать. Обнаружила тело человека, которого мы направили к вам. Убит. Больше никого. Объект скрылся. До сих пор нигде не замечен. Разрабатываем следы, но надежды мало.
В два-двенадцать, так. Через одиннадцать минут после моего с Натальей отъезда. Что произошло? Усыпленный каким-то образом пришел в себя – и сразу же проявил такую активность? Или возник некто третий, проделавший все: устранивший сотрудника и утащивший спавшего? Ни в какие рамки это не лезло. Впрочем… почему? Раз не влезает в рамку, значит, просто не та рамка выбрана.
– Способ убийства?
– Перелом шейных позвонков. Ударом, не удавкой. Возможно, «маваси».
Ударом. Маваси суто уте? Если так, то это свидетельствует о том, что нападавший принадлежал не к нынешнему поколению бойцов: они этим ударом уже не пользуются – разве что на соревнованиях. Но пусть так – мне-то от этого какая радость?
– Еще чьи-то следы обнаружены?
– С уверенностью трудно сказать.
Я с трудом сдержался, чтобы не выругаться.
– Ну хоть что-нибудь вы там выяснили? Кому принадлежит дом?
На этот раз отвечавший без запинки назвал фамилию. Ответ был тем, которого я ожидал. Лучше, чем ничего.
– Так. А что нашли на ускользнувшего? Адрес хотя бы…
Он назвал адрес. Я вздохнул:
– И на том спасибо. Будут новости – сообщайте немедленно.
Адрес тоже работал на мою версию; но черта ли мне было в этом, если все ее фигуранты исчезли и упорно не желали появляться? Можно было, конечно, предположить, что они просто отказались от реализации замысла – во всяком случае, сегодня и здесь. Но в это я не поверил ни на секунду. Это их звездный час был – сегодня. И здесь.
Сегодня; потому что завтра – Референдум и Избрание, после чего добраться до Искандера будет практически невозможно. При кремлевской-то охране.
Здесь – потому, что…
А, собственно говоря, почему все-таки именно здесь? Что заставило меня замкнуться на этой версии?
Эта простая мысль потрясла меня. Чтобы проанализировать ее, мне понадобилось несколько секунд. Затем я выхватил трубку. И набрал номер, известный, кроме меня, еще, может быть, двоим, а возможно, и только одному.
Мне ответили почти сразу – но и то я уже стал пританцовывать на месте от нетерпения.
Я выговорил рыбье слово и назвал себя.
– Да? – сказали в ответ доброжелательно.
После этого я говорил едва ли не целую минуту, обхватив ладонями поднесенную ко рту трубку, точно мерзнущего желтенького, пушистого цыпленка.
Мне откликнулись:
– Спасибо. Хорошо.
После чего я опрометью кинулся вниз, едва не сшибая с ног всех, встречавшихся по дороге.
Иванов был снаружи. Я бросил ему:
– Дай мне пять человек. Лучших. Штурмовых. Со снаряжением.
Он моргнул. Но, видимо, выглядел я убедительно. И он скомандовал.
Через тридцать секунд мы уже мчались прочь от театра.
4
В переулке было по-субботнему пустынно. Мы ехали не на моей прокатной машине: я позаимствовал у Иванова серьезный транспорт, и за рулем сидел классный специалист. Он лихо затормозил, заложив вираж по двору. Машина взмахнула дверцами, и мы высыпали из нее. Я скомандовал:
– Двое – на крышу, к вентиляционному выходу. В случае чего – огонь на поражение. По возможности – не смертельно.
Они бросились. К счастью, этажей было всего шесть.
– Остальные – за мной.
Запертый по случаю выходного дня подъезд сопротивлялся недолго. Мы взбежали на второй этаж. Я позвонил в дверь. Обождал. Потом вынул карточку – узкую, голубую полоску пластика. Не ту, что была изъята у спавшего – или притворявшегося – нынче ночью, но принадлежавшую лично мне. Провел по щели, невольно поглядев при этом на потолок, изукрашенный лепниной и всякими узорами: деловые люди при ремонте руководствовались своими вкусами.
За дверью едва слышно зазвучала мелодия. Смолкла. После этого я набрал номер кода. Снова музыка. Когда она стихла, дверь глубоко вздохнула, как донельзя уставший человек. Теперь можно стало отворить ее. Попробуй кто-нибудь сделать это раньше – сверху, с потолка, был бы насмерть поражен каждый квадратный дециметр площадки. Сейчас все было в порядке. Мы вошли. Будущий государь Александр Четвертый стоял напротив входа, улыбаясь. Трое парней, что были со мной, даже не поняли, кто перед ними: видали, конечно, его портреты, но всегда требуется время, чтобы отождествить приукрашенное неизбежно изображение с живым оригиналом. Я поклонился.
– Вы рискуете, Государь. Неужели никто другой…
– Они несколько заняты: у нас всего лишь полчаса до выезда, а им приходится тут хлопотать по хозяйству. Так что я уж сам.
– Но я ведь предупредил вас…
– Я внял.
– И просил вас надеть противогаз: в любую минуту он может…
– Он больше ничего уже не может – кроме как давать показания. Вот что касается второго…
– Он оказался не один?
– Двое.
– Значит, оба. На крыше?
– Да, это вы угадали верно. – Он избегал каким-то образом называть меня, не зная, видимо, в каком качестве я известен моим спутникам. – Пришлось немного повозиться, но представляете – тот, что моложе, в последнее мгновение, когда их брали, не решился выстрелить в меня. Хотя мог. А вот другой успел броситься сверху. Мы полагали, что он разобьется, и не сразу приняли меры. Однако у него было, я полагаю, какое-то приспособление, и мы спохватились несколько поздно: он сбежал.
– Вы хотите сказать, Государь, что сами были там?
– Естественно. Моя охрана состоит из правоверных; да к тому же с Северного Кавказа. Что же вы хотите – чтобы я упал в их глазах, отстранившись в минуту опасности? – Он покачал головой, усмехнулся и добавил: – Кроме того, я с юности люблю физическую работу – как и мой великий предок Петр Алексеевич.
Глядя на него, я поверил в то, что все это – правда. Хотя в Варианте «И» это было далеко не самым важным.
– Можем ли мы присоединиться к вашей охране, Государь?
– Прежде всего не станем опережать события: плохая примета. А во-вторых – мои телохранители обидятся. Поезжайте на место – туда должно уже вот-вот прибыть известное вам сообщение.
Я снова поклонился в знак повиновения.
– Еще одна просьба: не могу ли я взглянуть на задержанного?
– Боюсь, что он выглядит сейчас не весьма презентабельно; однако, коли есть желание – отчего же нет?
Он сам провел меня по коридору. Распахнул дверь. Там были его парни и задержанный, правда, в несколько подпорченном состоянии. Еще в коридоре у меня в кармане противно запищало: Изин индикатор, – догадался я, теперь уже твердо зная, кого сейчас увижу. Мне уже, откровенно говоря, надоело глядеть на эту рожу – столько раз попадался он на моем пути за последние дни. Да и за Наталью я был у него в долгу. Жаль, что не мне привелось брать его – хотя был он моложе и сильнее, разумеется. Только не сейчас: похоже, что возраст его истекал стремительно, как вода из треснувшего кувшина – того, что он носил на плечах.
Впрочем, на самом деле все обстояло вовсе не так прискорбно для него, как мне хотелось бы.
Он был в сознании и узнал меня, судя по его взгляду.
– Передам привет папочке, – сказал я ему.
Он только усмехнулся; скорее, просто ощерил зубы.
– Как сказать еще… – пробормотал он.
Государю я доложил:
– С вашего разрешения, мир Искандер…
– Поезжайте, – кивнул он, – возможно, произошли еще не все случайности, что определены нам. Впрочем – «Разве же думают те, в сердцах которых болезнь, что Аллах не обнаружит их злобы?»
– «Не слабейте», – сказано там же, – откликнулся я прежде, чем покинуть уютную контору, густо нашпигованную компьютерами и их причиндалами, телефаксами, ксероксами, автоматами, пистолетами и длинными кинжалами, какие носят на Кавказе.
5
Когда я вернулся в театр, там внешне все выглядело совершенно благополучно: людно, гудно и спокойно. Я хотел было разыскать Иванова, но он сам подошел ко мне, едва я переступил через порог.
– Он здесь, – сообщил он вполголоса.
Я кивнул:
– Куда же ему еще деваться. Только держите его крепко. Он человек опытный.
– Стараемся, – сказал Иванов. – У нас тут тоже не начинающие.
– Как поиски?
Он пожал плечами.
– Ничего. Наверное, придумали какой-то способ, какого мы не предусмотрели. – Он озабоченно покрутил головой. – На нем – ничего, никакого металла, кроме очков и ключей, четыре раза замеряли, только что не терлись о него. Так что прямого выхода вроде бы нет.
– Надо поработать головой, – сказал я, чувствуя, как улегшееся было волнение поднимается во мне снова. – Он знает, что напарник сгорел; при этом всегда предполагается возможность, что задержанный расколется. Значит, в запасе у оставшегося должно быть что-то такое, какой-то прием, о котором не знает даже и партнер. Металла нет – это еще ничего не значит. Авторучка ведь наверняка имеется, пусть пластиковая. Или, скажем, неметаллическая иголочка…
