Евгений Гаркушев - Русская фантастика 2012
— А здесь как будто бы недалеко. Шагов с тысячу, не больше, будет.
— Да, — сказал я, — примерно столько. Но это сейчас стало так широко. А когда была река, отец рассказывал, так было совсем близко. Это потом уже, когда реку запрудило, она стала выходить из берегов и вот как теперь растеклась. И заболотилась.
— А что это над ним такое? — спросил пан. — Будто дымится.
— Это вроде как туман, — ответил я. И вспомнил, как один седок мне объяснял, и прибавил за ним: — Это такое испарение.
Пан посмотрел на меня, помолчал, после сказал задумчиво:
— А говорят, что тут много людей потонуло.
— Кто говорит? — спросил я.
Он не ответил, а только велел:
— Нагибайся!
Я нагнулся. Он быстро сел мне на плечи, я обхватил руками его ноги, встряхнул его, чтобы он лучше сел, распрямился и пошел вперед, в болото. Этот пан, как я и думал, оказался легкий, и сидел он смирно, не елозил, нести его было удобно. Я шел ровным шагом. И я тогда еще подумал, что знаю, на кого это намекал пан, когда говорил, что здесь много людей потонуло. Это потонули те, которые сами сюда пришли! Жалко им было тридцати монет, полезли, ничего не понимая и не зная, и болото их сожрало. А что! Такое здесь каждый год по много раз случается. Бывало, идешь, несешь кого-нибудь и видишь: там шапка на суку висит, а там палка обструганная валяется, а там веревка плавает. Губят себя люди понапрасну, думаешь, и за какие деньги! Так бы и плюнул от досады, кажется, но не плюешь, потому что тогда можно и самому на ровном месте провалиться, дрыгва очень не любит, когда в нее плюют. И она еще много чего не любит! Так я тогда думал. И тут вдруг пан сверху спросил:
— Далеко еще?
Я остановился, осмотрелся и сказал, что я не знаю.
— Десять минут уже идем! — сердито сказал пан. — Я по часам смотрю.
— Может, и десять, — сказал я. — Зато неглубоко идем. Почти совсем по сухому. А могли уже давно по шею провалиться.
— А почему не провалились? — спросил он.
— Я этого не знаю, — сказал я, встряхнул пана на плечах и пошел дальше. И мне тоже подумалось: а почему не провалились? Неужели те его бумажные деньги на самом деле настоящие? Эх, я подумал дальше, что мне эти деньги, я и без них проживу, а вот моя жена нет-нет да и пожалуется на то, что их у нас мало.
— А было бы их много, — говорит она тогда, — наш сыночек нас бы не бросал!
А так он однажды, уже сколько лет тому назад, собрался и ушел в город. Сказал, что хочет записаться в войско и выслужиться там на офицера, купить себе деревню и стать паном. И вот же не возвращается и не возвращается обратно, неужели он и в самом деле там так крепко выслужился, говорила иногда моя жена очень невеселым голосом. И так и я тогда: как вспомнил про сына, так даже аж громко вздохнул и остановился. Пан сверху сразу сердито спросил:
— Что, неужели заблудился, хам?! Ты что, того берега не видишь?!
Я молчал. Но и с места тоже не сходил. А пан очень сердито сказал:
— Какое гадкое место! Ты как будто не вперед идешь, а на одном месте топчешься.
Меня взяла злость, я сказал:
— А ты, ваша милость, назад обернись.
Он обернулся и вроде как хрюкнул. Потому что, я знал, он только теперь увидел, как далеко мы уже отошли.
— Ну, и что там видно? — спросил я.
Он молчал. Я подкинул его на плечах, и мы пошли дальше. Там тогда было много кустов, они росли густо, и я вообще не видел того берега, я только по солнцу знал, куда мне надо идти, а это только пан видел тот берег, потому что он сидел у меня на плечах. Но я и так знал, что он видел: густо заросшее осокой поле и много кустов в разных местах, а прямо впереди, и это уже на том берегу, был виден лес. Вначале, с края болота, это тоже был ольховник, и еще осинник, конечно, а дальше, и выше от болота, уже росли ели, а еще дальше, на самом верху холма, была сосновая роща. Вот какой там тот берег. А вообще-то я по-настоящему ни разу там не был, то есть далеко туда не заходил. И что там все другие ищут, я не знал. И я решился и спросил:
— А вот скажи, ваша милость, а зачем вы все туда идете? Чего вы там найти хотите?
Пан не ответил. Тогда я еще сказал:
— Я слышал, люди говорят, что там будто как в раю. Но мой отец туда ходил и ничего там не видел. Там, сколько он ни шел, был только лес и лес. Такой же, как и здесь. И он вернулся. А другие почему-то не возвращаются. Вот сколько я тут живу и сколько я переносил туда людей, а после ни один ни разу не вернулся. Почему так?
И тут пан вдруг как сжал мне коленями горло! Я чуть не задохнулся! И даже сбился с шага и зашатался. Но пан уже разжал колени, схватился за меня руками и сказал:
— Поосторожней!
А я стоял и чувствовал, как мои ноги все глубже и глубже уходят в болото — и вот я уже совсем увяз по самые колени. А тут еще пан сверху опять заелозил. Я сказал:
— Полегче, ваша милость, не то сейчас многое может случиться.
А он тогда сердито воскликнул:
— Ты не полохай меня, хам! А то как бы тебе самому не наполохаться! — И уже не так сердито прибавил: — Я, если что, быстро тебе кишки выпущу.
Я на это только усмехнулся, потому что я здесь за свою жизнь и за свою службу и не такое слышал, и сказал:
— Не будем, ваша милость, лаяться. Нам идти еще не близко. — И я понес его дальше.
А идти мне теперь стало намного тяжелей, потому что там началось такое гадкое место, что я стал все глубже проваливаться. Да и еще мой пан стал еще больше елозить на моей шее и поджимать ноги, потому что они уже почти доставали до дрыгвы. А про меня уже и говорить было нечего — я изгваздался весь до пояса. И уже даже начал понемногу задыхаться. А тут еще пан сверху вдруг сказал очень противным голосом:
— Собака! Ты меня нарочно сюда затащил. И я тебе теперь скажу, почему никто оттуда обратно не возвращается. Потому что боятся тебя!
— Зачем меня бояться? — сказал я.
— Затем, что ты их здесь утопишь, вот что! — еще громче сказал пан. — Сперва ограбишь, а потом утопишь!
Мне стало смешно, и я сказал:
— А ты тогда чего ко мне пришел? Вдруг я и тебя ограблю?
— А у меня денег больше нет, — сказал он. — Я тебе все отдал. Да и не убьешь ты меня, а это я тебя скорей убью, если мне будет надо.
— Ну, это дело панское, — ответил я насмешливо. — Это тебе, ваша милость, решать, кого казнить, а кого миловать. А мы кто? Мы хлопы, быдло! — После повернул на него голову, насколько это получилось, и опять насмешливо спросил: — Дозвольте идти дальше, ваша милость?
— Дозволяю, — важно сказал он.
И мы пошли. Ат, думал я очень сердито, а вот сейчас сгребу его одной рукой, второй подброшу — и утоплю в дрыгве! И только бурбалки пойдут!..
Но тут я, правда, сразу спохватился и подумал, что сколько раз мне мой отец говорил, что на болоте гневаться нельзя, болото этого не любит. И так же оно не любит тех, кто боится его или даже просто волнуется и думает только о том, как бы не провалиться. Вот почему мы ходим по болоту, говорил отец, потому что мы его не боимся, а остальные боятся. И это очень хорошо, всегда тут же добавлял отец, а то если бы и они не боялись, то у нас бы не было такой легкой и простой работы, за которую к тому же платят не такие плохие деньги. Подумав так, я успокоился и посмотрел вперед — и с еще большим спокойствием увидел, что противоположный берег за это время очень сильно к нам приблизился. Конечно, этот туман (или, правильнее, испарение) над болотом мешал четко видеть далеко, но мне все же показалось, что сосны на том холме, к которому мы шли, теперь стали значительно ближе. Я опять поворотил голову к пану, насколько это у меня получилось, и веселым голосом сказал:
— Вот видишь, ваша милость, а нам уже совсем немного осталось. Скоро на сухую землю выйдем, на тот берег.
На что он вдруг сердито ответил:
— Не заговаривай мне зубы, хам! Знаю я твою породу! — и еще сильнее вцепился в меня руками.
— А что моя порода? — сказал я, продолжая идти по болоту. — Я своей породы не скрываю. И мой отец, и мой дед, и прадед, и так далее, все были люди честные, работящие и у всех на виду.
— Га, на виду! — опять очень сердито сказал пан и стал шарить у себя по поясу. Проверяет, хорошо ли достается пистолет, подумал я, но виду не подал, что я что-то заметил, а как ни в чем не бывало продолжил:
— Вот вы все туда идете и идете. Если бы ты только знал, ваша милость, сколько я туда людей перетаскал! Но ни один из них мне честно не ответил, что ему там надо. Вот как! Я их туда несу, а они все молчат. Ну да что мне их молчание, я же уже говорил, ваша милость, что мой отец туда ходил, долго искал, но ничего не нашел. Совсем ничего! Там только один лес, ваша милость, и все. А вы все думаете, что будто там рай. А ничего там нет!
Вот что я ему тогда наговорил. А говорить мне было тяжело, я же по-прежнему очень глубоко проваливался в грязь, уже даже почти по грудь. Но я все равно не замолчал, пока не высказал ему всего, что хотел.
