А&В. Бабочка - Tais
«Все это время это был ты!». С трудом выдернув прут из плеча, она стала бить его им словно битой. Она не могла поверить в это раньше, потому насильно выкинула из своей головы любые факты, что указывали на его виновность. Бокалы, найденная сережка, его отсутствие во время всех совершенных убийств… Слезы текли по ее щекам, а тело билось в истерике. Это все — правда. Он безжалостно прикончил ее сестру, Лили, и всех этих несчастных девушек и даже девочек, убедил ее в виновности Хиро Араки, и она чуть не убила невиновного. До боли сжимая прут, она все била и била его, под хруст его ломающихся костей, стонов боли и шагов белобрысого паренька, что неспешно приближался к ним.
Дойдя, белобрысый остановил прут на полпути, и тут же Оливия разжала руки и, упав на колени, громко зарыдала. Дэн не заметил, что белобрысый дошел, и из последних сил, лелея в душе слабую надежду на спасение, пополз к дверям, что, пропуская через себя тонкую полоску искусственного освещения ночного города, обещали безопасность по ту сторону. У него получилось доползти до дверей. С невероятным усилием, лежа на земле, у него получилось открыть ржавые скрипучие ворота.
— П-п-помогите… — Его голос прерывался кашлем и булькающими хрипами. — С-с…спасите… кто-нибудь… по. жалуйста…умоляю…кто-нибудь.
Сзади его схватили за волосы, приподняв голову над землей. Справа он увидел конец заостренного прута, занесенный для удара по виску. «Это конец» — в ужасе Дэн зажмурился.
— Нет! — внезапно басом раздалось позади них. Это был голос Хиро Араки, того бугая за два метра, что он хотел обвинить в убийствах. — Не смей этого делать! Не…надо.
— Ты уверен? — тихо уточнил белобрысый, получив в ответ утвердительные мычания и хрипы. — Хорошо, но я снимаю с себя ответственность за остальное.
Белобрысый затащил Дэна обратно под крышу склада за волосы, захлопнув перед его носом дверь. Последняя надежда на спасение в душе Дэна безвозвратно исчезла. «От него не сбежишь».
Ночной гость
Бастер очнулся на больничной койке. Голова гудела и словно горела огнем. Осторожно кончиками пальцев он коснулся ее и понял, что она, как и почти все его лицо, перебинтована. Даже от легкого прикосновения прокатывалась волна обжигающей боли по всему телу. Стоная, он приподнялся с постели, пытаясь понять, где находится. Перед глазами все плыло, но он сумел рассмотреть палату и свою постель, а также постель напротив него, на которой кто-то сидел. Кто он не мог разобрать, слишком уж картинка расплывалась перед глазами.
— Очнулся! — радостно воскликнул этот кто-то на постели. Бастер сразу узнал его голос — Ли.
— Пожалуйста, потише, — стоная от пульсирующей боли в висках, попросил Бастер.
— Прости, — куда тише сказал Ли.
— Что произошло? Где мы?
— Мы в больнице, больше ничего не знаю, — ответил он и пожал плечами. Постепенно зрение у Бастера становилось четче, и боль понемногу спадала. Он увидел, что правая рука у Ли в гипсе, да и он сам весь в повязках, бинтах и пластырях. — Позвать медсестру? — тихо спросил Ли.
Бастер кивнул и откинулся обратно на мягкую подушку. Мозг отказывался работать полноценно, однако одна мысль — или, скорее, даже не мысль, а образ — копошился в голове. Ледяные бирюзовые глаза. Едва ли человеческие, скорее, змеиные. Лишь вспомнив их, он задрожал от страха. Он хочет никогда в жизни их больше не видеть.
В палату вошла медсестра, вколола ему обезболивающее, от чего ему тут же стало легче, и он смог нормально поговорить с Ли. Во-первых, он был рад узнать, что оба они отделались относительно легкими травмами, и что Ли жив и, если не считать перелома и ушибов, вполне здоров. Во-вторых, Бастер провалялся в отключке почти двадцать часов, со склада их обоих забрали без сознания, Ли очнулся через полчаса, но вот он из-за черепно-мозговой травмы только недавно. В-третьих, что произошло с Дэном, Оливией и Новаком, Ли не знает, однако знает, что Хиро Араки жив и лечится тут же в паре этажей сверху. Об этом говорили медсестры и он подслушал. Больше никакой информации у него не было.
Немного оклемавшись, Бастер попросил телефон, чтобы позвонить родителям. Ему его дали, однако предупредили, что посещения сейчас для них под запретом. Причину не назвали, сказали лишь, что это временно. Он не стал сопротивляться. «Все равно они не придут» — подумал он. Позвонив и сообщив короткие факты, что он в больнице и жив, он повесил трубку. Ему не сказали слов сочувствия, не выразили хоть малейшую обеспокоенность его здоровьем, словно он позвонил сказать не о том, что попал в больницу, а о том, что в магазин зашел. Такая реакция была ожидаема — его родители никогда не отличались эмоциональностью. Его отношения с родителями больше похожи на деловую сделку, они его привели на этот свет, одевали, обували, кормили и, как любит выражаться его отец, сделали из него человека, чтобы потом он обеспечил им старость. Тепло, любовь, забота, ласка — это все не про их семью. Про них — строгость, обязательства и правила, которым он должен был подчиняться. Любое несогласие с ними и с отцом, в частности, сопровождалось наказаниями и увещеваниями, какой у них неблагодарный сын — ведь они все ему дали: и жизнь обеспеченную, и возможности, и будущее. А то, что он, не задумавшись, променял бы это все на нормальные теплые отношения с родителями, какие были у всех его сверстников, они считали подростковой незрелостью. Деньги и возможности ведь куда важнее, чем какие-то слова и чувства. Потому Бастер не мог не завидовать Ли, который минут двадцать уже не мог успокоить своих родителей по телефону. Мать его плакала, а отец не уставал спрашивать, точно ли у него все хорошо, что ему привезти, как он себя чувствует и снова точно ли у него все хорошо. И, конечно же, они тут же намеревались приехать, и Ли, используя весь свой небольшой умственный потенциал, отговаривал их как мог.
Так как Ли был всецело поглощен разговором, он не заметил того, что заметил Бастер. А именно: как в палату непринужденно зашел самый страшный его кошмар — хозяин тех самых жутких глаз. Он не спеша прошел от двери в угол палаты к окну и встал, одарив Бастера коротким скользящим взглядом. Белобрысый парень не стал перебивать Ли и мешать его разговору с родителями, он терпеливо ждал, пока беседа закончиться. Бастер от страха не мог и слова из себя выдавить.
