Александр Розов - Чужая в чужом море

— А что–то тебя заставили покупать, хотя оно тебе нахрен не нужно, — добавил Динго.

— На Гавайях канаку надо на жизнь две штуки баксов в месяц, а на Кирибати достаточно пол–штуки, — добавила Поу, — Все то же самое, а разница – вчетверо. Глянь для интереса, сколько стоит фунт свежей рыбы или литр пива на Гавайях, и сколько – на Тараве.

— Цены на медицину посмотри, — добавил Торин, — там уже не в четыре раза, а в десять.

— А еще адвокаты, — напомнил Кианго, — не хочешь, а заплатишь. Если ты покупаешь любую фитюльку, то в ее цене уже сидит куча лицензий и сертификатов. Это деньги, которые бизнесмен через адвокатов отдал оффи, чтобы оффи ему разрешили продавать такой–то товар или услугу. А в конце цепочки – ты. Вот ты за всю эту херню и платишь.

— А по TV оффи тебе грузят, что это для твоего же блага, — вставила Бимини.

— За TV тоже ты платишь, — уточнила Поу, — тебе трахают мозги за твои же деньги.

— Кстати, денег у среднего янки минусовое количество, — сказал Динго, — Типа, он всегда должен банку. Прикол: банк ни на сантим не производит, а ему все должны. Кредиты…

— Про армию и полицию не забудь, — посоветовал Торин, — я читал бюджет американских форсов и копов. За такие деньги можно завоевать всю галактику, а у них не получается даже защитить своих бизнесменов от всякой срани: гангстеров, пиратов и террористов.

— А у них не для этого форсы, — авторитетно заметила Бимини, — Кристо говорит, что там форсы только для ритуала. А гангстеров и террористов нельзя гасить, а то люди страх потеряют. Люди должны бояться до дрожи в коленках, а то они начнут считать, сколько реально стоит безопасность, и спросят: за что остальные деньги–то, joder conio!?

Меганезийская молодежь замолчала, видимо исчерпав оперативный запас аргументов. Жанна тоже молчала, лихорадочно соображая, что тут можно ответить. В этот момент сзади раздался несколько насмешливый женский голос:

— Если в каждой фразе есть слово «деньги» — значит твои гости с Рапатара.

— А про что еще говорить, если жрать тут не дают? — немедленно отреагировал Торин и добавил, — Жанна, это Сю Гаэтано, с которой ты как раз хотела поболтать.

— Я ее поймала! – гордо сообщила Рити, почти что выскакивая из воды на пирс.

— Это акула, а не девушка, — сказала Сю, вылезая вслед за ней в более медленном темпе.

Товарищ Гаэтано была совершенно не похожа на экстремистку, тем более — на боевика. Понятно, почему она могла так убедительно притворяться простой провинциальной девушкой с юга, приехавшей в столицу в поисках лучшей жизни, а нашедшей только место разносчицы в дешевой пиццерии на окраине. У нее была типичная внешность молодой итальянки из сельской глубинки, с детства привыкшей к физической работе, хождению пешком из деревни в райцентр (причем не с пустыми руками), и обильным домашним обедам с большим количеством мучного, сладкого и жирного. Сю была не толстая, но массивная, несколько даже монументальная, но при этом талия у нее была вполне выражена (возможно – благодаря широким бедрам), а прямой осанке могла бы позавидовать средняя манекенщица. Правда, вряд ли кто–нибудь нанял бы в качестве манекенщицы девушку с таким простым крестьянским лунообразным лицом.

Окинув канадку быстрым взглядом темных, почти черных глаз, Сю Гаэтано смущенно сложила ладони на животе, и застенчиво сказала:

— Так о чем со мной говорить? Я женщина простая. Вот, морскую капусту собрали. Тут хорошие урожаи, это точно. А надои с коров — как обычно. С чего бы быть по–другому? Если вы купить чего–нибудь — так мы с радостью, а говорить особо и не про что…

— Классно, — одобрил Торин, — Только черного платья и платка на голове не хватает. Ты кормить людей будешь, или нет, мафиози легендированная?

— С платьем получился недопустимый прокол, — бодрым, деловым тоном признала Сю, мгновенно выходя из образа калабрийской фермерши с пятью детьми и столькими же классами образования, — Придется кормить. Welcome к нашему пролетарскому столу.

…

Процесс кормления тут (как и положено в темном коммунистическом будущем) был коллективным, в общественной столовой, напоминающей военно–полевую кухню под аркой–навесом, образованной ветвями бангра. На входе висел транспарант с лозунгом:

«Если тебе не вкусно, то ты зажрался. Дежурные операторы: Лемао, Хагес и Энкас».

Ниже было приписано чуть более мелким шрифтом:

«Не отвлекайте оператора от cooking–process, а то хавчик будет ужаснее, чем обычно».

Вместо мебели были просто толстые бамбуковые циновки. В дальнем конце помещения находилось что–то вроде шведского стола. Емкости с едой и напитками были украшены многообещающими надписями вроде: «мясо по–харбински, которое получилось фигово из–за климата и ошибок в инструкции», или «ореховый пудинг с дробленой скорлупой, sorry, чистить было лень», или «зеленый чай — хрен знает, почему он получился синий».

— Не бойся, Жанна, — посоветовала Сю, — вообще–то, эти ребята не так плохо готовят.

— Угу, — подтвердил Торин (он навалил ягоды, похожие на гигантские клубничины, в миску размером с тазик и залил густыми ламантиньими сливками), — В такие моменты, Сю, я одобряю коммунизм. Как там? Каждая способность удовлетворяет потребность?

— От каждого – по способностям, каждому – по потребностям, — уточнила Гаэтано.

— А, ну да… Я не силен в теории, я практик.

— Ты проглот, — ласково возразила она и, повернувшись к Жанне, сообщила, — он сожрет все, даже миску оближет.

— Сначала я еще раз наполню эту миску, — нагло добавил он, — что–то они тут маленькие.

— Это ведь не совсем клубника, верно? – спросила канадка.

— Это «mikeberry», ген–мод, — сказала Сю, — Его вывели студенты дока Микеле Карпини. Попробуй, на вкус действительно, как клубника… А из горячего рекомендую печеного тунца. Простое, предсказуемое блюдо. В других блюдах можно напороться на креатив.

— Карпини? Я слышала эту фамилию в связи с политикой. В прессе ее рифмовали с…

— Муссолини, — подсказала Гаэтано, и добавила, — Таблоидных репортеров надо…

— Гасить, — перебил Динго.

— Буцкать морду, — предложила свой вариант Бимини.

— Стерилизовать, — решительно заявила Поу.

— Сю, а ты что имела в виду? – спросил Кианго.

Товарищ Гаэтано тяжело вздохнула.

— Ничего. Рассаживайтесь, foa, а то мы остальным загородили фронт работ.

— Так кто такой Карпини? – спросила Жанна, устраиваясь так, чтобы видеть весь зал (ей хотелось, не отрываясь от обеда, понаблюдать за коммунистическими жителями).

— Отличный дядька. Агроинженер. Биолог. Этнический калабриец, как и я.

— А почему в западной прессе его называют неофашистом?

— Во–первых, потому, что я дружу с его семьей. Микеле и его жена — удивительные люди.

— Микеле тоже имеет отношение к «Новым Красным Бригадам»?

— Скорее, его жена… Не в том смысле. Она офицер INDEMI. Когда я сдалась полиции на Сонсороле, они прилетели часов через 10. Она — по службе, а он — потому что калабриец. До их приезда мне казалось, что я здорово ошиблась, что сюда прилетела. В Меганезии жестко пресекают терроризм, а я не могла толком объяснить, почему… Ну, понимаешь?

— Почему с тобой не следует поступать, как с террористкой? – предположила Жанна.

— Примерно так. Но, когда я увидела Микеле, то сразу поняла: все будет ОК. Потом суд. Они сами все объяснили судье, забрали меня оттуда и привезли к себе домой, на остров Футуна, через пол–Меганезии, прикинь? Еще сутки я отдыхала у них дома. Потом один забавный парень, тоже из INDEMI, рядовой, совсем мальчишка, отвез меня сюда.

— Забавный парень из INDEMI? Странно звучит.

— Но он был действительно забавный. Знаешь, как он представился? «Уфти Варрабер, настоящий папуас, опасайтесь подделок».

— Настоящий папуас Уфти?– переспросила Жанна, — Чудеса! Я его знаю.

— Никаких чудес, — с улыбкой ответила Сю, — просто этот мир очень тесен.

…

28 — РЕТРОСПЕКТИВА.

Дузу крутанул руль, чтобы объехать очередную лужу неизвестной глубины, возникшую посреди грунтовки после короткого дождя. Китайский внедорожник «Jiga» (что–то вроде небольшого армейского транспортера, притворяющегося джипом) подпрыгнул так, что Жанна Ронеро чуть не приложилась головой об раму тента (заменявшего салон).

— Почему–то, Серенгети все знают, — обиженно сказал он — А Вабо почти никто не знает. Чем мы хуже? Вот скажи, Жанна, чем?

— Ничем, Дузу, — честно ответила она, — Здесь очень красиво.

— Да! Очень красиво! А денег мало. Потому, что богатые янки сначала увидели Серенгети и Нгоронгоро, и их стали раскручивать. Нас увидели позже, так что, хотя у нас красивее, чем в Серенгети, но мы беднее. Такая несправедливость жизни.