Александр Полосин - Армагеддон был вчера
Нургалиев взобрался на пустые патронные ящики, вскинул «эсвэдэшку», через прицел внимательно обозрел подступы к их временной крепости.
– Продвигаются, басурмане, – доложил он.
– Далеко? – забеспокоился Нечипорук. Перевязку он бросил и потянулся к пулемёту.
– Метров триста с небольшим. Но ползут медленно. Тащ-щатся, – с сарказмом протянул Нургалиев.
– Значит, ещё покурить успеем, – заключил сержант и довольно осклабился: – Эй, Коваль, у тебя ещё курёха осталась?
Андрей Ковалёв, почему-то постоянно называемый Ковалем, словно хохол какой, тупо смотрел невидящими глазами на «командира». На почерневшем от копоти лице резко выделялись только белоснежные зубы и белки необычайно чистых серых глаз. Правда, про глаза уже можно было сказать – зрачки в томатном соусе. Как и про весь внешний вид. Забрызганный с головы до ног своей, да и чужой кровью, в обожженной «афганке», он выглядел жутко и жалко. Как, впрочем, и все до сих пор оставшиеся в живых товарищи. Нет, уже не товарищи – соратники. Побратимы!
– Что? – непонимающе переспросил он, судорожно вцепившись в цевьё автомата.
Нечипорук нахмурился.
– Эй, парень, ты чего тупишь? Аллё, пациент, мы вас теряем!... – Он пощёлкал пальцами перед глазами Коваля. – Дай закурить, говорю.
Коваль судорожно сглотнул.
– Курить?! Ах, да, закурить, – закивал он торопливо и растерянно похлопал себя по карманам.
Нечипорук хладнокровно вытащил у него из нагрудного кармана смятую пачку «Оптимы», вытряхнул оставшиеся четыре сигареты.
– Оп-паньки, как раз по одной на каждого! – Обрадовался он и сунул одну в зубы Ковалю. Остальные раздал братве. Ну и пусть они один татарин, второй – узбек, а Коваль так и вовсе москаль, здесь все – одна братва-солдатня.
Вытащив китайскую подделку под знаменитую «Zippo», он эффектным жестом чиркнул по штанине, дал всем прикурить.
– Красота! – выпустил Нечипорук тонкую струйку дыма в потолок. Коваль затянулся и тут же закашлялся. Виновато посмотрел на сержанта.
– Не пыли, пехота! – добродушно хлопнул его по плечу Нечипорук. Коваль вжался в угол и затравленно улыбнулся. Этот хохол что, вообще ничего не боится, что ли? Отморозок, блин. Могучему сержанту самое место гденибудь в «краповых беретах». Кирпичи лбом расшибать. Зверюга!
Сам Коваль боялся. Боялся умереть, боялся боли, боялся смерти. Боялся до ужаса, до икоты, до желудочных спазмов, до писка... Он не просто боялся – он испытывал настоящий животный страх. Всё его существо надрывалось в немом вопле – ЖИТЬ! Любой ценой! Ради этого он готов был убивать сколько угодно «боевиков». И не со зла, а именно от страха, всего лишь защищаясь…
По закопчённым лицам этих азиатов вообще ничего нельзя было понять, но Коваль нутром чуял – перепуганы не меньше его. И все стараются не думать о трупах товарищей, сваленных в полуподвале.
Одному только хохлу всё нипочём: ходит себе, посмеивается, шутит, балагурит, хохмит. Опять же пули его обходят, как заговорённого. Вон только две несерьёзные царапины на морде…
Нечипорук перехватил его взгляд, едва уловимо подмигнул: мол, не боись… Коваль снова сглотнул. Он хотел что-то сказать, но горло перехватил неожиданный спазм, глаза увлажнились.
Нечипорук отвернулся, сделал несколько затяжек, задумчиво пустил дым из ноздрей, подражая дракону.
– Всё будет ништяк, пацаны, – не очень твёрдо заверил он, но вовремя опомнился, встрепенулся. – Что у нас там, Соколиный Глаз?
– Девять харь, расстояние – триста двадцать, – отозвался Нургалиев. – Скорость – ползком, направление – двенадцать часов…
Сержант хохотнул:
– Ты не выделывайся, пальцем покажи! Нургалиев вымученно улыбнулся.
Они шутят, чтобы тоже скрыть свой страх, понял Коваль потрясённо. Некстати вспомнились растерзанные трупы пленных солдат. Сигарета обожгла пальцы, он выругался и уронил окурок на пол, задавил прикладом.
– Это же зверьё, – сказал он неожиданно. Соратники недоумённо уставились на него, Коваль продолжил с жаром:
– Они считают себя потомками людей-волков, спустившихся с гор. Поэтому все остальные для них – просто овцы.
Нургалиев с Ходжаниязовым молча переглянулись, а Нечипорук сплюнул зло:
– Херня, – заявил он твёрдо. – А пусть даже так – и чо? Наши предки – могучие лесные медведи – вышли из такой дремучей тайги, что эти волкодлаки хвосты поджали бы от одного её вида.
Он помолчал, посопел зло, затем решительно добавил:
– Так что мы их ещё сами сожрём! Дерёмся же пока, мать их…
На краткий миг Ковалю показалось, как под закопчённым лицом сержанта мелькнул звериный оскал, он поморгал – наваждение пропало. Перед ним опять стоял просто человек. Лихой вояка. Но – человек.
– А ты что, совсем ничего не боишься? – тихо спросил Коваль.
– Почему не боюсь!? – удивился Нечипорук. – Я чё, похож на придурка? Только те ни хрена не боятся. У тебя, паря, похоже в мозгах полный… гм… в общем, компот. Запомни: настоящая храбрость не в отсутствии страха, а в умении перебороть его. Я вот, например, много чего боюсь. Щекотки боюсь, зубы лечить боюсь, боюсь обмочиться от страха…
Он помрачнел, добавил задумчиво:
– Умереть боюсь… Просто я вырос в таком жутком гетто Казани, где эти люди-волки обосрались бы в первый день. У нас в городе каждый квартал поделён на зоны, сунешься на чужую – башку в момент проломят. Так что я насмотрелся на подобное. Да и здесь пострелял… – кивнул он на забрызганное кровью помещение.
– А у нас в Лисичанске такого никогда не было. Там у нас хорошо и тихо, – подал голос Нургалиев, не отрываясь от окуляра прицела.
– А где этот самый Лисичанск? Благословенный край, наверное…
– На Украине, – улыбнулся татарин. Коваль тоже невольно улыбнулся:
– Надо же, татарский хохол и хохлятский татарин. А узбек наш откуда?
– Из Махачкалы, – хмуро отозвался Ходжаниязов. Они дружно заржали.
– От занимательная география, блин! – утёр Нечипорук выступившие от смеха слёзы. – А ты сам-то откуда? Только не говори, что откуда-нибудь из Воркуты…
– Из Нарьян-Мара, – вздохнул Ковалёв.
– Класс! – счастливо заржал Нечипорук, остальные дружно подхватили.
– А чего ты меня всё Ковалем называешь? Моя фамилия Ковалёв, – наконец-то решился спросить Коваль. Уж очень обидно это звучало.
– Ну ты даёшь, чудак-человек! Так ведь твоя фамилия и пошла от коваля – кузнеца, то есть. Не просто кузнеца, а КОВАЛЯ – мастера, который ковал мечи. А это всегда было самым почётным. Ведь меч – это душа воина! Символ! Символ благородства и власти. Так что гордись, чудило. Даже наш славянский Сварог был ковалем, а это, друг мой ситный, не баран чихнул. Понимать надо…
«Ух ты, – подумал Коваль потрясённо. – А ведь и верно!»
– Так что не бзди, сварожич, прорвёмся, – хлопнул сержант Коваля по колену.
«Сварожич! – ахнул про себя Коваль. – Сын бога! Вот оно! Вот откуда его стойкость!.. А слово-то какое красивое – сварожич! Так и веет от него теплом и мужеством… Значит, и я!…»
На душе неожиданно потеплело, он с благодарностью взглянул на сержанта. Тот улыбнулся ему самым краешком рта, но тайком, так, чтобы никто другой не увидел. И только теперь потрясенный Коваль понял, что неустрашимый сержант боится ничуть не меньше его, но тщательно скрывает это – ведь он сейчас самый старший по званию, командир подразделения. Пусть даже их осталось всего четверо… из тридцати шести!
– Братва, жопу в горсть: кажется, «чичи» попёрли! – заорал вдруг Нургалиев. Торопливо сделал три выстрела подряд. – Минус два, блин! – заматерился, неумело мешая татарские ругательства с самыми изощрёнными – русскими:
– Ах, шайтан-ибад-оглы! Злой чечен кинжал свой точит, злой татара их стреляй!..
Нечипорук подхватил пулемёт, метнулся к окну.
– По местам, пехота, – скомандовал он, и добавил свирепо, – Растерзаем этих волчар, бля!..
Нургалиев торопливо спускал курок, наводил на следующего – снова стрелял, каждый раз отряжая всё новых остроклювых и безмозглых посланниц Смерти…
Коваль, ощутив внезапный прилив сил, сплюнул зло и передёрнул затвор…
* * *Фархив скомандовал в рацию:
– Гранатомётчикам распределиться по номерам. Снайперы, держите склон, не дайте им уйти. По моей команде – залп по зданию.
Через три минуты доложили: все на позициях, готовы к выстрелу.
– Огонь! – тихо скомандовал Фархив.
Шесть ракет одновременно ринулись к крепости.
Он проводил их тоскливым взглядом. Незаметно вздохнул: это не война – это самое настоящее убийство. Война – это когда лицом к лицу, ножи в ножи, глаза в глаза… Только когда рука погружает смертоносный клинок в тело врага, когда ты смотришь в его осатаневшие от ненависти глаза, ещё не понимающие, что он уже мёртв – лишь тогда по-настоящему оцениваешь вкус победы. Только это и может считаться победой! И чем сильнее противник – тем больше чести его победить.
