Михаил Сергеев - «The Coliseum» (Колизей). Часть 1
Женщина, заметив общую неадекватность, спокойно взяла вино и пригубила.
– И кто же?
– Птицын!
– А-а-а! – разочарованно и облегченно протянула виновница позора младшего научного сотрудника. – Думала, что серьезное.
– А ты его называешь «что»?
– Думаете, следует: «оно»?
– Опять? Не зря, не зря назвал тебя немилосердной хищницей, – ухмыльнулся Тимур.
– Даже так?! – весело улыбнулась та. – Помнит? Мое восхищение. Успокойте – ведь какой подарен опыт! Могу обогатить: по миру гуляет новость – не боги обжигают горшки, а богини!
Они рассмеялись.
Байтемиров оглянулся. Никто, к его удивлению, уже не обращал на них внимания. Спокойная длительность диалога объяснялась просто – женщина заметила это раньше. Как и всё. Как и всегда. Причем незаметно – ведь роль бедного «мне» уже исполнил другой.
Еще через час наш ветер-старик с ухмылкой провожал домой известную читателям пару. Другую же, как более предсказуемую, поручил внукам.
* * *Сестра Бориса Семеновича буквально ворвалась в квартиру:
– Галочка!
– Лида!
Они обнялись и расплакались.
Через час, все еще всхлипывая, женщины продолжали начатый в прихожей разговор.
– Как не передал?
– Я думала… оставил. Глядь, на другой день – нет.
– А Борис тебе сам это говорил? – Метелица не удивлялась, но чувствовала, что за рассказом стояло большее, нежели можно предположить.
– Ну конечно, в прошлый приезд. Брат был уверен, что снимок обрезан… часть не вошла. Он раскопал где-то в более поздних литографиях почти копию – говорил, видно делали неаккуратно. Так вот на ней женщина та стоит перед иконой, а у мужчин – крылья. То есть они – ангелы. Еще несколько раз добавил – точь-в-точь сон матери Рылеева! Историю ту рассказал. Сокрушался очень, переживал.
– Но почему? Мне никогда подобного не говорил… И почему хранил в сейфе? Странно.
– Да, да… так сокрушался. – Гостья вдруг смолкла. – И еще… та женщина… стала похожа на тебя.
Метелица подалась назад.
– На меня? Но почему? Мне никогда подобного не говорил… Странно.
Сестра снова поколебалась…
– А тебе, Галь, ничего та история не напоминает? Ну, со спасением сына Рылеевой?
– В каком смысле?
– А помнишь, Лена в коме лежала, три дня… в Москве…
Метелица задумалась.
– Ты хочешь сказать…
– Да ничего я не хочу, просто Борис тогда обмолвился… мол, вот и вымолили… Я-то, уж прости, думаю… может связано как?
И женщины снова зарыдали.
Таксист
Пьер Безухов, герой, образ и человек, стоял в небольшом зале, с темнотой вместо потолка, пронизанной струйками белого тумана. Слабое освещение подвешенного абажура, шнур которого терялся в ней, выхватывало лишь стол, покрытый биллиардным сукном, те самые струйки и трех человек за ним. Люди разговаривали. Еще пара стульев была свободна. Чуть в глубине, как ему показалось, проступали контуры ниш. Двое, сидевшие вполоборота, бросили на гостя равнодушный взгляд. Третий, над спиной которого высилась лысая макушка, как и у правого, даже не обернулся.
Никто не придал значения его появлению. Разговор, судя по мягкой приглушенности, должен был протекать спокойно и размеренно, в некой бесконечной обыденности… но «вопреки» и «все-таки» нарушался всплесками эмоций.
Несколько минут Безухов стоял ошарашенный и просто слушал.
Сейчас говорил человек слева в необычном атласном дублете, что носили подданные Альбиона в далеком средневековье, с пепельной шевелюрой, манеры и форма общения которого не позволяли отнести владельца ни к одному из знакомых гостю слоев общества. Говорил он слегка клокочущим голосом, явно владея вниманием остальных:
– Таланту всегда предлагается выбор: деньги или время. Ни одному гению того и другого история не дала. И не возражайте!.. – упреждая чуть заметное движение собеседников, «шевелюра» тряхнула плечами. Дублет колыхнулся кистями бахромы – деталью, завладевшей вниманием Пьера и, переливаясь сполохами, застыл. – Увы, почти все выбирают деньги. И получают. Лишь один, один-единственный!.. когда из десятка, а когда из тысяч, сотен тысяч все-таки выбирал меня! Время! Причем, в отличие от вас, господа, располагаю доказательствами. Они налицо, ибо я – прошлое время! Всё уже совершилось во мне… и вместе со мной! А сейчас перед вами – свидетель! Почему, спросите меня?.. – говоривший от возбуждения даже наклонился вперед, – если ты ощутил движение потока, уносящего в бездну всех и вся, прикоснулся ко мне, осознал, что летишь, проваливаешься, как и остальной мир, но решил сделать шаг вперед – я не вспомню о девяти. Ты сроднишься со мной, и завеса заботы приоткроется шагнувшему! Именно я удобряю память, питаю своим свидетельством. Исчезни прошлое – исчезнет время. Но я дарю избраннику это! Способность жить без опыта. Уже не встанет вопрос: почему нельзя пройти сквозь огонь? В его памяти подобного опыта нет. Так же, впрочем, как и самой памяти. И он – идет! Пламя не трогает его! Потому что тлеть и сгорать можно только во времени! Вот какова моя сила!
– Или вашего отсутствия? – заметила «спина». – Возможно, времени никогда и не было, как и происходящего с нами.
Первый, хмыкнув, тяжело посмотрел на него.
– Что же тогда было, по-вашему? – спросил правый в синем пуловере, вальяжно отклонившись, будто пытаясь снизойти до собеседников.
– Память о сне, – «спина» не смутилась. – Невероятно талантливый фантазер делал росписи нашего сознания. – человек помолчал. – Именно в нем Сибелиус. И Рафаэль. В моей галерее – «Аве Мария»… И Балакшин… Евгений. А пролитая на сцену любовь?.. «Юнона и Авось»? Здесь я согласен – избранник есть. Одного помнят всегда… – и, повернувшись налево, буквально впился в первого глазами: – Только, простите, не вы определяете экспозицию.
– Что, учитесь смотреть в глаза времени? – усмехнулся «пуловер». – Или заглядывать? Так оно неблагодарно! Вспомните последнего президента!
– Союза?
– Таврической Украины! Время побаловалось ровно 60 лет… и обмануло! Кто следующий? – он с издевкой посмотрел на сидящего перед ним.
Шевелюра размашисто взлетела, дублет надулся, и кисти заколыхались, источая сполохи недовольства:
– Но, но! – владелец пепельных волос погрозил противнику. – Поосторожнее с «панибратством»! Отомщу!
– Я ни слова не сказал о Лермонтове! – пуловер с возмущением отмел претензии. – Подумаешь, год рождения! Вторая дата не легче!
– Видать, к великому готовили, да пуля – дура. А уж русская, бунтовская, горячая… – кисти снова качнулись.
Невидимый ветер стих, Безухов, приоткрыв рот, застыл, а двое других переглянулись, пожав плечами.
– А насчет того, кто определяет экспозицию… напомню!.. – голос первого зазвучал язвительно, – Джордж Истмен, основатель «Кодака», так и не увидел трагедии детища, которое надменно взирало на «трущихся» вокруг, более века. Но мне было угодно посмеяться над преемниками: за десяток с небольшим лет я уронил стоимость компании в двести раз! Это случилось совсем недавно.
– А как же люди?! – вырвалось у «спины». – Электронное хранение снимков их заслуга! Так же, как книгопечатание. Вы что же, вообще вычеркиваете человека из процесса?!
– Процесса над кем? – спокойно спросил «дублет». – Над ним, что ли?.. – и кивнул на пуловер. – Хм… а вы шутник, милейший, если так называете возможность стать свидетелем своего краха… однако, полет же у вас! – он расхохотался. – Я подумаю! – И повернулся к Пьеру с добродушной улыбкой, будто ни тирады, ни грозного ответа не было вовсе: – Да вы проходите, Петр Кириллыч, присаживайтесь.
– А вы… вы, простите великодушно… вовсе не удивлены-с моему появлению? – Безухов нервно оправил сбившееся жабо.
– Так и вы, граф, не очень-то нашему, – тот развел руками и, кивнув на соседей, усмехнулся.
– Простите, господа… но мое поведение как-то можно объяснить-с. Простите, ради бога еще раз, – гость в легком смущении мял ладони. – Понимаете, со мной происходят удивительнейшие вещи, которым не нахожу объяснения… – он сделал паузу, – и не будучи убежден, да-с, не будучи убежден, что состою в полном рассудке, я вряд ли бы осмелился нарушить беседу… Оттого и не выказываю удивления… Но, где я? – Говоривший развел руками и тут же заторопился, вспомнив требования этикета: – Однако ж, позвольте-с представиться, ваш покорный слуга – граф… Безухов.
– Ну, обо мне, полагаю, вы догадались, – человек слева приложил руку к груди. Я прошлое время. Прошедшее. Вот он, – палец грубо ткнулся в собеседника напротив, – господин Новиков, Олег Евгеньевич.
Сидевший кивнул. Пуловер, едва заметным движением плеч хозяина, тоже.
– Ну, а спиной к вам расположился… подчеркиваю – спиной!., сам виновник нашего появления здесь. Да и вашего! Некий «сказочник»… с пером за ухом! Интересные мысли выскакивают… – человек рассмеялся. – Черепушка-то полнится! По мне, так лучше бы сразу «в дамки»! Сказать о нем ничего не могу, ибо, как заметил выше – время прошлое и для «единственных». А этот, – также бесцеремонно, как и прежде, бросил он, – здесь и сейчас. Сам, видите ли, определяет! – И посмотрел через стол. – Может, Олег Евгеньевич его знает?
