Роберт Хайнлайн - Чужак в чужой стране

— Да, к сожалению.

— Так вот, здесь неистовство иного рода. Все так спокойно, расслабленно, будто засыпаешь. Но вместе с тем напряженно, и это напряжение все возрастает. Джубал, вы бывали на спиритическом сеансе?

— Конечно, я перепробовал все, что мог, Бен.

— Значит, вы знаете, как может нарастать напряжение, притом что никто не двигается и слова не говорит. Больше похоже на такой сеанс, чем на «возрождение» или даже на самую обычную спокойную церковную службу. Но ничего тихого — в них был заключен сильнейший шум.

— Называется «аполлонический».

— Как?

— В противовес «дионисийскому». Люди упрощают «аполлонический», называя такие вещи «спокойными», «мягкими», «прохладными». Но «аполлонический» и «дионисийский»— две стороны одной монеты. Монахиня, преклоняющая колени у себя в келье, способна испытывать большее возбуждение, чем жрица Пана, отмечающая весеннее равноденствие. Экстаз в мозгу, а не в сопутствующих упражнениях. — Джубал нахмурился. — Есть еще одна ошибка: «аполлоническое» отождествляют с «хорошим» просто потому, что наиболее уважаемые наши секты «аполлонические» в их ритуалах и представлениях. Предрассудок. Но продолжай.

— Ну… нельзя сказать, что там было тихо, как у монахинь.

Они бродили по залу, менялись местами, обнимались… Вроде бы, дальше этого дело не заходило, хотя освещение было тусклое. Одна девушка собралась было к нам присоединиться, но Пэтти сделала какой-то знак, она поцеловала нас и отошла… — Бен ухмыльнулся. — Отлично целуется, кстати. Я был единственным человеком, не облаченным в мантию. Чувствовал себя чересчур заметным. Но она как будто не обратила на это внимания.

Все так легко получилось… но согласованно, как двигаются мышцы балерины. Майк постоянно что-то делал, то впереди, на возвышении, то бродил между ними… один раз он оказался рядом, положил мне руку на плечо. Потом поцеловал Пэтти неторопливо, но быстро. Он молчал. За его спиной, когда он вставал, как бы возглавляя всех, была какая-то штука, похожая на большое стерео. Он пользовался ею для своих «чудес», однако слово говорил другое, не по-английски. Джубал, любая церковь обещает чудеса — но не делает.

— Исключение имеется, — прервал его Джубал. — Многие из них творят чудеса, например, «Христианская наука» и римско-католическая церковь.

— Римско-католическая? Вы имеете в виду святой источник в Лурде?

— Я имел в виду чудо пресуществления.

— Х-м-м… не берусь судить о столь тонком деле. А что касается «Христианской науки»… если сломаю ногу, предпочитаю костоправа.

— Тогда смотри внимательнее под ноги, — проворчал Джубал. — Не мешай мне.

— И не думаю. Не хотелось бы мне оказаться в руках соклассника Уильяма Харви.

— Харви умел залечивать переломы.

— Да, но как насчет его соклассников? Джубал, возможно, названные вами примеры и являются чудесами, но Майк предлагает нечто более впечатляющее. Либо он великолепный иллюзионист, либо потрясающий гипнотизер…

— Может, и то и другое.

— … или же ему удалось утрясти все по закрытому стерео-видению так, что его трюки нельзя отличить от реальности.

— Неужели ты не допускаешь, что это подлинные чудеса, Бен?

— Не нравится мне ваша идея… Чем бы он ни пользовался, представление получилось отличное. Однажды зажегся свет, а там стоит черногривый лев, величественный, словно страж у врат библиотеки, а вокруг него пляшут ягнята. Лев моргнул — и зевнул. Конечно, подобные эффекты можно записать и в Голливуде, но я ощущал запах льва. Однако его тоже можно подделать.

— Почему ты все настаиваешь на подделках?

— Черт возьми, я пытаюсь сохранять беспристрастность!

— Тогда не пытайся прыгнуть выше головы, попробуй вести себя, как Энн.

— Я не Энн. И в тот момент я вовсе не был беспристрастен, я просто наслаждался представлением, меня словно тепло окутывало. Майк создал несколько убедительных иллюзий, левитация там и всякое такое. Пэтти выскользнула из комнаты, когда дело шло к концу, шепнув мне, чтобы я оставался на месте.

«Майк сказал им, что те, кто еще не готов к следующему кругу, могут уйти», — пояснила она. А я и отвечаю: «Может, мне лучше уйти?» — «О нет, милый, ты же принадлежишь к Девятому Кругу! — воскликнула она. — Сиди, я скоро вернусь».

Не думаю, чтобы кто-то вышел. Там были члены Седьмого Круга, ожидавшие повышения… Но я даже не заметил, как зажегся свет — и передо мной оказалась Джилл!

Но, Джубал, ничего похожего на стереовидение. Джилл заметила меня и улыбнулась. Конечно, бывает, что актер смотрит прямо в камеру и его глаза встречаются с вашими, где бы вы ни сидели. Но если Майк добился такой точности, ему надо взять патент. Одеяние на Джилл было прямо экзотическим. Майк начал торжественно произносить какие-то слова, частично по-английски… всякую чушь про Мать Всего Сущего, множественное в едином, начал называть ее какими-то именами… и с каждым новым именем менялся ее наряд…

Увидев Джилл, Бен сразу насторожился. Освещение и расстояние его не обманули: это была Джилл! Поглядев на него, она улыбнулась. Он лишь вполуха прислушивался к заклинаниям, считая, что за спиной Человека с Марса наверняка находится большое стерео. Но он мог поклясться, что, если подняться наверх по ступеням и ущипнуть ее, это окажется Джилл, а не иллюзия.

Ему страшно захотелось так сделать, но не стоило нарушать представление Майка. Дождется, пока Джилл освободится…

— Сивилла!

Наряд Джилл тотчас изменился.

— Изида!

Снова:

— Фрейя!.. Гея!.. Дьявол!.. Иштар!.. Мариам!.. Матерь Ева!.. Любимая и Любящая, Жизнь Вечная…

Кэкстон уже ничего не слышал.

Джилл предстала как праматерь Ева, облаченная в славу Господню. Вокруг разлился свет, и он увидел ее в саду, возле дерева, вокруг которого обвивалась гигантская змея.

Улыбнувшись, Джилл погладила голову змеи, потом повернулась к публике и распахнула объятия.

И люди двинулись вперед, чтобы войти в Сад.

Вернулась Пэтти, тронула Бена за плечо.

— Бен, милый, идем.

Кэкстону хотелось остаться, насмотреться на сияющую Джилл… ему хотелось присоединиться к процессии. Но он встал — и вышел. Поглядев назад, он увидел, что Майк обнял первую из женщин.

Бен вышел вслед за Патрицией, не успев заметить, как Майк поцеловал женщину, и ее одежды исчезли… И как Джилл обняла и поцеловала мужчину, шедшего первым, — и его одежда тоже испарилась.

— Обойдем, — пояснила Пэтти, — пусть им хватит времени на то, чтобы дойти до Храма. Конечно, можно ввалиться прямо туда, но тогда Майку придется тратить лишнее время на то, чтобы вновь привести их в нужное настроение, а он и так много работает.

— А куда мы идем?

— Заберем Пышку. Потом — в Гнездо. Разве что ты хочешь принять участие в посвящении? Но ты же еще не знаешь марсианского, будет непонятно…

— Мне бы хотелось повидать Джилл.

— О, она просила передать тебе, что обязательно выскочит к нам. Сюда, Бен.

Открылась дверь, они очутились в саду. Когда они вошли, змея подняла голову.

— Иди сюда, малышка, — сказала Патриция, — ты примерно себя вела, умница! — Сняв боа с дерева, она сунула змею в корзину.

— Сюда ее принес Дюк, но я всегда сама устраиваю ее на дереве и велю не уходить. Тебе повезло, Бен, у нас редко случается переход на Восьмой Круг.

Бен взялся тащить корзину — и выяснил, что змея длиной четырнадцать футов обладает приличным весом. Ручки корзины были из стали. Дойдя до верхней площадки, Патриция остановилась.

— Опусти, Бен. — Сняв мантию, она отдала ее Бену, а затем обмотала вокруг себя змею. — Это ее награда за то, что вела себя хорошо. Ей нравится прижиматься к мамочке… Я поношу ее немного, у меня почти сразу начинаются занятия, а разочаровывать змей не стоит, это вредно. Они ведь совсем как младенцы — не умеют грокать во всей полноте.

Они прошли оставшиеся до Гнезда пятьдесят ярдов. Сняв туфли и носки, Бен вошел в Гнездо, а Пэтти побыла с ним, пока он раздевался до шортов, размышляя, не снять ли и их. Он почти уверился в том, что ношение одежды в Гнезде было не принято (а может, считалось невежливым), как ботинки с шипами в танцевальном зале. Предостережение на внешней двери, отсутствие окон; к тому же в Гнезде было тепло, как в утробе матери; Патриция не носила никакого облачения, попадая в Гнездо; кроме того, она же предлагала ему раздеться — похоже, дома все ходили обнаженными.

Он не придал значения наготе Патриции, объяснив ее для себя тем, что у татуированной дамы может быть свое, особое представление об одежде. Но, войдя в гостиную, они повстречали мужчину, направлявшегося к ванным и к «меньшим гнездам», он был куда более раздетым, чем Патриция, потому что на нем не было ни змеи, ни рисунков. Приветствовав их словами «Ты есть Бог», он проследовал дальше. В гостиной на кушетке лежала женщина — тоже голая.