Антон Орлов - Сказки Долгой Земли
– Меня зовут Злата. Госпожа Новашек я для тех, кто сует мне палки в колеса и норовит похерить мою работу. Если я правильно поняла, вы с Лидией подружились?
– Что-то вроде, хотя у нас восемь лет разницы.
– Чтобы ей помочь, мне нужна ваша помощь, – широко расставленные серые глаза смотрели доброжелательно и в то же время – на заднем плане, фоном – изучали и оценивали. – Вы бы не могли встретиться со мной для разговора завтра во второй половине дня?
– Хорошо, – не придется фасовать радость, шоколадную, ореховую и в сахарной пудре, и то хлеб. – Где нужно будет встретиться?
– В одном симпатичном кафе. Я угощаю, это не обсуждается. К двум часам приходите на трамвайное кольцо. Только большая просьба, не говорите об этом Лидии. Носители мнемотравмы не на сто процентов адекватны, это следует иметь в виду.
– Хорошо, – снова кивнула.
Злата Новашек направилась к автостоянке. Она двигалась без лишней спешки, но в то же время не медлительно, с уверенностью яхты, рассекающей водную гладь. А Лерка затылком чувствовала любопытные взгляды: окно кабинета, где их друг дружке представили, как раз выходит на эту сторону.
Чтобы избавиться от грима, пришлось полчаса проваляться со специальной маской на лице. Эта штука из толстого губчатого материала каким-то образом вытягивала гель из-под кожи – никаких циферных, цифровых или как они там называются мудреных технологий, чистая химия. Хотя изготовлена как пить дать с помощью аппаратуры, которая на Долгой Земле мигом сыграет в ящик. Стах не верил в эту заумь, и напрасно. После процедуры, вдобавок отцепив от трусов зачарованную бусину, поддерживающую чары личины, он увидел в зеркале свою собственную физиономию. Или скорее рожу, такая она была красная и воспаленная, словно воспользовался вместо крема для бритья согревающей перцовой мазью. Еще и чесалась в придачу.
Переведенная на долгианский инструкция к иноземной пакости утверждала, что «средство не содержит аллергенов» и «побочные эффекты, как правило, быстро проходят». Ага. Он не стал дожидаться, когда эти посулы сбудутся, смазал многострадальные скулы и подбородок бальзамом, который дала Эгле. После этого зуд сошел на нет, кожа постепенно приобрела окраску, близкую к обычной, хотя расширенные поры зияли, словно следы от выдернутых иголок.
Подавив импульс выкинуть остатки чудо-грима в помойное ведро, Стах пошел на кухню варить кофе.
Хусту он оставил на первой перевалочной хате, снятой приехавшим с Лаконоды Равулом Кривником в ветхом районе Тянги. Личину сменил на второй хате, в новой семиэтажке на Дромадерских холмах. Несколько недавно построенных многоквартирных домов, жильцы едва успели вселиться, еще никто никого не знает – самое то для таких дел. Холостяцкая обитель с иголочки, запах свежей древесины, побелки и девственно чистых обоев. И простор для лезущих в окна солнечных зайчиков, мебели всего ничего: койка, стол да стул, семейство картонных коробок с необходимой утварью.
Стах родился под созвездием Трактора. По гороскопу, рожденные под этим знаком отличаются упорством, доверчивостью, верностью однажды выбранной системе взглядов и сентиментальностью, а также привычкой идти к цели напролом. Доверчивым Стах себя не считал, скорее наоборот, что касается остального – трудно сказать. Что понимать, к примеру, под сентиментальностью – бурные восторги и плаксивые сожаления, выражаемые наглядно, или тот факт, что происходящее вокруг ему не безразлично, хотя свои эмоции он привык держать при себе и смахивает, как заметила однажды любимая девушка (не Эгле, до нее), на «мускулистый чурбан с глазами»? Он даже не слишком обиделся: толку-то обижаться на правду. И насчет «системы взглядов» – никакой особой системы у него в общем-то нет, есть всего лишь набор представлений о правильном и неправильном. А что касается «идти напролом» – да, в его духе, но опять же смотря к какой цели, смотря через что проламываться… В ком угодно столько всякого сплетено и намешано, что при желании можно наскрести на любой из тридцати двух знаков Зодиака.
Несмотря на эти скептические соображения, Стах носил на шее серебряный медальон с изображением Трактора. Подарок сослуживцев на день рождения.
Пока варил и пил кофе, поры стянулись, теперь не скажешь, что недавно пользовался иноземным подкожным гримом. Ежик черных волос спрятал под банданой. Конспиратор недоделанный, не лучшая была идея их выкрасить. Мог бы надеть парик… Но до краски он додумался раньше, чем до более практичного способа маскировки. Интересно, станет Эгле над ним смеяться?
Напролом или нет, но он должен выяснить некоторые вещи, и самое удобное сделать это сейчас, параллельно с поисками пресловутого корнеплода.
Из подъезда вышел здоровяк в пестрой бандане и темных очках, направился через дворы к трамвайному кольцу, попутно высматривая таксофон.
Акации, яблони, жимолость, боярышник, малина – все это косматится, вразнобой цветет и плодоносит. Веревки с величавыми, как снежная гладь, простынями и старыми коврами, качели, скамейки, ржавые мусорные баки. Огромные тополя, иные окутаны облаками пуха, и над землей у их подножия плавают невесомые белые хлопья. Асфальт вдоль и поперек изрисован мелом. Корты и детские площадки обнесены невысокими заборчиками из чего попало: куски фанеры, облезлые столешницы в чернильных пятнах, сетки и спинки металлических кроватей, изредка в этих хороводах попадается штакетник.
Несколько убитых телефонов в приметных издали оранжево-голубых будках. Была у Стаха мечта: поймать хотя бы одного их тех, кто этим занимается, и руки переломать, да так, чтобы срасталось подольше.
Доски объявлений с бумажками куплю-продам, среди которых выделяется броская социальная реклама: «Закрой на ночь окно!» (изображен медузник во всех подробностях, с раздутым кровяным мешком – видимо, срисовали с фотографии) и «Скоси во дворе траву!» (затаившиеся в ядовито-зеленых зарослях монстры больше похожи на мультипликационных бяк, чем на настоящих караканцев, змей и хрещаток).
Лавчонки в цокольных этажах: бакалейная, хлебная, молочная, колбасная, овощная. Где им конкурировать с «Изобилием-Никес», но покупатели есть – те, кому лениво ради батона или бутылки простокваши тащиться до блистающего супермаркета у подножия Дромадерских холмов.
За следующим домом, таким же невзрачно-желтым, как все прочие окрестные многоэтажки, словно не нашлось у маляров другой краски, открылась картинка настолько феерическая, что Стах от неожиданности остановился. Весь двор – роскошный цветник, словно сюда переместили цельный кусок дворцового парка из Касиды. Розы, пионы, азалии, золотые шары, георгины, красные и оранжевые фонарики физалиса, подстриженные кусты жасмина, сирени и усыпанного миниатюрными алыми плодами барбариса. Дорожки выложены белой плиткой, мусорные баки тоже радуют глаз белизной сливочного мороженого. Был в этом чудесном уголке и исправный телефон в яркой, как детская погремушка, будке.
Стах созвонился с Бенжаменом Ласичем. Познакомились они в армейском госпитале. Демобилизовавшись после ранения, Ласич открыл частное сыскное бюро.
Закончив недолгую беседу, снова окинул взглядом невероятный двор-цветник: кажется, зажмурься, потряси головой, и все это исчезнет.
– Вы уже или будете звонить?
Возле будки дожидались ученого вида парень с кислой миной и пожилая женщина с фиолетовым ежиком волос, в широченных сборчатых шароварах. Единственный незагубленный таксофон на Дромадерских холмах пользовался спросом.
– Я уже все. Кто здесь, интересно, такой дендрарий развел…
Парень вошел в будку, а женщина охотно поддержала разговор:
– Местные власти расстарались. В этом доме – видите, подъездами сюда, окнами на обрыв – живет не то родственник, не то друг детства нашей Летней госпожи, вот и посадили цветочки, чтобы ей не противно было смотреть, когда приезжает его проведать.
– Красиво, и за чистотой следят, окурков не валяется, – подхватила другая женщина, возникшая рядом как из-под земли. – А он, родственник-то, больной человек. Что-то у него с головой, память отшибло. Тихий, разумный, машину водит, но психически дефектный. Амнистия у него… Тьфу, анамнез, или как оно там называется… Лицо нехорошее, все изрытое, а глаза хорошие. Сначала я испугалась, когда в первый раз его увидела, я очень чувствительная, меня сразу так затрясло, и мурашки по коже забегали туда-сюда, мне нельзя на такие вещи смотреть, это ведь ужас, думаю, а не лицо, мне чуть дурно не стало, я же впечатлительная, а потом вижу, глаза добрые и грустные, как у смирной собаки. Как же, думаю, его жалко, я всегда так сильно из-за всего переживаю…
– И помойку в нашем дворе, гляньте, покрасили! – поддержала разговор, остановившись возле них, еще одна тетка с улыбчивым красным лицом, слегка навеселе. – Кажный раз красят, кидайте, люди, мусор, получайте удовольствие! И Санитарная служба все время шныряет, чтоб никакая пиздюрень в цветочках не угнездилась…