Марина Дяченко - Армагед-дом
Лидка покраснела. Против воли. Как помидор.
– Я вовсе не…
Депутат улыбнулся, и она поняла, что проговорилась.
– Я не говорю, что ты такая же, каким был я восемнадцать лет назад. Но я знаю, что Славка – во многом такой же.
Лидка выпучила глаза:
– Славка?!
У нее в голове не укладывалось, как можно ТАКОГО отца считать скучным, мелочным, трусливым и далее по списку.
– Да, представь себе! Не потому, что он дурак или мы с женой дураки… Просто так получается. Каждый новый апокалипсис есть повторение ошибок предыдущего… Славке я это не могу сказать, он решит, что я подлизываюсь. А тебе я говорю с чистой совестью: твои родители вовсе не такие нудные личности, как тебе сейчас кажется. Вовсе нет. Они молодцы. Пройдет время – ты поймешь…
Дверь открылась, пропуская сперва Славкину ногу в домашнем тапке, потом поднос с дымящимися чашками.
Хоккей переместился на диван. Лидка постукивала ложечкой о фарфоровые стенки чашки и думала, что у мамы скоро день рождения. Надо бы придумать что-нибудь такое… эдакое…
А потом рассказать Андрею Игоревичу.
– А Лидка спрашивала про предсказания, – наябедничал Славка. – Па, там у вас в отделе прогнозов астрологов не собрали еще?
– Собрали. – Зарудный-старший нимало не смутился. – И астрологов, и провидцев, и прочих… Половину, правда, потом пришлось сдать психиатрам. Пей, Лида, пей… Ничем нельзя брезговать, ребята, даже предсказаниями юродивых. Но толку от них нет, вот в чем беда. Все друг другу противоречат. В документах полно ссылок: такой-то предсказал апокалипсис тридцать какого-то мохнатого цикла, такой-то – сорок какого-то… Но когда берешь в руки документы – не с тем, чтобы получить гонорар в газете, а чтобы разобраться по-настоящему… Тогда оказывается, что большая часть предсказаний сделаны задним числом. То есть, уже выбравшись из Ворот, провидец заявляет: а я предупреждал!
Лидка отхлебывала из чашки; чай, не желая остывать, немилосердно жег язык.
– …А остальные пророчества либо неточны, либо двусмысленны. Либо подделки. Одному только удалось предсказать день и час с точностью до минуты. Но так как это был единственный случай на чертову прорву циклов, проще предположить случайное попадание… Кстати, он так и не пережил предсказанного апокалипсиса. Его затоптала толпа на подступах к Воротам; с тех пор среди предсказателей бытует суеверие, что точный прогноз опасен для здоровья.
Лидка нерешительно улыбнулась в ответ на его улыбку.
– …Но, ребята, тем не менее разработки ведутся во всех возможных направлениях. Сличают карты расположения Ворот… никакой системы. Хоть в вычислюху суй, хоть счетами щелкай. Предугадать возможно с той же вероятностью, как и, скажем, рисунок рассыпанных по полу горошин. Целые институты, огромные коллективы людей пытаются не то чтобы понять, хотя бы внятно представить себе, что такое эти Ворота… Откуда они берутся, что из себя представляют… Все без толку, вот уже десятки циклов… Но главное, – депутат вдруг сдвинул брови, – главное не то, как устроены Ворота. Главное, чтобы люди умели войти в них, никого не топча. Понимаете?
– «Правильная организация эвакуации населения дает почти стопроцентную выживаемость при апокалипсисе, – процитировал Славка на память. – При себе иметь запас воды и пищи на тридцать шесть астрономических часов. Четко следовать указаниям комиссаров ГО…» Мойте руки перед едой. Переходите улицу только на зеленый сигнал светофора. Па, ты всегда на зеленый переходишь?
– Я не так часто хожу по улицам, – пробормотал Зарудный-старший. – Но когда ходил, да, бывало, переходов не искал.
– Во! – Славка поднял палец.
Приоткрылась дверь. Бледная болезненная женщина, Славкина мать, мельком кивнула Лиде, обернулась к депутату:
– Андрей, я бы хотела…
– Сейчас. – Зарудный-старший кивнул. – Ребята, я вас оставлю… Кстати, который час? Чтобы Лиде поздно не возвращаться…
Он никогда не предлагал Лидке ни машины с водителем, ни денег на такси. Четко ощущал, видимо, предел приличий.
– Я хотела газеты, – пискнула Лидка, чтобы хоть как-то скрасить себе расставание. – «Парламентский вестник»…
– Слав, – депутат кивнул сыну, – выдай Лиде подшивку за последние пару месяцев… Если понравится, возьмешь еще. – Кажется, Андрей Игоревич малость насмехался. Не верил в то, что «Вестник» Лидке понравится.
– Я прочитаю, – сказала она, глядя ему в глаза.
– Вот и хорошо… Заходи еще, Лида.
– До свидания…
Закрылась дверь.
– Там шрифт мелкий, – сказал Славка с неудовольствием. – И бумага желтая.
– А у меня зрение хорошее, – сказала Лидка, пытаясь справиться с опустошенностью, пришедшей на смену лихорадочному возбуждению этого вечера. – Слав…
– Что?
– Ты кем хочешь быть вообще-то? Тоже политиком?
– Отец не политик! – возмутился Славка. – Он ученый прежде всего, а уж потом… И я ученым буду. Археологом. Закончу универ и уеду далеко… на фиг. На раскопки артефактных Ворот.
– Славка, – голос ее дрогнул, – а если… все-таки… это К НАМ приедут на раскопки? Пепел разгребать?
– Паникерша, – сказал Славка устало. – На, вот тебе твои газеты… Идем, я тебя провожу.
Славка оказался прав. Читать «Парламентский вестник» Лида поначалу не смогла. Даже заставляя себя, даже скользя глазами по строчкам, она уже со второго абзаца переставала понимать, о чем идет речь.
Тогда она сдалась и стала просматривать только замечания в скобках; это было, как в пьесе ремарки. Здесь аплодисменты. Там улюлюканье. Здесь такая-то фракция поднялась и вышла из зала. А здесь депутат такой-то попытался схватить за грудки депутата Зарудного, но тот увернулся, и депутат такой-то, оступившись на ступеньках, ударился головой о трибу…
Лидка увлеклась.
Славкиного отца одни ненавидели, для других же он был как флаг. Лидка принялась прицельно просматривать выступления Зарудного – и втянулась. Стоило вообразить, как Андрей Игоревич встает, опирается на трибуну, едко отшивает оппонентов… уже и не важно, что он говорит, хотя говорит он, как обычно, умные вещи…
Несколько дней Лидка наслаждалась своим маленьким газетным театром. А потом весна взяла свое.
По утрам солнце так било в окна, что приходилось наглухо закрывать занавески. В классе все больше становилось пустых мест: лицеисты гуляли, как последние хулиганы из двести пятой, и Лидка не отставала от прочих. Ходили к морю, жгли костры, пекли картошку, коптили колбасу на длинных палочках; изредка встречались военные патрули, хмуро оглядывали прогульщиков из-под прозрачных щитков на касках и топали себе дальше. Никому ни до чего не было дела. Все торопились урвать от жизни свой кусок радости, урвать пока можно, пока дают…
О дне рождения мамы Лидка вспомнила накануне поздно вечером. Ни подарка, ни поздравления, о котором ей думалось тогда у Зарудных, не было и в помине.
Она встала с кровати. В ночной рубашке прошлепала к письменному столу, вырвала лист из какого-то старого альбома и тут же фломастерами нарисовала открытку. Как учили в первом классе. Прямо уши заложило от стыда, картинка вышла торопливая и не смешная, Лидка разорвала ее на мелкие кусочки и нарисовала новую, ничуть не лучше, но эту рвать уже не стала – все равно больше ничего не было…
Она долго не могла заснуть. Ворочалась и вспоминала слова Андрея Игоревича про то, какая молодец Лидкина мама. Со спокойной совестью могла бы и не рожать ее, Лидку, а вот родила…
А мама неожиданно обрадовалась Лидкиной кособокой открытке. Даже прослезилась. Долго благодарила. Лидка и забыла уже, когда в последний раз все в доме были такие веселые и добрые…
Ушла в лицей, высидела первые три урока, сбежала к морю. Компания собралась большая: четверо мальчишек из средней группы, четверо из младшей и всего три девчонки. Картошку купили по дороге, на колбасу не хватило денег.
Едва успели разжечь в камнях костер, как явилась, сунув руки в карманы, недружественная делегация.
Вообще-то территория двести пятой школы была чуть дальше, у грузового причала, – имело место наглое нарушение границ. Десять парней подошли молча, в каждом рту торчало по сигарете, и Лидка внутренне заметалась, пытаясь сопоставить силы. «Наших» было куда меньше, если не считать девчонок, а чего их считать-то, какие из лицеисток бойцы?!
Оказалось, она ошиблась. Лицеистки вполне боеспособны.
Разговор был коротким и сплошь нецензурным. Чужаки пришли специально затем, чтобы побить морды «этим чистюлям»; почти у всех нападавших были кастеты, и несколько лицейских морд действительно оказались разбитыми на первых же секундах драки.
По всем правилам «пацаны» из двести пятой должны были удовлетвориться расквашенными носами, захватить трофейную картошку и отбыть с победой.
