A&B - Tais
— Несчастный случай?
— Вряд ли. — Она покачала головой. — Все здание было спроектировано с особой тщательностью и заботой о безопасности. Над ним работали лучшие умы, при постройке использовали только самые лучшие материалы, все было просчитано до миллиметра, до миллиграмма. Не мог такой дом в один момент ни с того ни с сего сложиться подобно карточному домику. — Она посмотрела в свою чашку, Араки сразу понял намек и налил еще чая. — Единственный способ так быстро разрушить его — заложить взрывчатку под всеми несущими опорами дома и подорвать ее одновременно. Но пробраться в их дом без приглашения было невозможно, если только ты не умеешь проходить сквозь стены. Мы с бабушкой долго размышляли на этот счет и пришли к выводу, что сделать это мог только тот, кто пришел в этот дом под видом гостя, кто-то, кого знали ее близкие, кому она доверяла. Кто конкретно это сделал, мы не знаем и сейчас. В один миг мы потеряли все. Все погибли: мои мама и папа, друзья, знакомые, самые близкие и, как мы тогда думали, Себастьян и его мама. Благодаря авторитету его матери мы могли жить относительно безмятежной жизнью. Большинство Альф боялись ее, и мало кто рисковал посягнуть на что-то, что принадлежало ей, в том числе и на подчиненных, поэтому нас не трогали. Мы были привилегированны, неприкасаемы. И лишившись ее защиты, мы стали похожи на сочный кусок мяса среди голодных волков. У нас было богатство, слава, да одни наши головы могли бы служить отличным трофеем, которым можно было бы хвастаться до конца жизни. Нас должны были убить.
— И как вы справились?
— Мы притворились мертвыми, сделали вид, что тоже были на этом вечере. От большинства нашего состояния пришлось отказаться. Мы раздали его на благотворительность, а себе оставили ровно столько, сколько нужно, чтобы не умереть с голоду. Честно говоря, я до сих пор не могу к этому привыкнуть, а тогда для меня это был абсолютный шок. Оказывается, завтрак не готовится сам, а наличие дворецкого — роскошь, что место, где ты живешь, не само по себе чистое, его нужно убирать, что за едой нужно ходить в магазин, а если оторвалась пуговица на рубашке, ее нужно пришить, а не покупать новую.
— Какой ужас, — Араки не смог удержаться от саркастичного комментария.
— Для нас было тяжело привыкнуть к новой жизни, особенно для бабушки. Она все это богатство своим горбом зарабатывала, и сколько ради него ей пришлось пережить, а тут нужно его отдать. Немыслимо, но выбора у нас не было. Тут вопрос стоял не о том, как жить, а жить ли вообще. И вот спустя почти год после трагедии он заявился к нам, прокрался незамеченным в квартиру и ждал нашего прихода. Войдя, мы его не увидели, пока он с нами сам не заговорил. — Она сделала глоток.
— И что потом?
— После того как мы отошли от обморока, мы узнали, что каким-то чудом им с Хики удалось выжить, и сейчас им нужно, чтобы кто-то взял их под опеку. Бабушка была счастлива взять его, но не ее. Она прекрасно помнила, как она себя вела, да и к тому же зачем ей заботится о безымянной безродной девчонке, представляющей прямую угрозу ее родной внучке? Но он поставил два условия: во-первых, либо она берет под опеку их обоих, либо никого, и, во-вторых, жить они будут вместе. И никак по-другому. Бабушка не хотела этого, но он был непреклонен, поэтому она вынуждена была согласиться. Я и она под одной крышей жить не могли, поэтому они поселились отдельно в этой квартире. Бабушка поначалу часто заходила, следила за ними, как полагается опекуну, но вскоре забросила это дело. Они сами справлялись со всеми домашними обязанностями и вполне могли жить самостоятельно. Девять лет они прожили здесь. За это время мы открыли магазин, повзрослели и освоились с новой жизнью. Мне казалось, что и он и мы с бабушкой были счастливы. Мы никогда с Хики не пересекались, но он часто к нам заходил один. Как только мы ни проводили время вместе; обычно это уютные вечера за чаем и разговорами, но мы и на лыжах катались втроем, а летом ездили купаться на природу, и в океанариум ходили. Ни про себя ни про нее он почти ничего не говорил, предпочитая слушать нас. Не знаю, какие между ним и Хикари были отношения, но, судя по фото, они были очень близки. Я завидовала ей. И вот два года назад он перестал выходить на связь, не отвечал на наши звонки, сообщения, сам не заходил долго, и мы начали переживать. — Она замялась, раздумывая, стоит ли ему говорить об этом.
То, что она хотела сказать дальше, было тем, что изо всех сил она старалась забыть, неустанно делая вид, что этого не было, это приснилось, это неправда. Но как бы она не старалась похоронить это в своей памяти, раз за разом оно всплывало, заставляя ее ненавидеть себя все больше и больше. Может, если рассказать кому-нибудь об этом, станет легче? В смятении она начала ковырять ногти — вредная детская привычка, но она успокаивала ее, давала какой-то странный покой,