Ольга Чигиринская - Операция «Остров Крым»
– Позвонил и дал отбой.
Здорово. Ты думаешь, что у тебя есть выбор, а за тебя кто-то звонит и договаривается. А если выбор все-таки есть, дает отбой.
Это важно понимать – что Арт планирует эти вещи так же, как планирует экспедиции, – ну, если, конечно, на него не валятся форс-мажоры и не требуют импровизации. И я знаю десятки женщин, которые были бы готовы ему за это ноги мыть и воду пить, которые всю жизнь мечтали, чтобы с ними поступили именно так: ой, колечко, ой, номер в Шератоне, ой, да он уже и со священником договорился. А мне хотелось кричать, тем громче и выше, чем выше поднимался «хайлендер» по серпантину.
Арт припарковался на небольшой площадке между церковной оградой и старым серым «турбо-суздалем» – наверное, священника. Здесь было хорошо – ветер, тишина и покой, далеко внизу – море, далеко вверху – небо, и римский кентурион Себастьян между далью и далью, синью и синью, истыканная стрелами грудь выпирает, как форштевень. Прекрасный архитектор построил этот храм, и прекрасный скульптор к нему руку приложил. Вот только внутрь совсем не хотелось.
– Тэмми, что тебя смущает? Что это католический храм? Ну прости – я никого из православных священников не знаю настолько коротко, чтобы договориться о венчании за полчаса.
– Да перестань, я вовсе не об этом…
– А о чем? – Он вышел из машины. – Тэмми, времени очень мало…
Я тоже вышла из машины и присела на парапет.
– Ты решил за меня.
– А. Да. Есть немножко. Но ведь ты согласилась выйти за меня, и я решил, что сам характер церемонии тебе не важен.
– Он важен тебе. Исповедь и причастие, так? Тебе нужно исповедоваться и причаститься.
– Я никогда не скрывал, что для меня это… значимо.
Глаза у него карие, но с зеленоватым ободком, как медная патина.
– Но ты приносил эту жертву.
– М-м, я бы не назвал это жертвой. Есть люди, для которых отношения с Богом действительно настолько важны, что они отказались бы от… отношений. Я не из них. Ты важней. Mea maxima culpa, – он постучал себя в грудь и сделал щенячьи глаза.
Вот это стало последней каплей. Он каялся – и тут же пытался манипулировать мной.
– Но именно сегодня ты не можешь так больше, да? На что ты решился, Арт? Что ты будешь делать? Брак, исповедь и причастие – ты что, умирать собрался? Арт, за то время, что мы с тобой вместе, ты дважды ходил на восьмитысячники. Один раз ты вернулся с поломанной ногой, а Шамиль – без восьми зубов. В другой раз ты рисковал собой, спасая Берлиани…
– Честное слово, не так уж и рисковал…
Я подняла палец.
– Ты рисковал достаточно сильно, чтобы Гия свернул в трубочку свой метровый язык. Там было что-то серьезное, иначе он бы расхвастался, как обычно.
– Пострадало только его самолюбие.
– Я не закончила. Ты рисковал, Арт, но притом не давил на меня, за что тебе спасибо. А сейчас ты давишь. Значит, собираешься рискнуть еще серьезнее.
– Тэм, вторжение началось. Все мы рискнем еще серьезнее. Даже те, кто не собирается. Поэтому да, мне хотелось бы наладить отношения с верховным командованием. Ну, должен же у меня быть какой-нибудь недостаток, дай мне побыть фарисеем.
Если я что и поняла за два года с ним – это то, что никакой он не Спок. Его перфекционизм, педантизм, снобизм и сарказм – защита от страха и боли, и эта броня до ужаса прозрачна для тех, кто уже видел его голым. Когда он явно нервничает, злится или подавлен – беспокоиться не о чем, но если он начинает хладнокровно планировать, улыбаться и шутить при этом – готовь костюм химзащиты, потому что придется выгребать по шею в самом густом говнище.
Это не я, это Шэм Сандыбеков так высказался однажды.
И вот Арт стоит передо мной, улыбается и паясничает, и я понимаю, что нужно готовить химзащиту.
– Арт, ты вот собираешься дать мне клятву на всю жизнь. И смотришь мне в глаза при этом и врешь. Ну ладно, недоговариваешь. Что ты намерен делать? Вот прямо сейчас, когда мы выйдем из этой двери мужем и женой?
– Пообедать.
– А потом?
– Потом я оставлю тебя в мотеле с хорошей книгой и поеду разведать, что происходит в расположении части.
– Арт, а ты ни о чем не забыл? Вроде как, например: я тоже офицер и тоже не знаю, что делается в расположении моей части. И моя увольнительная закончится через четыре часа.
Он сел рядом, приобнял меня за плечо, посмотрел на дорогу, откуда уже давно доносился звучный рокот моторов и траков: парашютно-десантная часть, которой мы сигналили на перекрестке, теперь катилась по береговой трассе.
– Тэм, поверь, это не лучший вариант.
– Кажется, ты не можешь предложить мне лучшего. Уйти в бега? Я не хочу, Арт. Я не собираюсь бегать и прятаться на своей земле.
– Я тоже. Поверь мне, я тоже.
– Что же ты будешь делать, пока я сижу в мотеле с хорошей книгой?
– Разведать, как дела в батальоне.
– А потом? Арт, скажи мне правду. Скажи, и я сделаю, как ты просишь. Пойду с тобой в эту церковь и в мотель.
Он повернулся ко мне лицом и, не сморгнув, проговорил:
– Я собираюсь хладнокровно и преднамеренно убить восемь-десять человек, и развяжу на Острове кровавую баню. Ты со мной?
Мне бы, дуре, поверить ему в тот момент. Войти с ним в эту прохладную церковь и кадилом каким-нибудь подходящим или молитвенной скамеечкой врезать по загривку да оставить тут, под присмотром доброго батюшки.
Или наоборот – последовать за ним.
Скверней всего то, что в обоих случаях ничего, по большому счету, не изменилось бы. В частности, потому, что ракета, уничтожившая вертолет моего командира, уже болталась на подвесах советского истребителя.
Но я решила, что сарказм Арта перешел все допустимые пределы, что он просто хочет завернуть меня в вату, как другие мужчины до него.
Съездила ему по щеке, швырнула в него кольцо и пошла по серпантину вниз, навстречу своей судьбе, которая сегодня с утра стала нашей общей.
Вдоль по Слащева стелился белый вихрь: облетала черешня. Надувной Рональд Макдональд рвался с привязей под треск флагов. Недавно открытая американская закусочная блестела, как операционное отделение Бахчисарайской земской больницы.
Он нашел там почти весь свой «клуб самоубийц».
– Ну наконец-то! – сказал Князь. – Эта бутербродная себя на год вперед окупила – столько мы сожрали, пока ждали тебя… Не мог назначить в приличном месте…
– Здесь не подают спиртного – значит, красные не заглянут, – пояснил Арт.
Они расселись по машинам: четверо – к Верещагину, трое – к Князю. Один должен был подъехать прямо на квартиру.
Греческий квартал словно вымер – все побежали в центр, на Севастопольскую улицу, смотреть на проход советских войск.
…Зайдя в квартиру, Верещагин достал что-то из кармана джинсов и небрежно положил на книжную полку (они были даже в прихожей). Это заметил только Георгий. И только он заметил, что Арт не просто спокоен, а несколько мрачен.
– Царица? – тихо спросил Князь.
– Заткнись, Гия. Давайте садиться, господа. Шэм, запри дверь. Извините за недостаток посадочных мест, на такой кворум квартира не рассчитана. Берите подушки с дивана и рассаживайтесь на полу, кто хочет.
– Может, сначала дождемся гостя?
Верещагин посмотрел на часы, взял с полки кистевой эспандер. Козырев полез в холодильник.
– Кэп, я смотрю, у вас яйца есть… – начал Козырев. – Что вы ржете, сигим-са-фак?
– Это истерика. – Верещагин сам с трудом удерживал смех под контролем. – Есть, Володя, есть.
– В холодильнике! – На хохочущее офицерство это подействовало совсем деморализующе. – Три яйца, черт вас возьми, похабники! Капитан, можно их сварить?
– Ты же из «Макдоналдса», – удивился Верещагин.
– Он бургеров не ест, фигуру бережет, – пояснил отсмеявшийся Томилин. – Боится лошадке Басманова хребет сломать…
– Этой корове сломаешь, – весело отозвался Козырев.
Оптимизм поручика помог-таки поднять голову над трясиной уныния.
– Шамиль, Сид, что там у нас в батальоне?
– Наших согнали на футбольное поле в учебно-тренировочный комплекс…
– У советских поразительное пристрастие к спортивным сооружениям, – отметил Томилин.
– Легко использовать и охранять, – пожал плечами Верещагин. – Это еще Пиночету нравилось. Главное – чтобы Новак сделал свое дело. Нам нужен будет тактический центр…
– А телевышка, судя по передачам, еще не занята, – заметил Козырев.
– Паршиво будет, если мы влезем туда как раз одновременно с ними. Или если они нас обгонят, – сказал Берлиани. – А техники? Ты думаешь, мы сами сможем запустить в эфир это дело?
– Техники…
Верещагина перебил звонок в дверь.
– Ага, это, кажется, они…
Арт метнулся в прихожую. Князь потихоньку достал свою «беретту».
– Кто там?
– Простите, господа, мне нужен господин Верещагин. Это по поводу штурма Южной стены Лхоцзе.
