Влада Воронова - Крест на моей ладони
— И это правда, — ответила я.
Элунэль кивнул.
— Своего друга и побратима Бернард защищал до последнего. Он остался прикрывать отход, а мне приказал увести Долерина. Твердил, что без него наш мир опять превратится в гнилое застывшее болото. Я послушался, дурак. Нам надо было остаться с ним, смерть в бою с гвардейцами была бы достойной концовкой и нашего дела, и наших жизней.
— Так ты был побратимом вампира? — не смогла я поверить услышанному.
Глаза Элунэля полыхнули яростью.
— Бернард остаётся моим братом и в посмертии! Он и Долерин.
Хелефайя отвернулся.
— Бернарда всё же сумели взять живым. И сожгли. Прямо там же, у входа в узкое ущелье, где шёл бой. Они все были такими смелыми с израненным до полусмерти людем. Совсем не боялись того, кто даже пошевелиться не мог, отважно и решительно плевали ему в лицо и били ногами по свежим ранам. — Элунэль перевёл дыхание, вытер слёзы и сказал: — Нас взяли на выходе из ущелья. Поскольку хелефайи всё ещё продолжали оставаться любимейшей игрушкой Великих Мирохранителей, казнить или наказывать каторгой наш народ не стали. За всё должен был расплатиться владыка Хелефайриана. А нас всего лишь на семьсот семьдесят семь лет отрешили от милости Всесовершеннейших, подчинили правителям Лиги и Альянса наравне с магами и оборотнями. Ладно ещё, ануну продолжают присылать. — Элунэль улыбнулся с такой безнадёжностью, что мне сдавило горло.
— А что было с Долерином? — хрипло спросила я.
— Заменить его в смерти мне не разрешили, — ответил Элунэль, — но позволение разделить с ним Тропу Позора, взять себе половину его боли во время потёмочной казни, самой страшной из всех возможных, я у Предрешателей вымолил. Так что закончилась она вдвое быстрее, чем должна была. А Бернарду я так и не смог ничем помочь.
— Нет, — сказала я. — Ты подарил ему веру в удачу и победу. Умирая, он верил, что его братья живы, а значит, будет жить и мечта, за которую вы сражались. Что она обязательно станет реальностью. Только благодаря этой вере Бернард мог превратить свою казнь в бой и одержать в нём победу. Все те, кто был свидетелем его смерти, унесли в сердце сомнения в правильности нынешнего облика волшебного мира и смогли передать их своим детям и друзьям. А те передали своим детям. Дело, ради которого жил и умер Бернард, не погибло. Теперь, благодаря сомнениям, которые он оставил в сердцах людей волшебного мира, предводитель нового восстания обретёт гораздо больше сторонников и сможет победить. А значит победит и Бернард. Победит благодаря твоей помощи.
Звучало всё это возвышенно и патетично до театральности, но Элунэлю были нужны именно такие слова, ему необходима величественная и счастливая концовка жестокой истории, пусть и воображаемая, разыгранная в театре одного актёра. Слушал он меня с напряжённым, острым вниманием, так, что даже маскировочная личина исчезла.
— Кто тебе об этом рассказал?! — вскричал Элунэль, до синяков стиснул мне запястья. — Кто?!
— Никто, — с растерянностью ответила я. — Это ведь очевидные вещи, их не поймёт и не озвучит только полный дурак.
Элунэль ослабил хватку, прижался лбом к моим рукам. Верхушки ушей отвернулись к затылку, кончики беспомощно обвисли.
— Вы очень похожи… То же самое, почти слово в слово, сказал мне Долерин о Бернарде перед тем, как мы взошли на Тропу Позора. И с Бернардом вы похожи… У тебя такое же сострадание к боли слабых и нелепое стремление навесить на себя грехи их обидчиков, как и у него. В тебе живёт их убеждённость, что судьбу можно отринуть, что обычным людям под силу изменять мир. У вас одна и та же беззащитная хрупкость цветка и сокрушительная мощь боевого металла. Вы так похожи, что становится жутко.
Я мягко высвободила руки.
— Нет, Элунэль, ты ошибаешься. Мы — разные. Совсем разные.
— Да, — ответил он. — Разные. — Верхушки ушей поднялись, развернулись вперёд. — При всём сходстве ты совершенно другая. Ты гораздо сильнее и мудрее моих братьев. Ты можешь победить. Ты сумеешь отличить истинный путь от призрачного, который сгубил Бернарда и Долерина.
Элунэль вздохнул, досадливо дёрнул верхушками ушей и сказал:
— Но самое страшное в этой истории не боль и не смерть, а глупость. Точный день и час снятия опалы знают все, но уже семьсот семьдесят пять лет у заблокированных астральных зеркал круглосуточно дежурят хранители, точно так же, как дежурили у зеркал действующих. И должность хранителя по-прежнему самая уважаемая и престижная, первая после владыческой. Мы ждём досрочного прощения. Нам не терпится вновь стать Избранным Народом, самыми любимыми рабами среди не столь обласканного быдла. Свобода хелефайям не нужна, потому что у нас не хватает ни ума, ни сердца понять, а что же с ней делать.
— Элунэль, если ты понял, для чего нужна свобода, поймут и другие.
Он внимательно посмотрел на меня и сказал:
— Свобода — это самостоятельный выбор пути.
Элунэль взял меня за правую руку, перевернул кисть ладонью вверх и накрыл своей.
— Всё, что по-настоящему есть у хелефайев, то, ради чего нас сотворили, это наша верность. Но верность такая странная штука, что обладать ею можно, только отдав другому. Моя верность принадлежит тебе. Ради того пути к новому миру, который ты сможешь проложить, начертательница.
— А ты уверен, что это будет хороший мир? — спросила я.
— Нет. Но хуже, чем есть, мир быть не может. Так что новый путь необходим нам всем. — Элунэль улыбнулся, кончиками пальцев погладил мою ладонь. И замер. Уши, и те не шевелились.
— Корсунь, — произнёс он едва слышно. — Великое Всесилие стихий, ведь это же корсунь! Ратный крест и перепутье, знак смены судеб.
— Это шрамы, — убрала я ладонь. — Пусть и в форме косого креста. Всего-навсего шрамы, и не более того. Ты лучше личину надень, чем искать высший смысл там, где его и в помине нет.
Элунэль накинул новую личину.
— Что ты думаешь делать с Джакомо?
— Активацию Рижина завершит Хаосом — так быстрее и надёжнее. И сегодня же Джакомо отработает основные страховки со всеми тремя первоосновами. Но, в конечном итоге, из четырёх вариантов он выберет Свет. По складу характера Джакомо похож на белодворцев, так что финал очевиден.
— А ты выбрала Хаос?
— Нет, — покачала я головой. — Хаос мне навязали как дрянной товар в мелочной лавке. Так что пришлось учиться работать с тем, что было.
— Но что бы ты выбрала, будь возможность?
— Ничего не знать о существовании волшебного мира. Стать обычным человеком, а не волшебницей.
Элунэль глянул на меня с испугом.
— Нет, — сказал он. — Ты не можешь нас бросить. Нельзя бросать тех, кто тебе верит.
— Я знаю. И не собираюсь никуда уходить.
— Хорса, а чем Хаос лучше Света?
— Ничем. Это дело вкуса. С Хаосом мне было удобнее, только и всего. Больше подвижности, изменчивости. Зато пробивная и фиксирующая способность ниже, чем у первооснов. Но наказателю всё же лучше пользоваться Хаосом, а первоосновами лишь изредка, как вспомогательными силами, — дольше проживёшь.
— Вот как, — задумчиво произнёс хелефайя. — Интересно.
— Да прям, — дёрнула я плечом. — Ничего по-настоящему интересного в изначалии нет, и никогда не было. Гораздо важнее придумать, как уговорить Джакомо завтра же уехать в Пражанию.
— Зачем? Учиться он может и здесь. Обратники — большая редкость, но найти наставника мы сумеем. К тому же не обязательно учиться сразу высшему искусству. Достаточно купить Джакомо хорошую волшебную палочку.
— Правду мой брат говорил, лишних знаний действительно не бывает, — вздохнула я. — Надо было на учебке нормально заниматься, а не читать на лекциях детективы вперемешку с любовными романами. Сейчас можно было бы обучить Джакомо всему начальному курсу, довести до того уровня, когда становится возможным самообразование. Нулевики ведь могут управлять и прямой и обратной магией. Другое дело, что нам доступно только самое элементарное волшебство. Но чтобы обучать других, нужны знания как таковые, а не способность применять их на практике. Однако сожалеть об упущенных возможностях поздно, надо расхлёбывать последствия собственной глупости.
— Нина, — не понимал Элунэль, — но для чего Джакомо надо учиться именно высшему волшебству?
— С первоосновами будет быстрее и надёжнее, — объяснила я. — Да и учитывая альянсовские порядки, высшее посвящение станет для Джакомо дополнительной страховкой. Появлению человека-волшебника здесь не обрадуются. И ещё — Джакомо обязательно должен стать самоназванцем. Это сильно упрочит его положение в высшей касте.
Элунэль кивнул.
— Поэтому ты и хочешь увезти его в Пражанию? — понял он. — Ар-Даллиганы и Тлейга не поверили, что Джакомо стал волшебником, да ещё и высочайшим, вроде Брокко или Дьятры. А когда осознают непреложность этого факта, Джакомо будет далеко, и всё их общение сведётся к переписке по интернету и телефонным звонкам. Получая сообщения в обычном джакомовском стиле, Тлейга и ар-Даллиганы быстро смогут понять, что статус чаротворца не мешает ему оставаться прежним. Ни дружбе, ни любви ничего не угрожает, если только они сами не захотят её разорвать. Но они не захотят.
