Продам конец света - Андрей столяров Михайлович Столяров
Взрослая женщина, её никто ни к чему не принуждал. А насчёт теории Эверетта, которую я потом посмотрел, так, честное слово, мне было на неё начхать. Не верил я ни в какие множественные Вселенные. И в приближающуюся глобальную катастрофу не верил. Или, точнее, верил, но — как-то абстрактно, не до конца.
Поэтому иногда я срывался:
— Успокойся, до твоего апокалипсиса ещё надо дожить! Оглянись: у нас только-только что-то стало налаживаться. Ты хочешь всё это угробить?
Кира, не повышая голос, отвечала:
— Ну да, миру погибнуть или мне чаю не пить?
Судя по тону, это была цитата. Только я не знал, откуда, — не знал и знать не хотел.
Хорошо ещё, что хотя бы Вадиму было в эти недели не до судьбы человечества. Договор с «Анодой» открыл массу интересных возможностей, благодаря чему бизнес быстро развивался, протискивался на новые рынки, наращивал вес, и проблема приближающейся катастрофы находилась для него на смутной периферии. Вадим о ней ни словом не упоминал, в студию к нам почти не заглядывал, а столкнувшись со мной где-нибудь в коридоре, бросал на ходу: «Молодцы! Так держать»! — и бодрым шагом двигался дальше.
На фиг ему сдался какой-то там апокалипсис.
Примерно так же к этому относилась Ирма. После успеха с «Анодой» она переехала в собственный кабинет, правда, застать её там было практически невозможно. Ирма непрерывно уезжала по каким-то делам: о чём-то договаривалась, что-то с кем-то улаживала, принимала участие в каких-то корпоративных мероприятиях. В «Аноде» она теперь проводила больше времени, чем у нас. Смысла её действий я не понимал. Она казалась мне то бабочкой, вычерчивающей узор карьерного танца, а то — пауком, ткущим невидимую, но прочную паутину. Кира придерживалась второй точки зрения, говорила, что мы опутаны этой паутиной, как мухи, спелёнаты, пальцем не пошевелить, нам из неё будет не вырваться.
Во всяком случае, проблема будущего Ирму тоже не волновала.
А вот у меня, хоть я и делал вид, что тревожиться не о чем, в глубине души всё-таки что-то ныло. Недавно я по настойчивому совету Лёлика посмотрел американский триллер «2012». Картина гигантской волны, вырастающей на горизонте и накрывающей вершины гор, отпечаталась в памяти. Дошло до того, что я вскакивал ночью, будто подброшенный, захлёбываясь и глотая со всхлипом нагретый воздух. И в такие минуты не понимая, где я и что. Но стоило мне из окна студии взглянуть на асфальтовый дворик, залитый солнцем, или из другого окна — на сквер, перебирающий под дуновением воздуха оттенки листвы, — всё такое привычное, мирное, обыденное, — и волна, поднимающаяся до неба, начинала выцветать. Возникала уверенность, что всё это выдумки, чепуха, кинематографические фантазии. Неважно, откуда появляются эти странные ролики, но к нашему будущему они никакого отношения не имеют.
Наверное, я заражался настроениями Вадима и Ирмы. Их деловая энергия защищала меня бронёй, непроницаемой для пугающих миражей. Ведь в самом деле вытащили счастливый лотерейный билет, сверкнул необыкновенный шанс, и что же: вместо того, чтобы им воспользоваться, будем ныть, жаловаться и скорбеть о том, что, быть может, никогда не произойдёт?!
Я запрещал себе даже думать об этом.
Тем более, что Ирма, однажды, внезапно ворвавшись в студию, торжественно объявила, что мы поднялись ещё на одну ступень.
Сделали ещё один важный шаг.
Она выдержала актёрскую паузу.
— Достигнута договорённость, что по нашим роликам, по нашему сюжету о девочке будет сниматься полнометражный художественный фильм.
***
Между тем сообщения от Зарины шли сплошной чередой. К концу первого дня путешествия их группа представляла собой жалкое зрелище. Почти ни у кого не было обуви, подходящей для ходьбы по горам. Две девочки, ранее гордившиеся модельными «лодочками», уже часа через три стёрли ноги. Вздулись и лопнули жуткие волдыри. Один из преподавателей, отодрав рукава куртки, соорудил им нечто вроде лаптей, и всё равно — девочки еле плелись, задерживая остальных. Зарина благодарила бога, что с утра почему-то надела кроссовки. Двигались они по извилистым тропам, временами перебираясь через завалы. К середине дня с одного из изгибов открылось перед ними, чуть ниже, шоссе с безумным скопищем автомобилей. Вереницы людей брели по обочинам, катили коляски, тащили за собой самодельные волокуши. Конец пробки скрывался где-то за поворотом. Нечего было и думать, чтобы встраиваться в этот безнадёжный поток.
Все единогласно решили обойти Колашин стороной. По сведениям из местных чатов, с трудом выловленным в сетях (связь в горах была нестабильной), в Колашин сразу после полудня вошли части албанской армии. Чаты извещали о грабежах, убийствах, изгнании местного на селения, поджогах домов. Правительство Черногории отреагировало на это вялым протестом, чувствовалось, что в круговороте стихийных бедствий властям уже не до того. Зато президент Сербии на специально созванной пресс-конференции назвал данные действия неспровоцированной агрессией, потребовал немедленного отвода албанских войск и объявил о приведении армии в повышенную боевую готовность. Следовало быстрее выбираться из мест, где вот-вот могут вспыхнуть военные действия. Пришлось с просёлка, ориентированного на Колашин, свернуть западнее, надеясь найти где-то укрытие.
К вечеру начался мелкий дождь. Серая морось пеленой легла на окрестности. Им удалось кое-как напиться и с трудом набрать воды в пластмассовые бутылки. Жажда до этого была просто убийственная. Кроме того, теперь приходилось шлёпать по лужам, смахивать со лба капли, затекающие в глаза. В этой мороси они выбрели к сонному поселению: десяток домов в долине, стиснутой двумя лесистыми склонами. Впрочем, оказалось, что не такое уж оно сонное. Когда преподаватели двинулись к крайнему дому, намереваясь попросить еды, а, может быть, и переночевать, оттуда вышли двое мужчин с винтовками, по виду отец и сын,
