Рэй Брэдбери - И грянул гром: 100 рассказов
— Он шел на мяч! Почитай лучше правила, Махони! Я действовал, как надо!
Какое-то время судья и Коснер стояли друг перед другом и обменивались сердитыми взглядами.
Сжимая руками распухшую лодыжку, Большой По поднял голову и без всякой злобы посмотрел на Джимми Коснера.
— Наверное, этот парень прав, мистер судья, — сказал он мягким и сочным басом. — Не удаляйте его с поля.
А я стоял рядом с ним и ловил каждое слово. Я и несколько других мальчишек выбежали на поле, чтобы послушать их перебранку. Мать кричала мне с трибуны и грозила кулаком, но меня это нисколечко не пугало.
— Он играл по правилам, — повторил Большой По.
Черные парни подняли крик.
— Что за дела, братан? Ты что, упал на голову?
— А я говорю, что он играл по правилам, — ответил По и посмотрел на доктора, который бинтовал ему ногу. — Оставьте его в игре.
Махони прорычал проклятие.
— Ладно. Раз у вас нет претензий… Будем считать, что он прав.
Махнув рукой, судья отошел в сторону. Его плечи приподнялись, спина сгорбилась, а шея стала красной.
Большому По помогли подняться.
— Лучше не наступай на нее, — посоветовал доктор.
— Но я могу ходить, — шепотом ответил По.
— Не играй, парень, иначе будет хуже!
— Но я должен играть, — качая головой, настаивал По. На его щеках виднелись мокрые полоски от слез. — Я должен продолжать игру! — Он старался не смотреть на своих друзей. — И клянусь, я буду играть очень хорошо.
— О-о-о! — произнес черный парень, стоявший на второй базе.
Мне этот возглас показался довольно забавным.
Чернокожие посмотрели друг на друга, на Большого По и Джимми Коснера, на небо, озеро и толпу. Потом без лишних слов разошлись по своим местам, а Большой По попрыгал на раненой ноге, показывая, что может продолжать игру. Доктор начал спорить, но огромный негр махнул на него рукой. Судья откашлялся и громко прокричал:
— Приготовиться к игре! Посторонним убраться с поля!
Мы, мальчишки, побежали к трибунам. Мама ущипнула меня за ногу и спросила, почему я не могу сидеть спокойно.
Солнце поднималось из-за крон деревьев, и люди все чаще посматривали на озеро и прохладные волны. Леди обмахивались газетами и вытирали платочками потные лица. Мужчины ерзали на скамейках и, приставив ладони к нахмуренным бровям, следили за Большим По и Джимми Коснером, который стоял перед негром, как лилипут в тени огромного мамонтового дерева.
От нашей команды с битой вышел молодой Моберг.
— Давай, швед! Сделай их! — раздался чей-то возглас, одинокий и жалкий, как крик напуганной птицы.
Конечно же, это кричал Джимми Коснер. Зрители неодобрительно зашумели. Девушки в цветастых платьях уставились на его нервно выгнутую спину. Чернокожие игроки презрительно закачали головами. На какой-то миг Джимми стал центром всей вселенной.
— Давай, швед! Покажи этим черным ублюдкам! — громко повторил он и засвистел, краснея от натуги.
Стадион ответил ему гробовой тишиной. Только ветер шумел листвой высоких деревьев.
— Давай, швед! Всади им пилюлю…
Дылда Джонсон встал на место питчера и набычился. С усмешкой посмотрев на Коснера, он быстро переглянулся с Большим По. Джимми заметил этот взгляд и тут же заткнулся, судорожно сглотнув слюну. А Джонсон провел защиту с преимуществом и остался подавать при нападавшем Коснере.
Коснер шагнул к сумке, вытащил свою биту и, чмокнув кончики пальцев, прилепил поцелуй к центру мешка. Потом он осмотрел трибуны и самодовольно рассмеялся.
Питчер взмахнул рукой, стиснул в кулаке белый мяч и отвел руку назад, готовясь к броску. Коснер затанцевал на своей позиции у базы. Он то приседал, то поднимался, чем очень напоминал одетую в костюмчик цирковую мартышку. Джонсон посматривал на него исподтишка, и в его глазах сверкали веселые искры. Покачав головой, он опустил руку с мячом, что означало потерю одной подачи. Коснер презрительно сплюнул в траву.
Дылда Джонсон приготовился к новому броску. Коснер присел, замахиваясь битой. Мяч вырвался из руки питчера, и бита со звонким ударом отправила его к первой базе.
На какой-то миг все замерло и остановилось — сиявшее солнце в небе, озеро и лодки на нем, трибуны, питчер с вытянутой рукой и Большой По, поймавший мяч широкой ладонью. Игроки застыли на поле, пригнувшись или вытянув шеи. И только Джимми бежал, взбивая ногами пыль — единственный, кто двигался во всем этом мире.
Внезапно Большой По пригнулся вперед, повернулся ко второй базе и, взмахнув могучей рукой, метнул белый мяч в подбегавшего Джимми. Тот угодил Коснеру прямо в лоб.
Чары всеобщего оцепенения разрушились, и на этом игра закончилась.
Джимми Коснер лежал пластом на выгоревшей траве. Люди на трибунах негодовали. Повсюду раздавались проклятия и брань. Женщины кричали, топая ногами. Мужчины сбегали вниз по ступеням лестниц, а кое-где и по скамейкам. Команда чернокожих торопливо покидала поле. К Джимми спешили доктор и двое его помощников, а Большой По хромая пробирался сквозь толпу кричавших белых мужчин, расталкивая их, как деревянные кегли. Он просто хватал этих парней и отбрасывал в сторону, когда они пытались преградить ему дорогу.
— Идем, Дуглас! — строго сказала мама, сжимая мою ладонь. — Немедленно домой! У них же могут быть бритвы! О Боже! Какой ужас!
Тем вечером, напуганные парой уличных драк, мои родители решили остаться дома и провести время за чтением журналов. Коттеджи вокруг нас сияли огнями, и все соседи тоже сидели по домам. Издалека, со стороны озера, доносилась музыка. Выскользнув через заднюю дверь в темноту летней ночи, я побежал по аллее к танцевальному павильону. Меня манили разноцветные огоньки электрических гирлянд и громкие звуки медленного блюза.
Однако заглянув в окно, я не увидел за столиками ни одного белого. Никто из наших не пришел на их пирушку.
Там сидели только чернокожие. Женщины были одеты в ярко-красные и голубые сатиновые платья, ажурные чулки, перчатки и шляпы с перьями. Мужчины вырядились в свои лоснившиеся костюмы и лакированные туфли. Музыка рвалась из окон и уносилась к далеким берегам заснувшего озера. Она плескалась волнами, вскипая от смеха и стука каблуков.
Я увидел Дылду Джонсона, Каванота и Джиффи Миллера. Рядом танцевали с подругами Бурый Пит и хромавший Большой По. Они веселились и пели — швейцары и лодочники, горничные и газонокосильщики. Над павильоном сияли звезды, а я стоял в темноте и, прижимая нос к стеклу, смотрел на этот радостный, но чужой мне праздник.
Потом я отправился спать, так и не рассказав никому о том, что увидел.
Лежа в темноте, пропахшей спелыми яблоками, я слушал тихий плеск далеких волн и мелодию прекрасной песни. Перед тем как сон закрыл мои глаза, мне вспомнился последний куплет:
«…Вы будете танцевать, мои туфли, Под звуки блюза «желе-ролл»; Завтра вечером, в Городе чернокожих, На балу веселых задавак!»
The Big Black and White Game
1945
© Перевод С.Трофимова
Вышивание
В сумеречном вечернем воздухе на террасе часто-часто сверкали иголки, и казалось, это кружится рой серебристых мошек. Губы трех женщин беззвучно шевелились. Их тела откидывались назад, потом едва заметно наклонялись вперед, так что качалки мерно покачивались, тихо скрипя. Все три смотрели на свои руки так пристально, словно вдруг увидели там собственное, тревожное бьющееся сердце.
— Который час?
— Без десяти пять.
— Надо уже идти лущить горох для обеда.
— Но… — возразила одна из них.
— Верно, я совсем забыла. Надо же…
Первая женщина остановилась на полуслове, опустила на колени руки с вышиванием и посмотрела через открытую дверь, через дышащую безмолвным уютом комнату в притихшую кухню. Там на столе, ожидая, когда ее пальцы выпустят чистенькие горошины на волю, лежала кучка изящных упругих стручков. И ей казалось, что она в жизни не видела более яркого воплощения домовитости.
— Иди, лущи, если тебе от этого будет легче на душе, — сказала вторая женщина.
— Нет, — ответила первая, — не хочу. Никакого желания.
Третья женщина вздохнула. Она вышивала розу, зеленый лист, ромашку и луг. Иголка то появлялась, то снова исчезала.
Вторая женщина делала самый изысканный, тонкий узор, ловко протыкала материю, безошибочно ловила иглу и посылала обратно, заставляя ее молниеносно порхать вверх-вниз, вверх-вниз. Зоркие черные глаза чутко следили за каждым стежком. Цветок, мужчина, дорога, солнце, дом-целая картина рождалась под ее руками, чудесный миниатюрный ландшафт, подлинный шедевр.
— Иногда думается, в руках все спасенье, — сказала она, и остальные кивнули, так что кресла вновь закачались.
— А может быть, — заговорила первая женщина, — душа человека обитает в его руках? Ведь все, что мы делаем с миром, мы делаем руками. Порой мне кажется, что наши руки не делают и половины того, что следовало бы, а головы и вовсе не работают.
