Александр Дыбин - Маятник веков
А дома устроили дружеское чаепитие, во время которого основательно поговорили обо всем происходящем, причем собеседник не скрывал восторга, даже зависти перед его приключениями.
Уходя, он оставил ему какие – то таблетки и попросил пока не выходить из дому: будет, мол, ежедневно его навещать и приносить все необходимое, ну, и больничный, разумеется, оформит.
– Отдыхайте… набирайтесь сил… осмысливайте происшедшее с Вами… ни о чем не беспокойтесь.. завтра обязательно зайду! И, тепло попрощавшись, ушел.
– Стало быть, у меня новый статус: я "псих"! – подумал Александр, но не испытал от этой мысли особого огорчения. – Может быть., я даже нормальней всех прочих: сама – то страна наша нынче не что иное, как огромный сумасшедший дом! Да и в прошлом – то шизятины было не меньше… Когда ж страна "сошла с ума"? В семнадцатом году? А, может, еще раньше? Но как бы там ни было, а факт, что у нескольких поколений мозги были "сдвинуты набекрень" свирепыми идиотизмами, происходящими вокруг! Неудивительно, что при таких условиях многих здравомыслящих считали или "психами", или врагами – чьими – то агентами! Да они, в конце концов, и становились полусумасшедшими, а то и вовсе сумасшедшими из – за постоянной травли! И для меня, наверно, это даром не прошло: было бы даже странно, если бы идиотизмы этой жизни не искалечили и моей психики! Впрочем, ни в прошлом, ни в будущем меня вроде бы никто за ненормального не принимает… Ну, а что до современников… Так ведь они любому диссиденту клеили этот ярлык – начни я совсем недавно высказывать те свои взгляды, которые нынче у всех на устах – где бы я очутился? К счастью, мне, как и многим другим, не хватало гражданского мужества… Теперь – то его у всех стало в избытке: пинать мертвое чудовище охотников хватает! Где они все были раньше? И ведь мало кто понимает, что теперь неудобно истошно костить этот прежний режим: лежачего не бьют! Лучше бы побольше думали, что делать дальше – то есть каждому на своем месте – чтобы страна окончательно не погибла! Но думать об этом у нас не привыкли: все почему то стараются думать за тех, кто у руля, или же о том, как ухватить лишний кусок!
Звереют люди на глазах, перестают походить на людей, а нет людей – нет и державы: из монстра с крошечной головкой превращается в совсем уж безголовое чудовище!
– Эх, "Гомо Советикус", "Гомо Советикус"! Суждено ли тебе когда-нибудь стать просто человеком? Как это у Киплинга? Он там, помнится, обращается к сыну, призывая того соблюдать основные нравственные заповеди, а в заключение провозглашает, что тогда:
"Земля твоё, мой мальчик, доcтоянье,
И более того – ты Человек!" Вот тебе идеолог колониализма, расового превосходства! Может быть, в действительности существуют лишь две "расы": настоящих людей и двуногих зверей?
И не по форме черепов и цвету глаз они различаются, а по наличию или отсутствию Совести? А у нас ведь само это слово давно не в ходу! А вот те народы, для которых это слово не совсем пустой звук, в глубине души, наверно, и считают нас неполноценной расой – недочеловеками какими – то! И, хоть вроде мы теперь как – будто спохватились: и про Бога вспомнили – в церкви начали ходить да свечки ставить, да бубнить молитвы, а ведь "Бога в сердце" всё же не имеем: клянчим у Всевышнего кусок побольше, щи погуще, лошадиного здоровья, да посмертного блаженства! Этого и первобытные дикари вымаливали у своих идолов! А многие ли просят Бога сделать их добрее, просветить их души светом Истины? Один из сотни?
Или, может быть, из тысячи? Потому у нас, наверно, всё и идет прахом: не помощник нам Бог в нашей грязной возне! От всех этих мыслей Александру стало неуютно и тоскливо: – ведь жили же люди иначе в.другие эпохи! Трудно жили, скудно и небезопасно, но всё-таки чище, что ли… Нравы были проще, но и здоровее; люди были грубее, но сердечнее: какой – нибудь боярин мог огреть простолюдина плеткой, даже вовсе зашибить в сердцах, но понимал, что это – грех: и каялся, и помогал покалеченному – добровольно, а не по принуждению! Да и рубился на войне с врагом на совесть… Купцы, хоть к обманывали покупателей, но не скупились на богоугодные дела – не то что нынешние наши торгаши…
Ремесленники дорожили честью мастера и стыдились халтурить. Крестьянин любил землю, на которой жил, пахал и сеял, и старался не портить ее, да и царь – государь чувствовал себя ответственным пред Богом за всех своих поданных и старался способствовать их благоденствию. Ну, а взять хотя бы "моего" попа: не шибко грамотен и развит, а мораль на высоте: он сердцем чувствует, где благо, а где зло, и учит прихожан добру.
И тут он вспомнил где – то слышанный рассказ, как какой – то миссионер стал допытываться не то у бушмена, не то у готтентота: что в его представлении благо и зло?, "Зло, – отвечал этот дикарь, – это когда зулусы угоняют, у меня коров".
– Ну, а что такое благо? И дикарь, удивленно взглянув на "бестолкового" собеседника, объявил: – "конечно же, это когда я угоняю коров у зулусов!" В этом смысле мы стоим гораздо ближе к готтентотам и бушменам, чем русские люди семнадцатого века! – невесело подумал Александр. Ну, а эти далекие наши потомки?
Трудно, конечно, судить о морали, об этике этих людей, но таких Наташ я почему – то в наше время не встречал. При мысли о Наташе в сердце защемило: "хороша Маша, да не наша"… Впрочем, если правда то, о чем она со мной пооткровенничала…
Хотя она и намекала на нечто пикантное: будто бы меня хотят женить почти что на ребенке… Ему вспомнилось из Пушкина:
"Мой Ваня моложе был меня, мой свет,
А было мне тринадцать лет…" – Нет, это будет как – то дико: что я буду делать с этакой "супругой"? В куклы с ней играть? А, впрочем, поглядим: не захочу – так не заставят же насильно!
Глава 2
. Евгений Кириллович не подвел: пестовал его почти как нянька, а буквально через три недели они уже отправились на ВТЭК. Причем врач так хорошо проинструктировал "больного", что всё сошло удивительно гладко: он ушел оттуда инвалидом второй группы. Как – то грустно, правда, было и неловко, но зато переполняло чувство избавления от постылого, унизительного хомута: ведь это же – свобода, это – независимость, это возможность делать то, что хочешь, а не то что тебе велят какие – то там недоумки, считающие тебя ничтожеством лишь потому, что злобная ирония судьбы их над тобой поставила! Однако он знал, что скучать без работы ему не придется: на днях предстояло отправиться в прошлое. И уже не "туристом", как раньше, а с довольно серьезным заданием.
Он оповестил немногочисленных родных и еще более немногочисленных знакомых, что сменил работу, и при этом дал понять, что она связана с секретностью и долгими командировками. А, впрочем, никого это особенно не взволновало, так как и родные, и знакомые им мало интересовались: ну, есть такой чудак – поговорить о ним иногда бывает интересно, но особой пользы от него ждать не приходится: малозначительный и странный человек – не при деньгах и не при должности, без связей, ничего достать не может, никакое дельце провернуть – тем более, ну и Бог с ним: пусть прозябает помаленьку! То ли дело – Евгений Кириллович: такой приятель стоил всех остальных вместе взятых! Александр только теперь, пожалуй, осознал, как он был безысходно одинок до встречи с этим человеком и какое это счастье, когда кто – то тебя понимает. Он чувствовал, что интересен этому врачу не только профессионально, но и чисто по-человечески. Это трогало до слез и наполняло сердце благодарностью к единственному другу. Они вроде никогда не выпивали вместе, даже почему – то до сих пор не перешли на "Ты", но это ничего не значило: ведь каждый ощущал, что их соединяет нечто сильное и теплое.
Евгений Кириллович выразил пожелание присутствовать при трансформации во времени: – позвольте находиться рядом с Вами в течение ночи! Александр охотно согласился.
В ночь на полнолуние Александр улегся около полуночи в постель, а Евгений Кириллович пристроился рядом на стуле. Они довольно оживленно беседовали о том – о сём, волнуясь в глубине души и ожидая "чуда"…
Но, однако, вскоре оба начали позевывать, и через некоторое время уже крепко спали. А когда за окном стало светлеть, в комнате находился уже только Евгений Кириллович.
Глава 3.
Странное ощущение вызывало прикосновение к древним пергаментным свиткам. И не таким уж грамотеем оказался на поверку Александр: по – гречески совсем не знал, ну, а латынь – так, с горем пополам… Даже древнерусский понимал не очень хорошо… Но, правда, русских текстов было не так много: в основном по – гречески, а то и по – арабски, даже по – еврейски… Но читка текстов не была его задачей: надо было лишь определить названия и сделать нечто вроде каталога.
Для этого его и нанял дьяк, ведавший кремлевскими архивами, библиотеками и прочими "крысиными угодьями", как часто выражались в этом веке. Когда его заставили, для испытания, прочесть вслух кусок какого – то греческого манускрипта, он похолодел: ведь не сумею, опозорюсь! Да еще плетей, наверно, всыплют "за нахальство"! Привел его к этому дьяку тот самый "кум попа": он был не последним человеком в каком-то приказе. Но деваться было некуда, и Александр почти что наугад, сбиваясь, заикаясь, стал произносить фразы на незнакомом ему языке, цепляясь за знакомые и полузнакомые буквы, которые находил в тексте. – Лучше бы был математиком или физиком, – подумал он с досадой, – у них эти буквы в ходу! Но дьяк слушал вполне благосклонно, а потом попросил перевести.
