Екатерина Чернявская - Хозяин зеркал
В Городе Нияз довольно быстро нашел работу. Он работал в котельной. Котельная нужна была для того, чтобы поддерживать температуру кипения смолы. Смола кипела во рву, который окружал зубчатый замок Господина W. Так Нияз и научился читать, по крайней мере освоил одну букву, потому что в те часы, когда кончалась его смена, он мог выбираться из котельной на широкий плац и любоваться развевающимися на башнях флагами – красными, с черной буквой «W». Шухрам говорил, что флаги сделаны из человеческой кожи, но Нияз ему не верил, потому что человеческая кожа не бывает красной.
В котельной работали еще двести пятьдесят человек. Почти все они были чужаками, пришедшими в Город в поисках заработка, или, если говорить по-тролльски, гастарбайтерами. Gastarbeiter – гость-работник. Только Нияз гостем себя совсем не чувствовал. Гостя сажают на кошму и угощают чаем с лепешками, кормят мясом варана и свежим прохладным арбузом. У Нияза был час на еду, и ел он только сухой хлеб. Гостя укладывают спать на лучшую постель в доме, а Нияз спал там же, в котельной, на куче угля. Гостя уважают и выслушивают его истории, а с Ниязом никто не хотел говорить, даже другие гастарбайтеры. Гостя любят, а Нияза не любили. Особенно не любил его Ганс, начальник смены. Ганс, впрочем, не любил никого из кочегаров, потому что когда-то в котельной работали одни горожане. С горожанами можно было почесать язык, горожане отлично знали друг друга, ведь должность кочегара была в те времена наследственной и переходила от отца к сыну. А теперь в котельной было не продохнуть от смуглорожих, узкоглазых, пришедших то ли с юга, то ли с запада, то ли с востока, с берегов Пересохшего моря, и говорили они непонятно, и даже пот их пах иначе. Гансу все это крайне не нравилось, поэтому он бил кочегаров тростью, чтобы те помалкивали и работали усерднее.
Кое-что Нияз все же успел узнать. Например, что его хозяин (не Ганс, конечно, а самый верховный хозяин, Господин со странным именем W) – один из правителей Города. Работать на правителя было приятно, хотя самого W Нияз в глаза не видел. По слухам, когда-то и котельной никакой не было, а смола кипела от чистой ярости W. Но теперь W, кажется, тратил свою огненосную ярость на что-то другое, потому что еще сто лет назад тролли, уцелевшие в Подземных Войнах, сложили печи и протянули сложную систему труб. Наверное, отсюда и пошло тролльское словечко «гастарбайтер». Из троллей в котельной остался только главный инженер, но и он появлялся тут редко – спускался в раскаленный, пышущий жаром ад, недовольно оглядывал огненные жерла топок и, развернувшись и сцепив руки за спиной, уходил прочь.
Котельная работала как часы.
Что такое «часы», Нияз тоже узнал только в Городе. Часы – это такой круг со стрелками на самой верхушке Башни Висельника. Часы показывали время и били каждый час. В конце третьего часа Ниязу разрешали выбраться из котельной, съесть свой хлеб и даже (при большом везении) перебежать через подъемный мост и полюбоваться городскими достопримечательностями.
Башня Висельника стояла у самого Триумфального проспекта, разделявшего северо-восточный округ – владения Господина W, и округ юго-восточный, принадлежавший Господину F. У подножия Башни раскинулась площадь Справедливости. С северной стороны площади Справедливости возвышались черно-красные бастионы замка W и кипел смолой ров. С востока к площади примыкало длинное здание суда, окруженное высокой железной решеткой. Там же угрюмо громоздилась статуя Справедливости. Справедливость символизировал «Крот» – легендарная боевая машина времен Подземных Войн. На «Кроте» ворковали, гадили и любились голуби. У статуи дежурил почетный караул Стальных Стражей. Иногда голуби принимали караульных за фрагмент статуи и усаживались им на голову. Стражи стоически терпели.
А в центре площади стояла гильотина.
Очень скоро Нияз узнал, что из всех видов развлечений, которыми, по слухам, так богата столица, рабочим котельной доступны лишь публичные казни. Казни как раз устраивались между тремя и четырьмя часами дня, так что Нияз, стоя в толпе и дожевывая свой хлеб, мог хорошо все рассмотреть.
Сегодняшняя казнь обещала быть красочной. Казнили крупного бунтовщика.
Сам Нияз не интересовался бунтом. Его гораздо больше занимали те двадцать долларов, которые он ежемесячно отправлял семье. Будет бунт – не будет долларов, все просто, как подвода с арбузами.
Но вот Шухрам, проработавший в котельной два года и уже успевший проникнуться городским духом, бунтом интересовался вовсю. Он притаскивал в котельную листовки. Шухрам умел читать – он-то и объяснил Ниязу, что четыре черточки на флаге, похожие на перевернутую горную гряду, есть буква «W». Шухрам читал листовки. В листовках говорилось о том, что на заводе «Полярная звезда» людей превращают в сушеное мясо и удобрения, что Господин P напустил на Город эпидемию бешенства, что все жители северных деревень перемерли от жажды и что такая же участь вскоре грозит и бедным кварталам. И прочие ужасные вещи. Затем листовки предлагали взять в руки оружие и скинуть власть.
Нияз не понимал, как простые люди вроде него, Шухрама, или даже Ганса – как бы тот ни кичился своей палкой и наследственной должностью – могут скинуть власть. Власть может скинуть только другая власть, еще более злая и сильная. Вот как пришли Господа и скинули Королеву. А он, Нияз, и Шухрам, и Ганс, и даже этот бунтовщик, которого сегодня казнят, – какая же они власть?
Шухрам знал почти всех гастарбайтеров в городе, в том числе и одного человека из западной деревни, который смазывал гильотину. Так вот тот человек сказал Шухраму, что сегодня казнят вождя Сопротивления. Шухрама это очень огорчило. Весь день он был сам не свой и то и дело забывал ворочать лопатой или кидал слишком мало угля, за что и получил в конце концов палкой от Ганса. Но вместо того чтобы, как обычно, начать тихо проклинать городского паука на своем южном наречии, Шухрам только молча потер спину и вернулся к работе. Он был очень озабочен. Может, думал, что теперь ему не удастся почитать его любимые листовки?
В три часа смена кончилась, и Нияз вместе с остальными вышел во двор. И тут случилась первая странность – ворота оказались закрыты, перед ними стояла цепочка Стальных Стражей.
Шухрам дернул Нияза за локоть и прохрипел:
– Боятся, сволоча. – Он всегда говорил «сволоча» вместо «сволочи». – Боятся, что мы вывалим на площадь и устроим бучу.
– Какую бучу? – не понял Нияз.
– Отобьем Вигго.
Вигго звали того бунтовщика, которого сегодня собирались казнить.
– Ничего, – упрямо хрипел Шухрам. – Мы по трубе.
Труба проходила подо рвом. В трубе было очень-очень жарко, ведь над ней был полный ров кипящей смолы. Ниязу совсем не хотелось лезть в трубу, а хотелось съесть свой хлеб и вернуться к работе, но все остальные спустились обратно в котельную и полезли в трубу. Ганс сидел в дежурке с другими начальниками смен и обедал, так что никто их не остановил. Нияз тоже полез в трубу, потому что от своих отбиваться нельзя. Пару раз отобьешься – и как раз угодишь под струю кипящей смолы.
Шухрам зажег свечку. Металл под руками был такой горячий, что оставлял ожоги. Воздуха почти не было. Они ползли и ползли вперед в темноте за тусклым огоньком, и Нияз слышал только хриплое дыхание впереди и позади да треск раскалившегося железа. Наконец добрались до вентиляционной шахты и стали карабкаться по железным скобам. Шухрам отодвинул решетку – он давно уже открутил болты, чтобы ночами ходить на свои тайные собрания, – и все выбрались из шахты на задворках здания суда, на заросшем сорняками пустыре. Отсюда пошли на площадь, откуда уже доносился ровный и мерный гул толпы, перемежаемый отдельными выкриками.
На площади было столько народу, что Нияз сразу отбился от своих и потерялся. Ему отдавили ногу, а затем больно саданули локтем под ребро. Все: и приличные господа в хороших костюмах, и рвань с Ржавого рынка, и литейщики, угольщики, кожевенники, и рабочие с верфей, и торговки цветами, и мыловары, и прочие-прочие – все они гомонили, пахли смазкой, духами, по́том, все вставали на цыпочки и тянули шеи вверх, чтобы рассмотреть высокий помост гильотины и стоящего на нем человека.
Человек был широкоплеч, космат и чернобород. Из-под рваной черной рубахи выглядывало голое тело, грязное, в кровоподтеках и ожогах. За человеком стоял палач в красном капюшоне, но никто не смотрел на палача. Все смотрели на него – бунтовщика Вигго. Все, кажется, чего-то ждали.
Нияза дернули сзади за плечо. Обернувшись, он увидел вымазанную сажей физиономию Шухрама. Шухрам, судя по выражению лица, тоже ждал.
– Чего все ждут? – прошептал Нияз. Почему-то ему показалось, что говорить громко нельзя, хотя вокруг даже кричали.
– Ждут, что он скажет, – непонятно ответил Шухрам.
– То есть как «что скажет»? Все говорят: «Пользуйтесь обувным кремом госпожи Зельцер!» или «Покупайте подшипники завода братев К и К!».
