В. Галечьян - Четвертый Рим
Торжественными напевами, успокаивая страсти души, масоны дружно двинули в ломящуюся от яств столовую. По дороге процессия ненадолго задержалась в приделе у большого золоченого кувшина с водой. Префект, окунув три пальца правой руки в воду, окропил ею братьев, говоря: «Господи, омой нас от нечистоты страстей и дай сердце чужое пороку».
Благословенные вольные каменщики облепили покрытый черным шелком стол в форме греческого креста. Меж двух громадных осетров на серебряных блюдах скромно ждали своего часа запеченные барашки. Мелкие закуски были представлены вазочками с икрой обеих цветов, всякого рода колбасами, изумрудом зелени, паштетами, сырами, прочими мыслимыми и не до конца представляемыми холодными блюдами. На золотых подносах лежал хлеб, прикрытый белым полотном с золотой ветвью акации, которая олицетворяла собой солнце. Хрустальные чаши с орлами были наполнены до краев красным вином и также прикрыты белым полотном.
Приборы, яства и питье располагались на столе правильными, параллельными рядами. На хрустальных бокалах были вытеснены розы, на фарфоровых тарелках «резвились» пеликаны, а столовое серебро блестело шестигранными звездами.
Первым делом префект прочитал короткую молитву, поднявшийся следом регент произнес дружно поддержанную вольными каменщиками здравицу императору и, извинившись, откланялся. Заждавшиеся масоны дружно приступили к товарищеской трапезе.
Новоиспеченный командор Пузанский чувствовал себя отвратительно. Мало того, что во время всей церемонии не было у него ни глотка в горле, так и регент отбыл не обсудив с ним ничего из будущей его деятельности. Ему уже казалось, что после того шага, который он совершил практически, продав национальное движение и вступив в противную им партию, должен он был регентом особо отличен и приближен. Чем больше он думал на эту тему, тем более понимал, что у директора лицея и компании наверняка были какие-то особые обстоятельства, при которых выбор пал на него. Мало того, что он по крови и воспитанию всегда был далек от русского национал-освободительного движения, так и визит к регенту по рангу положено было совершить кому-то из лидеров или официальных лиц монархического толка. Его же положение, как посла неофициального, вовсе не согласовывалось с принятием должности командора. Но те, кто посылал его, наверняка знали о его взглядах, и если они сознательно выводили его на почти утраченный контакт с регентом, стало быть, и просчитывали вариант, при котором доводы давнего друга будут для него убедительнее, чем топоровых.
Машинально положил он себе какой-то закуски и потянулся к чаше с красным вином, как вдруг вспомнил, что за пакет передал ему мальчишка-андреевец. Он пошарил по столу взглядом в поисках подходящей емкости и, решив, что от добра добра не ищут, лихо опрокинул после какого-то дежурного тоста серебряную чашу с красным. Винцо оказалось доброе, и стоящий за спинкой его кресла служитель тотчас наклонился чтобы долить ему чашу.
— Вот что, — сказал Пузанский, — ты как, бутылки открывать умеешь? — Он снял крышку с коробки, вынул бутылку, еще раз полюбовался мастерски сделанным слепком с Кремля. — Прямо не отходя, открой ее и налей! — скомандовал Пузанский.
Под его бдительным наблюдением служитель, отставив кувшин с вином, обмотал горлышко бутыли салфеткой, ввинтил в пробку штопор и дернул.
Луция взрыв застал в приемной, где мастер ложи сообщал ему необходимые знаки и условные слова для контакта с московскими и приезжими масонами. Взрывной волной, от которой вылетели все стекла и распахнулись запертые двери, его и мастера бросило на паркетный пол и сверху засыпало Дождем стеклянной пыли. С трудом Луций поднялся на ноги. Мысль о брате пронзила его. Он выбежал из приемной в вестибюль. Уже кого-то понесли, закрытого портьерой и недвижного. Крики и едкий дым шли снизу. Луций вместе с остальными бросился на них, по дороге схватывая обрывки ничего еще не значащих слов:
— Мальчишка, мина, бутылка водки, Кремль… — эти и другие слова выскакивали и вились вокруг него, пока не стали складываться во что-то угрожающее.
Юноша вбежал в трапезную и остановился. Ничего нельзя было различить в этом аду, где горели шелковые портьеры и часть стены. Мимо него проносились какие-то люди, возможно пожарные; одетый в обрывки красной материи какой-то уцелевший чудом масон сидел на полу. Рядом с ним уже тлели паркетные доски, но он не замечал этого. Луций осторожно приподнял его и стал выводить. Масон не сопротивлялся. Уложив контуженого масона в вестибюле, Луций вновь хотел вернуться вниз, но тут на его шее повис Василий. Мальчик был вне себя, он все время оборачивался, оглядывался, на щеке его была ссадина, из которой еще лилась кровь.
— Это я, — прошептал он в отчаянии, — это я передал, меня, наверно, казнят.
— Что передал? — переспросил Луций, холодея, и вдруг весь ребус разом сложился у него в голове.
В бутылке была взрывчатка, а Василия использовали как пешку, чтобы сделать очередной ход — взорвать Северную ложу масонов.
Мимо пробежали пожарные, деловито развертывая пояс, в вестибюль полускрытая метущейся толпой уже входила шеренга людей в погонах. Еще оставался свободным проход наверх, и Луций, подхватив Василия под мышку, рванул по широкой белокаменной лестнице на второй этаж. Пробежав по длинному коридору, они укрылись в одном из залов и огляделись. Зал был великолепен. Посреди его стоял дубовый стол, покрытый зеленой, тканной серебром скатертью с расставленными на ней зажженными канделябрами. Стены были облицованы плитами из зеленого камня, и вмонтированные в них зеркала создавали иллюзию необыкновенного простора. Целый ряд бронзовых люстр с хрустальными подвесками завершал убранство.
Едва братья захлопнули дверь и огляделись, как в коридоре послышались громкие шаги. Василий съежился и приготовился нырнуть под стол, но Луций крепко схватил его за плечо.
— Нельзя, первым делом заглянут под стол, — прошептал он.
Тотчас братья подбежали к подоконнику, и отогнув край толстой зеленой шторы, спрятались на нем. Окно располагалось над самым портиком подъезда, и братья могли видеть, как подтянулось оцепление полицейских справа, как грузовые машины, полные солдат, подъезжали с другой стороны и брали единственный выход из дворца в плотное кольцо.
Дверь отворилась и вновь захлопнулась. Кто-то медленно, спокойной походкой дошел до середины зала и, как предсказывал юноша, легко нагнулся и заглянул под стол.
— Да нет, все чисто, — прозвучал другой голос, — кто сейчас сюда сунется, когда внизу такая мясорубка? Можем поговорить спокойно.
— А о чем, собственно, говорить? — прозвучал голос, который показался юноше знакомым. — Регент жив и еще более насторожен, чем прежде. А голова московского фраера, которая вылетела от взрыва в окно, никому была не нужна. Теперь, возможно, скоро начнутся репрессии против партии, хотя мы и схоронили концы в Москве.
— Так ты хочешь сказать, что мы свое не получим? — вкрадчиво спросил другой голос. — Смотри, брат, ошибешься. Мы свое дело сделали. Бомбу передали прямо по назначению. А если нужного человека там не оказалось, так надо было и взрыв остановить, а не ставить под удар организацию из-за десятка-другого карасей.
— Щука-то утекла!
— Что-то мы, браток, не о том говорим. Мы свое дело сделали, так что заплатить придется. Иначе мы молчать не будем, и история с «Московским Кремлем» быстренько дойдет до ушей регента. Ты бы лучше подумал о другом. О тех, кто бомбу передавал. Если копы захватят их раньше нас, я за твою голову не дам ломаного гроша. Нам-то что… Сегодня мы в Питере, завтра на такое дно уйдем, что с собаками не сыщешь. А вам куда деваться? Вниз не спрячешься. Слишком поплавок большой. Так что готовьте, ребята, денежки да прикиньте, сколько мы получим за головы тех сопляков. И не тяните. Прямо сейчас скажи, нам начинать охоту?
Тут братья невольно вздрогнули, словно говорящий действительно видел их.
— Была же договоренность, — слабо сопротивлялся Топоров, которого Луций узнал, едва выглянув в щелочку, — что вы уберете пацана во время суматохи.
— Невозможно! — отрезал его собеседник. — Кто же знал, что через два дома от дворца открылось военно-инженерное училище. Такая туча курсантов набежала, впору делать ноги.
— Я могу считать, что мы договорились? — спросил Топоров у того самого третьего боевика, которого Луций лишь однажды мельком видел в поезде. — Конечно, деньги будут вам выплачены на указанные счета. Но нам нужно любой ценой пресечь утечку информации.
— Питер — город большой, только спрятаться в нем негде приезжим людям, — усмехнулся боевик. — Обговорите плату за каждую голову, а мы пока начнем поиски. Думаю, дальше отеля эти хлопцы не уйдут. А уйдут, найдем хоть и под землей. А сейчас лучше нам очутиться подальше от этого осинового гнезда. Когда я смотрел план здания, то обратил внимание на пожарный выход. С последнего этажа по нему можно перебраться на соседнюю крышу.
