Владимир Михайлов - Вариант «И»
– Но ты хоть, надеюсь, знаешь? Кто это?
Мне показалось, что она как бы сжалась, стала поменьше.
– Я думала, что… да. Но потом сообразила…
– Там? – перебил я, великолепным обличающим жестом прострев руку к дивану.
– Да… Поняла: очень похож – внешне; но это не он.
– Будь добра, побольше ясности. Не – кто?
Она глубоко вздохнула, как бы запасаясь воздухом.
– Мы с ним… то есть не с ним – с тем, за кого его приняла – были вместе. Всерьез. И, думали, надолго. Я ведь тебе сразу сказала: была замужем. Забыл? Потом я отчего-то… Ну взыграло, бывает… словом, отказалась от него. На что-то обиделась, наверное, ты же знаешь – бываем дурами…
– Про психологию, может быть, в другой раз?
– Потерпи. – На сей раз это было сказано знакомым, не допускающим возражений тоном. – Иначе ничего не поймешь.
– Да надо ли объяснять, по каким таким мотивам ты с ним переспала? Право же, не время и не место.
– К мотивам сейчас подойду. После этого я переживала. И он тоже…
В этот миг лежавший пошевелился. Я напрягся. Наталья успокоила:
– Не бойся, он усыплен глубоко.
– Обожаю наркоманов. Хотя в наше время кто не употребляет? Разве что старики вроде меня.
Мне почудилось движение с ее стороны, прерванное в самом начале: хотела прикоснуться, что ли, но вовремя остановилась.
– Он не наркоман. Это я его…
– Травкой? Ненадежно.
– Нет. Травку – я сама… немного. А ему теперь сутки спать. Пожалуйста, больше не перебивай. На чем я?.. Да. И он тоже переживал. Наверное, мы быстро восстановили бы с ним… во всяком случае, я ему пообещала. Но случилась беда – он попал в катастрофу, долго пробыл в больнице. Был тяжел, к нему даже не пускали – я пыталась. И вот совсем недавно, перед твоим… возникновением он позвонил. И говорил, что заново родился на свет, что не может вновь найти себя и что только я, близость со мной может ему помочь: он ведь потерял в катастрофе всех – только отец выжил, но он сразу после клиники уехал куда-то на юг – долечиваться, а Павел не захотел, я ему была нужнее – так он говорил…
– Павел – это вот этот?
– Да… Паша Долинский. То есть… Ну, я ведь уже сказала. И я ему пообещала, дала слово, что все будет как раньше, даже лучше. А потом появился ты. Дальше – сам знаешь. Его для меня как бы не стало…
– Вот кто тебе звонил.
– Да. Я избегала… Уже не могла и подумать. Хотя монашкой никогда не была, но вот… Думала, он поймет, объясняла ему, что жизнь повернулась иначе. И он, правда, на пару дней умолк. А вот сегодня… появился неожиданно. Там, на съезде. Просил хотя бы поговорить – мол, вопрос жизни для него, я-де обещала, как только окажемся вместе – все вернется, а ты – так, случайность, забуду тебя быстро… Ну, что все вы в таких случаях говорите, когда неймется.
– И ты, значит…
Она кивнула, не отводя глаз:
– Но я ведь обещала – пусть и раньше. И потом – на какие-то секунды поверила, что это для него действительно – жизнь или смерть. Ради жизни другого можно ведь на многое пойти. Он и с собой собирался покончить, и говорил, что меня убьет… Поверила. А потом…
– Потом – сам вижу, – сказал я невесело, но такой горячей обиды, что была несколько минут назад, не ощутил более.
– Еще не видишь. И сама я увидела до конца только здесь. Да, здесь, на этом диване, с ним, во время всего на свете – только, пожалуйста, не рисуй себе картин, это ведь бессмысленно, все равно – было…
– Что же ты увидела до конца только здесь?
– Но я ведь уже сказала тебе в самом начале: это не он. На самом деле не Павел. Хорошая копия, но не мастерская все-таки. Там, когда встретились, и потом, пока ехали, разговаривали, мне мерещилось – что-то не так. Но, сам понимаешь, после такой беды, после больницы, где его, как говорится, из кусочков собирали, и его, и отца его…
– Стой. Долинский?
– Ну, конечно же. То есть… Отец Павла точно был Долинский, разумеется. Но если этот – подделка, самозванец, то кто его отец, я просто не знаю. Тоже самозванец? Ох, я уже больше ничего не соображаю…
– Ты что – раньше с отцом не встречалась?
– Ну видала, конечно… Он вообще-то очень редко показывался на людях. Даже до катастрофы. Помню только, что он говорил, что никогда и ни к кому не собирается идти в советники, говорил, что для этого надо обладать двумя «Х»: хитростью и холуйством, а у него таких талантов нет.
– Именно так и говорил?
– Мне кажется, почти буквально.
– Так-так. Постой-постой. А твоя покойная мама его знала?
– Когда-то с ним работала. Понимаешь, в этом-то дело: после больницы он наотрез отказался принять ее даже на пять минут, хотя повод был серьезным. После этого наши друзья запретили ей…
– Стоп, стоп. Значит, если бы она появилась, допустим, на съезде и увидела бы Долинского, она смогла бы сказать – он это или не он?
– Я уверена, что смогла бы. Ну конечно.
– Прекрасно. А сын, значит, грозился тебя убить. А меня?
– Тебя? – переспросила Наташа как-то растерянно. – Нет, не помню… Точно: нет.
– Но обо мне он знает? В смысле – кто я, откуда, чем занимаюсь, как выгляжу?
– Д-да. Знает.
– Ты ему меня показала?
– Нет. Он сам тебя увидел.
– Значит, знал. Еще один вопрос – и начнем собираться. Почему ты мне позвонила? Если ты его усыпила – могла ведь спокойно одеться, выйти, сесть в его машину; водить ты умеешь…
Этого я, правда, не знал, но сказал весьма утвердительным тоном. Она лишь кивнула:
– Умею. А не позвонила по той причине, по которой и его усыпила, когда… когда уверилась, что это не настоящий. Сперва хотела просто разобраться – а может, мне все это просто мерещится, и его усыпила только, чтобы не мешал.
– Стала разбираться?
– Да. Вот, взгляни.
Из кармана халатика, в который она куталась, теперь уже, наверное, озябнув, Наташа достала странную, на первый взгляд, узкую пластиковую карточку, на которой вроде бы ничего не было: ни надписей, ни изображений – просто синее пространство. Такие карточки были мне знакомы. Оставалось только присвистнуть, что я и сделал – впрочем, мысленно.
Ясно. Впрочем – не совсем.
– Скажи: откуда ты знаешь, что это такое?
Она пожала плечами:
– Даже и не помню. Может быть, от Блехина? Наверное, от него, от кого же еще.
– Хорошо, – сказал я. – В свете, как говорится, вновь открывшихся данных, признаю, что обратилась ты ко мне правильно. Что же, будем разбираться. Я сейчас позвоню, а ты собирайся, приедут люди – и мы отправимся по домам.
– Вит…
Я покачал головой.
– Ни о чем сейчас, Наташа, не будем: не время. Потом.
Она, однако, уже по тону наверняка почувствовала: ничего не произойдет, никуда я от нее не денусь. Да я и сам так думал.
– Собирайся, – повторил я. Она послушно сбросила халат, начала одеваться. Я постарался в эти секунды не смотреть в ее сторону. Лишь спросил:
– Где его амуниция?
– В той комнате.
Прежде чем звонить, я обыскал одежду спящего; ничего интересного не нашел, кроме маленькой, плотно закрытой коробочки, содержавшей, как оказалось, две ампулы без маркировки. Мне приходилось встречаться с такими. Коробочку я сунул себе в карман. В соседней комнате, в шкафу – никаких сенсаций. Было немало всяких шмоток, но по делу – ни вещицы. Вернулся. Наталья все еще одевалась. Сумка и одежка ее были те самые, что она взяла из дому, когда мы ехали к покойному дипломату.
– Освежилась, – сказала она кратко. – Тут есть ванная.
– Видел уже. Постой, а это что там стоит?
Я увидел это, когда Наташа отодвинула свою сумку. Футляр характерных очертаний.
– Это? Его скрипка, – сказала она. – Он ведь скрипач – разве я не сказала? То есть тот, который… Этот тоже говорил, что переживает оттого, что руки после аварии какие-то не те, и много времени пройдет…
Она на минуту запнулась.
– Если хочешь, я из-за пальцев и начала сомневаться. У Павла были пальцы скрипача – представляешь, что такое. А у этого – слесаря, механика…
– Да нет, – сказал я. – Вряд ли он слесарь. Но с металлом работает, это уж точно. – Я подошел к спящему, взял за пальцы, перевернул кисть ладонью вверх. – Похоже, руки тоже для тонкой работы. А инструмент?
Я поднял футляр. Скрипка была увесистой. Раскрыл. Инструмент находился в полуразобранном состоянии, но такие собирают за секунду. И еще пара мгновений – чтобы закрепить лазерный прицел. Он лежал тут же рядом, в нижней части. Все – без номеров, без фабричных клейм. Штучная работа, стоящая немалых денег.
Закрыв футляр, я позвонил наконец в Реан. Дал обстановку. Сказал, что дожидаться не буду, но если есть неподалеку человек, пусть подошлют: терять спавшего клиента не хотелось. Мне ответили: человек по соседству есть, сейчас его поднимут по тревоге и пришлют. Минут через десять.
– Обожду, – сказал я. – Пишите адрес. Установите, кстати, кто владелец этой хибары. Потом скажете. Здесь пусть ваши сразу же осмотрят по всей форме. Человеку я оставлю один препарат – сдадите на анализ. О результатах доложите. Я буду в номере.
