Йен Макдональд - Маленькая богиня

— Доставка товара.

— Какого товара? Не важно, я все доставлю.

— ИИ. — Он покатал паан на серебряном подносе. — Я не собираюсь дожидаться, пока полиция Кришны приземлится в моем саду с ордером об отлучении.

— Акт Гамильтона, — наугад сказала я, хотя понятия не имела, о чем речь, какой смысл во всех намеках и шуточках Ашока.

— Ходят слухи, запретят все выше уровня два и пять. — Ашок пожевал нижнюю губу и вытаращил глаза под действием паана.

— Конечно, я все сделаю, лишь бы быть полезной.

— Я еще не сказал, каким способом их требуется доставлять. Абсолютно надежным и безопасным, так что никакой коп Кришны их не унюхает. — Он тронул указательным пальцем свой «третий глаз».

— Ты и другие.

Я отправилась в Кералу и позволила вставить себе в череп процессор. Двое мужчин проделали это на переоборудованном танкере, стоявшем на якоре за пределами территориальных вод. Они сбрили мои прекрасные длинные черные волосы, откинули крышку черепа и запустили робота, меньше самого мелкого паучка, свить у меня в мозгу компьютерную паутину. Расположившись вне досягаемости керальских патрульных катеров, они могли позволить себе применить секретную хирургическую аппаратуру, в основном разработанную западными военными. Мне предоставили бунгало и девушку-австралийку, которая должна была заботиться обо мне, пока не затянулись швы и гормональные шампуни не отрастили мне прежние черные косы.

«Белковый чип: заметен только при самом высоком разрешении, но тебя никто не станет особенно разглядывать — никому не интересна очередная девица из шаади, подыскивающая себе мужа».

Я шесть недель просидела, глядя на море и размышляя, каково тонуть посреди него, одной, за тысячу километров от ближайшей помощи. За тысячу километров к северу, в Дели, человек в индийском костюме обменялся рукопожатием с человеком в американском костюме и объявил об особых отношениях, которые должны были поставить Ашока вне закона.

«Знаешь, что такое полиция Кришны? Они выслеживают ИИ. Выслеживают тех, кто их выращивает, и тех, кто их носит. Им все равно. Они не разборчивы. Но тебя они не поймают. Тебя никогда не поймают».

Я слушала голоса демонов во вздохах и гуле огромного моря. Я уже знала, что эти демоны — просто другие части меня самой. Но я их не боялась. В индуизме демоны — просто отражение богов. У богов, как и у людей, историю пишут победители. Вселенная не изменилась бы, если бы космическую битву выиграл Равана[50] со своими ракшасами.

«Никто, кроме тебя, не смог бы их перевозить. Только у тебя подходящая нейроструктура. Только ты способна нести в себе другой разум».

Девушка-австралийка оставляла у моих дверей маленькие подарки: пластмассовые браслеты, прозрачные туфельки, колечки и заколки. Она воровала все это в городском магазине. Я понимала, что она по-своему предлагает мне дружбу, но боялась себя, какой я была и какой меня сделают устройства у меня в голове. В последний раз она украла красивую шелковую дупатту, которой я прикрыла неровно отросшие волосы, когда она отвозила меня в аэропорт. Из-под нее я разглядывала девушек в деловых сари, говоривших себе в ладошки в зале отправления, и слушала, как женщина-пилот объявляет погоду в Аваде. Потом я разглядывала из патпата девушек, уверенно шныряющих на своих скутерах в потоке машин на улицах Дели, и гадала, почему мне нельзя жить как они.

— Отлично заросло, — сказал Ашок, стоя на коленях перед моей подушечкой в кхатри. Это была его святыня, его храм. Он поднял руку в перчатке наладонника и коснулся указательным пальцем тилака над моим «третьим глазом». Я ощутила запах его дыхания. Лук, чеснок, прогорклое ги. — Возможно, ты ощутишь некоторую дезориентацию…

Я задохнулась. Все ощущения потекли, расплылись, расплавились. Я слышала, осязала, обоняла, чувствовала вкус в одном неразличимом ощущении, как ощущают боги и младенцы, цельно и чисто. Звуки были цветными, свет ощущался на ощупь, имел запах и вкус. Потом я со стороны увидела, как привстаю со своей подушки и падаю лицом вперед на твердый белый мрамор. Я услышала собственный крик. Два Ашока бросились ко мне. Нет, не так. Я видела одного Ашока двойным зрением, поместившимся у меня в голове. Этим двойным зрением я не могла различать формы и ощущения, не смогла бы сказать, которое из двух настоящее, которое из них мое, которое — я. За целую вселенную от себя я услышала голос: «Помоги мне». Я сознавала, что слуга Ашока поднимает меня и кладет на кровать. Цветной потолок, расписанный лозами, побегами и цветами, клубился надо мной, как муссонные облака, потом расцвел темнотой.

Душной ночью я вдруг проснулась как от толчка, подскочила. Все пять чувств необычайно обострились. Я знала положение каждой мошки в этой просторной комнате, где пахло биодизелем, пылью и пачули. Я была не одна. Под куполом моего черепа находился другой. Не сознаваемый, но ощутимый, как отдельное проявление моего «я». Аватара. Демон.

— Кто ты? — прошептала я. Голос мой стал громким и гулким, как колокола на площади Дурбар.

Оно не ответило — и не могло ответить, оно не сознавало себя, — но вывело меня в водяной садик чарбагх. Звезды, расплывшиеся от дыма в атмосфере, куполом сияли надо мной. Я подняла взгляд и провалилась в него. Чандра, Мангала, Буддха, Гуру, Шукра, Шани, Раху, Кету… Планеты были не светящимися точками, а шарами из камня и газов, они имели имена и характеры, знали любовь и ненависть. Двадцать семь накшатр[51] вращались у меня над головой. Я видела их форму и природу, сложные отношения между ними, истории и драмы, не менее человечные и сложные, чем в «Городе и деревне». Я видела колесо Раши,[52] Великие Дома, дугой протянувшиеся по небу, и единое обращение, движение в движении, бесконечных колес влияний и неуловимых передач от края Вселенной к центру Земли, на которой я стояла. Планеты, звезды, созвездия — истории каждой человеческой жизни разворачивалась надо мной, и я могла прочесть их все, до последнего слова.

Всю ночь я резвилась среди звезд.

Утром, когда мне подали чай в постель, я спросила Ашока:

— Что это было?

— Рудиментарный ИИ уровня два и шесть, джанампатри, астрология и пермутации. Он считает, что живет среди звезд, словно космическая обезьяна. На самом деле он не так уж умен. Разбирается в гороскопах, и не более того. Теперь снимай это и собирай вещи. Тебе надо успеть на поезд.

Мне заказали сидячее место в женском боги скоростного «Шатабди Экспресса». Мужья брали в него билеты для жен, чтобы защитить их от внимания пассажиров-мужчин, считавших каждую женщину свободной и доступной. Несколько деловых женщин выбрали его по тем же причинам. Напротив меня через столик сидела мусульманка в строгих деловых шальварах. Она пренебрежительно поглядывала на меня, пока мы мчались по равнине Ганга со скоростью триста пятьдесят километров в час: «Чья-то маленькая беспомощная женушка».

«Ты бы не спешила так с осуждением, если бы знала, кто я на самом деле, — мысленно отвечала я. — Мы можем заглянуть в твою жизнь и рассказать обо всем, что случилось и еще случится с тобой. Все это записано в чакрах звезд».

В ту ночь среди созвездий мы с моим демоном слились воедино, и уже нельзя было сказать, где заканчивается ИИ и начинаюсь я.

Я думала, священный Варанаси отзовется во мне песней, как Катманду, дом души, город девяти миллионов богов и одной богини, разъезжающей по его улицам в патпате. А увидела я очередную индийскую столицу очередного индийского штата: стеклянные башни и бриллиантовые купола и огромные фабрики, на обозрение большому миру, а под ногами грязные трущобы басти. Улицы начинались в этом тысячелетии и уходили на три тысячелетия в прошлое. Машины, и толкотня, и люди, люди, люди, но в дизельном дыму, пробивавшемся под мою антисмоговую маску, чувствовался душок благовоний.

Доверенная сотрудница Ашока встретила меня в Джантар Мантар, крупнейшей солнечной обсерватории Джай Сингха. Солнечные часы, звездные глобусы и теневые диски напоминали модернистскую скульптуру. Женщина была немногим старше меня, одета в топик из шелка-липучки и джинсы, сидевшие так низко, что мне была видна ложбинка между ее ягодицами. Я ее сразу невзлюбила, но она коснулась наладонником моего лба, и в тени звездных инструментов Джай Сингха я почувствовала, что звезды покинули меня. Небо стало мертвым. Я снова была цельной, но теперь во мне осталась только плоть. Девушка Ашока вложила мне в ладонь связку рупий. Я едва взглянула на них. Я почти не слушала ее наставлений: поесть что-нибудь, выпить кафи, одеться поприличнее. Я чувствовала себя обделенной. Я опомнилась на крутых каменных ступенях Самрат Янгра, не зная, куда иду, кто я такая и что делаю на полпути к циферблату солнечных часов. От меня осталась половина. Потом мой «третий глаз» открылся, и я увидела перед собой широкую голубую реку. Я видела белые пески на восточном берегу, и хижины, и костры садху, я видела гхаты, каменные ступени реки, уходящие вдаль от моего взора. И я видела людей. Люди мылись и молились, стирали белье и совершали пуджа, покупали и продавали, жили и умирали. Люди в лодках и люди на коленях, люди, зачерпывающие серебряные пригоршни воды, чтобы вылить ее себе на головы. Люди, горстями бросающие в поток цветы бархатцы, люди, зажигающие огоньки дийа[53] на листьях манго и отпускающие их плыть по течению, люди, несущие своих умерших, чтобы омыть их в священных водах. Я видела погребальные костры на гхате, я чувствовала аромат сандала и горящей плоти, я слышала, как лопается череп, выпуская на волю душу. Я уже слышала этот звук в Пашупатинате, когда на горящем гхате лежала мать короля. Легкий щелчок — и свобода. Это был утешительный звук. Он напомнил мне о доме.