Дэвид Вонг - В финале Джон умрет
Вот почему ты не свалил отсюда при первой же возможности…
Итак, мы подумали насчет колледжа, поискали информацию и выяснили, что с ее аттестатом Эми полагается частичная оплата обучения. Осталось только взять в банке студенческий кредит на недостающую сумму, который потом удавкой затянется на шее, — и добро пожаловать в храм знаний! Разумеется, пришлось подписать кучу бумаг, и последние три недели до переезда в общежитие Эми провела на грани нервного срыва, — но дело мы сделали.
«Вот и все, — подумал я. — План насчет Юты я плохо продумал, однако теперь Эми начнет ходить на занятия, познакомится с интересными людьми. Ей там понравится. Сначала она будет звонить каждый день, потом каждую неделю. А однажды упомянет про какого–то парня — ее друг, скажет она. Затем станет звонить раз в месяц и заезжать в гости дважды в семестр. А потом позвонит и скажет, что познакомилась с одним человеком — он изучает английскую литературу и играет в лакросс или еще в какую–нибудь фигню. Она повзрослеет, сразу после получения диплома найдет работу в другом городе и никогда, никогда сюда не вернется».
Так и должно быть. Эми покинет мою орбиту, выйдет из сферы моего влияния и перестанет быть целью для тех, кто хочет меня прикончить. На этот раз она будет в безопасности.
Когда мужчина строит планы, женщина смеется.
Мы выгрузили коробки, побрели по вестибюлю общежития и пристроились в очередь к лифтам, вместе с толпами тощих девиц, хорошо одетых родителей, толстощеких мальчишек, слишком юных для колледжа, и невероятного количества молодежи из стран Азии. К нам подошел какой–то парень, вручил анкеты, правила поведения в общежитии и прочую ерунду и разговорился с Эми. Она легко сходилась с людьми. День был жаркий, и легкая курточка, переброшенная через руку Эми, полностью скрывала отсутствующую кисть. Эми обменялась с юношей парой фраз, похихикала, а потом он пошел дальше раздавать бумаги.
— Вроде хороший парень, — сказал я.
— Угу, — отозвалась она.
— Ты с ним познакомилась?
— Его зовут Джеймс. Или Джек.
— Одет со вкусом. Наверное, будущий доктор.
Джон посмотрел на меня, потом на Эми, снова на меня, и сказал:
— А еще у него отличная задница.
Эми отвернулась и закатила глаза. Мы поднялись на лифте и отнесли ее вещи в крошечную комнату в общежитии. Я во второй раз попрощался с Эмми, во второй раз не сомневаясь, что расстаемся навсегда. Мы обнялись, я раз десять пожелал ей удачи, выбрался наконец из объятий и направился к выходу — уверенный в том, что добился успеха. Если любишь человека, нужно дать ему свободу. Я думал о том, что поступаю так ради всеобщего блага. Я почти вышел за пределы зоны досягаемости, как вдруг Эми схватила меня за рубашку и развернула.
— Спасибо, что помог с переездом, — проговорила она.
— Без проблем.
Мне показалось, что она хочет сказать мне что–то еще — что–то совсем другое.
— Да, мне не сложно поднимать тяжелые объекты, — произнес Джон. — Я вроде как привык.
Я поднял руку, заставляя его умолкнуть.
— Джон…
— Я, конечно, имею в виду свой член.
— Не обращай на него внимания, — сказал я Эми. — У него такой же член, как у всех.
— Я как раз собиралась спросить… — начала Эми.
— Ты никогда не видел мой член! — взревел Джон. — Я бы показал его прямо сейчас — всем. Но у нас нет времени.
Я повернулся к нему.
— Что? У нас нет времени?
— Ну, нужен целый день — часов пять–шесть, не меньше, — чтобы рассмотреть его как следует, проникнуться его величием!
— В твоих словах нет никакого смысла, — сказала Эми прежде, чем я успел ее остановить.
— Ты бы все поняла, если бы увидела его! — возбужденно завопил Джон. — Милая, тогда бы ты поняла, что в моих словах скрыт бо–о–ольшо–о–ой смысл!
—Джон, успокойся, а? — Я показал в сторону коридора. — Подожди меня у лифта.
Он не двинулся с места.
— Может, поженимся? — спросила Эми.
Ну вот. Внутри у меня что–то оборвалось, а в голове возникла картинка — мотылек, летящий к паяльной лампе. Я попытался найти слова, которые успокоили бы ее, постарался найти лучший способ отказать ей, и сказал:
— Да, конечно.
Джон посмотрел на часы.
— Ну, мои поздравления. А теперь нам пора. Если поторопимся, то успеем поиграть в баскетбол, пока не стемнело.
День выдался жарким. Асфальт плавился под ногами; наши тела, шурша одеждой, танцевали под сбивчивый ритм — «тук–тук–тук» — баскетбольного мяча о площадку. Я двигался спиной к кольцу — туда, где была бы линия штрафных бросков, если бы мы играли на настоящем баскетбольном корте, а не на огромном куске потрескавшегося наждака в виде детской площадки. Я прыгнул и сделал бросок, обреченный на промах в ту самую секунду, когда мяч оторвался от пальцев.
Джон успел на подбор, развернулся, прыгнул и вколотил мяч в корзину.
— Двести семьдесят четыре — сто тридцать семь! — воскликнул он, победно вскинув кулак. По правилам Джона за каждое попадание начисляется по сто тридцать семь очков. — Если бы платили по десять центов за каждый точный бросок, ты все равно бы хреново и фал!
Я поднял мяч и протянул его Джону. В этой игре, как и в жизни, мяч оставался у того, кто забил. Джон начал дриблинг, посмотрел мимо меня и замер. Я увидел его лицо и обернулся.
— Эта штука здесь раньше была? — спросил Джон, прищуриваясь.
Над площадкой, заросшей сорняками, висел блестящий черный шар фута три в диаметре, похожий на огромный восьмой шар в бильярде.
— Кажется, в нем какие–то люди, — пробормотал Джон, направляясь к шару.
Он наклонился, поднял камешек и бросил его в шар. Камешек беззвучно исчез. Джон оглянулся и посмотрел на меня через плечо.
— Спорим, это дыра в другое измерение? Пойдем?
— Сначала сыграем еще раз. .
Джон взял мяч и повел его за трещины и сорняки, которые мы считали линией трехочковых бросков. По блеску в глазах друга я понял, что он собирается бросить трехочковый. Как только Джон выпустил мяч, я помчался к кольцу; измерительный прибор в моем подсознании говорил мне о том, что это промах, что мяч отскочит от щита. Мяч лязгнул о щит, я подпрыгнул, одной рукой забрал подбор в воздухе и, прежде чем Джон успел вернуться в защиту, сделал бросок «крюком». Мяч приятно зашуршал в корзине.
— Как два пальца об асфальт, — сказал я. — Бум!
— Черт! — Джон встал, уперев руки в бока и тяжело дыша. — Молодняк сегодня играет на подборах. — Слово «молодняк» в его произношении рифмовалось со словом «сегодня». — Команды набрали подвести семьдесят четыре очка, Дейв–монстр.
Он поднял мяч с травы, затем попытался отдать мне пас на уровне груди, но промахнулся. Я проследил за мячом, и точно — тот исчез в черном шаре, как раньше — камешек.
— Ой, я забросил мяч в другую Вселенную! — воскликнул Джон.
— Может, по домам?
— Сейчас, только мяч заберу.
Джон подошел к шару, заглянул в него, просунул правую ногу в шар, затем пролез в него, и вскоре наружу торчала только левая нога. Джон втянул ее в шар и исчез. Я вздохнул, посмотрел на часы и побрел к сферическому порталу — похоже, мой друг не вернется до тех пор, пока я по крайней мере не просуну туда голову. Я нагнулся и протиснулся в шар.
На другой стороне было градусов на тридцать холоднее. Я вышел и увидел, что внутренняя поверхность шара сверкает белизной, словно снег в лучах солнца. Баскетбольная площадка не сильно отличалась от той, которую мы покинули. Мир тем не менее изменился. Пасмурное небо нависало низким потолком цвета сахарной ваты со вкусом кровельного вара. В воздухе слегка пованивало кишечными газами.
Я заметил и другие мелкие отличия. Парк в Неназванном находился в вылизанном до блеска районе, с домами в викторианском стиле и аккуратно подстриженными лужайками. Здесь же дома казались пустыми и заброшенными: разбитые окна, заросли сорняков, ржавые почтовые ящики. Ближе всего к нам стоял белый дом, пожелтевший от времени; на его стене кто–то вывел краской из пульверизатора: «КРОВАВЫЕ ЧЕРВИ».
Налетевший сухой ветер снова принес слабый запах серы. Джон рассматривал кольцо одного из полудюжины щитов, расставленных по краям площадки.
— Где ты был? Я два часа тут брожу, — сказал он.
— Наверное, время здесь течет по–другому. Я полез сразу же за тобой.
— Ты всегда так говоришь.
— По крайней мере здесь прохладней, — заметил я.
— Зато сеток нет, — сказал Джон. Щиты безмолвно возвышались над нами, словно очень высокие, худые и, в общем, бесполезные часовые. — Вот этот нормальный, но на тех двух погнуты кольца. Наверное, здесь много забивают сверху.
За спиной раздался звук бьющегося стекла. Мы обернулись: к нам ковыляла худая как щепка женщина в лохмотьях. Она сделала жалкую попытку бросить в нас стеклянную банку, но банка не долетела футов двадцать.
