Alma - Эпизод 2. Антиканон
Именно в тот момент в лавку заглянул какой-то местный зеленокожий тип. Анакин отошел в тень, к полкам с мелкими деталями. Казнь откладывалась.
— Здорово, Уотто. Мне бы движок для спидера починить.
— Ну, так тащи его сюда.
— Да вот он, — родианец легко поднял на прилавок небольшой аппарат обтекаемой формы. — Тритиад восемьдесят. Заглох вчера.
— Ладно, покопаюсь. Приходи послезавтра. И готовь сотню «сереньких».
— Будет. Ну, бывай.
Родианец направился к выходу, когда Уотто окликнул его.
— Слушай, Шадда, ты ничего не слышал о Шми Скайуокер? Помнишь, была у меня такая рабыня? Я ее продал, а вот где она теперь, не знаю.
— Это которая тут в лавке работала, что ль?
— Ну да. Можно подумать, я много рабов держал!
— А еще ж пацанчик у тебя был, помнится. Бегал тут, весь такой деловой.
Уотто задержал дыхание. В углу лавки еле заметно шелохнулась тень Смерти.
— Д-да. Это ее сын.
— Этот маленький выродок был ее сыном? А от кого? — вырвался смешок у родианца. — Или ты иногда подкладывал Шми покупателям? Надо же, я и не знал. Сам бы пришел, мне человеческие женщины нравятся.
Уотто закрыл глаза. Под дряблой синей кожей бешено колотилось его маленькое сердце. Еще громче скрипнул пол, отозвавшись на шаги Смерти.
— Что ты сказал?
— То и сказал. А ты кто такой?
— Анакин Скайуокер.
— Не нравится слышать правду? А ты думаешь, откуда ты такой ублюдок взялся? В песке тебя нашли, что ли?
Родианец едва успел расслышать, как человек тихо и твердо произнес:
— Ты труп.
Затем Шадда почувствовал, как ему внезапно стало нечем дышать.
Анакин сдавил шею родианца правой рукой. Шея была потная и грязная. Затем помог себе левой, придерживая и до боли выкручивая верхнюю конечность Шадды. Родианец захрипел. Из его рта выкатился пухлый зеленовато-серый язык. Тогда Анакин изо всех сил треснул головой родианца о стену. Так, чтобы точно попасть по острому краю металлической конструкции. И отпустил. Обернувшись, он увидел, что Уотто снова открыл глаза. Словно парализованный, тойдарианец наблюдал, как по стене его лавки растекаются мозги клиента.
Скайуокер вытер руки о валявшееся на прилавке полотенце. Кусочек серой густоты вдруг шлепнулся на пол, и этот звук внезапно вернул Уотто дар речи.
— Эни, это все неправда! Эни!
— А что же тогда правда?
Скайуокер сделал шаг к Уотто.
— Подожди, Эни, подожди! Я все расскажу! — тойдарианец беспомощно захлопал крыльями. Взлететь не получилось.
— Я слушаю.
— Я не знаю точно, от кого Шми тебя родила. Она тогда еще не была моей рабыней. И рабыней Гардуллы она тоже не была. Твой отец был не с Татуина. Одни говорят, наемник. Другие — какой-то военный из республиканцев. Третьи еще что-то говорили, не помню уже. В общем, он женился на ней, сделал ей ребенка… тебя, то есть. А потом пришла весть, что его убили. Задолго до твоего рождения.
— Кто его убил?
— Не знаю. Тоже по-разному говорят. Не то бандиты, не то какой-то джедай.
— Джедай?
— Я не знаю точно. И она не знает. Шми сначала работала у Гардуллы за деньги, потом влезла к нему в долги, не смогла расплатиться и стала рабыней. Потом я ее выиграл в кости. Дальше ты сам знаешь. Да, ты родился свободным человеком. Если тебе это интересно.
Анакин встряхнул головой, словно стремился освободиться от наваждения.
— Где доказательства?
— Чего?
— Всего, что ты наплел.
Тойдарианец почуял робкую надежду и заставил себя пересилить страх. Он бросился в другую комнату и несколько минут хлопал там ящиками и крыльями. Наконец, вернулся с бумагой в лапках.
— Это накладная. О продаже Шми. Здесь проставлено число, когда я ее купил. И когда ей поставили чип со взрывателем. Ты родился на неделю раньше.
Анакин взял бумагу из лап Уотто. И, впившись взглядом в набор цифр, словно и обращался он не к тойдарианцу, а то ли к трупу, то ли еще к какой-то пустоте, отрешенно произнес:
— Мама никогда мне об этом не рассказывала.
— А ты спрашивал?
— Один раз. Давно. Но она не захотела об этом говорить.
Скайуокер сосредоточенно размышлял, затем потребовал:
— Покажи мне еще раз бумагу о продаже. Я не понял, кто был покупатель.
— Да вот же. Какой-то Панака.
— И больше ничего?
— Для купли рабов ничего больше и не надо. Только деньги.
— Панака. Панака… Стоп. Я, кажется, понял, кто это.
Анакин опять задумался. Уотто наконец решился прервать его молчание:
— Что мне делать с трупом?
— Не знаю. Просто убери и помалкивай.
— Я никому не скажу.
— Я никого не боюсь. Уотто, ты когда-нибудь думал, что держать рабов — это плохо?
— Нет, а почему? Тут все держат рабов. Все, кто может это себе позволить.
Скайуокер тяжело вздохнул. Правда, решил он. Уотто действительно не понимал.
— Ты бы сам хотел стать рабом? Хотел бы ты жить со взрывателем внутри? Представляешь, как это?
— Нет, а что… — тойдарианец встретился взглядом со Анакином и осекся. — Эни, послушай, только не делай этого! Эни, только не делай! Эни, пожалуйста!
Уотто забился в стонах и мольбах, предчувствуя унижение, которое будет страшнее смерти. Крылья его снова сморщились, и он упал перед Скайуокером, попытавшись обнять того за ноги.
— Заткнись. Я не хатт.
Тойдарианец остался жив.
Той же ночью Анакин проник в один из дворцов. Установил там бомбу и таким образом избавился от охраны из гаморреанцев. Распорол живот Гардулле. Увидел, что зеленая слизь под кожей хатта напоминает мозги наглого родианца.
Больше мстить было некому.
Полный решимости во чтобы ни стало узнать о матери, Анакин разыскал Киттстера. Оказалось, что тот был осведомлен о деле куда лучше Уотто. Темнокожий офицер неизвестной системы действительно привез деньги, чтобы выкупить Шми. И был достаточно настойчив, чтобы пресечь попытки Уотто завысить цену за рабыню. А после, тоже за определенную сумму, Шми была устроена на проживание к молодой семье фермеров. Далеко-далеко в пустыне.
Анакин разыскал их дом. Убедился, что с матерью все в порядке. Задал резонный вопрос.
— Почему ты мне ничего не рассказывала?
— Прости меня. Мне было очень тяжело. А в тебе и так было достаточно ненависти и злости.
— Это правда, что моего отца убил джедай?
— Кто это тебе сказал?
— Уотто.
— Анакин, я не знаю, кто его убил. Было какое-то небольшое восстание на одной из планет, вроде Татуина. Мне сказали, что он выступил против правителя той планеты. А правитель был назначен Республикой. Очень может быть, что его охраняли рыцари. Это все, что мне удалось узнать.
— Квай-Гон тоже был джедаем. И несмотря на это…
— И несмотря на это, мне он показался прежде всего человеком.
— Зачем ты сказала ему, что у меня вообще не было отца?
— Не знаю. В ту минуту просто хотела, чтобы он заинтересовался тобой. И увез тебя отсюда. Говорила, что пришло на ум. О том, что сама выносила тебя, и что не могу всего этого объяснить.
— Все-таки не понимаю, как Квай-Гон мог это так понять. Или, тем более, поверить. Я же чувствую, когда мне лгут.
— Он поверил в тебя. В твои способности. В твою волю. А не в то, что ты родился от этой самой Великой Силы.
— Он и в Храме назвал меня средоточием Силы!
— Но ведь тебя иначе не приняли бы в Орден, правда?
— Правда.
Скайуокер почувствовал логику в словах матери и перестал спорить. Шми Скайуокер вообще была очень умной женщиной.
— Как же меня там достали этой Избранностью!
— Эни, так ведь они боялись тебя. И правильно боялись. Ты оказался сильнее.
Анакин отдал Шми горсть заработанных кредитов и уехал поступать в высшее военное училище.
За следующие четыре года обучения он посещал Татуин еще несколько раз. И каждый раз видел, как же глупо было ожидать от Квай-Гона освобождения рабов.
Свои детские мечты Скайуокер теперь вспоминал с усмешкой. Получив отличную практику в области ломания шей и костей, а также организации диверсий, он повзрослел и понял, что в одиночку никто не изменит вековых порядков Татуина. Даже, если этот одиночка успешно перебьет всех бандитов и взорвет дворцы хаттов вместе со всем содержимым. Не поможет.
Место укокошенного Гардуллы почти сразу занял его племянник Джабба, и ничего не изменилось. Более того, Анакин наконец понял, что даже ликвидация всех татуинских работорговцев не решит проблемы. Результат был весьма предсказуем: освобожденные рабы с удовольствием перебьют бывших хозяев, или, что еще более вероятно, превратят их самих в рабов. То ли из изощренного чувства справедливости, то ли из-за заразительного ощущения татуинского беззакония. Здесь это одно и тоже.
Кто из влиятельных республиканских шишек может позволить себе эту роскошь — присоединить Татуин к Республике, раздавить хаттов и оставить здесь гарнизон — с непозволительным для государственных деятелей отпечатком идеализма? Да никто.
