Хмурое небо - Константин Станиславович Бобринёв
Учеба далась мне вначале тяжело. Основную массу детей набирали из обеспеченных семей, которых с ранних лет готовили к поступлению, так что я оказался белой вороной. Если при заводе мои успехи сделали меня лучшим в классе, то в Академии я сразу попал в разряд отстающих с позорной кличкой «Оборванец». Студенты жили в общежитиях на территории учебного заведения, там же питались и проводили почти весь свой досуг. В остальной город мы поначалу выходили лишь на экскурсии. Родителям разрешалось навещать детей в последнее воскресенье месяца. Чтобы нагнать сверстников приходилось постоянно недосыпать, а, чтобы не загнобили — драться. По прошествии года упорным трудом мне удалось выбиться в крепкие середняки, а задиры поняв, что я могу дать сдачи, переключились на более слабых. В это же время у меня появился по-настоящему первый друг Том Ривман, с которым мы дружны и по сегодняшний день. Он работает в отделе приемки, куда мы сдаем найденные материалы.
Касательно длительности, обучение предполагалось на 8 лет:
Базовый курс — 3 года. Основы наук, боевой и строевой подготовки.
Основной курс — 4 года. Углубленное изучение предметов в соответствии с назначенной специальностью. Там я подружился с Вероникой Андреас, а потом и влюбился в нее. Но, к сожалению, мы так и остались друзьями. Сейчас она замужем, растит двоих детей и уже отошла от службы, переведясь в канцелярию Магистрата здоровья. На данном этапе я более подробно изучал химию, физику, математику, литературу и историю, освоил саперную подготовку, тактику ведения боя, стрельбу из всего штатного и наиболее распространенного в Вельде оружия, узнал их сильные и слабые стороны, научился управлять автомобилем, а затем и бронетранспортером.
Итоговый курс — 1 год. Повторение и обобщение знаний, подготовка к выпускным экзаменам и окончательное распределение.
На 1 году основного курса, спустя нескольких месяцев обучения, ко мне впервые в день встречи не пришли родители. А потом я получил страшную весть об их кончине. Какой-то придурок ошибся в расчетах и добавил слишком много аммиачной селитры, произошел взрыв, погибло 53 рабочих. Сила взрыва была такой, что большинство останков не смогли идентифицировать, так что после кремации прах сложили в одну общую урну. Мне не передать словами чувства, что рвали меня изнутри, горе, это мало сказано. Мысль о самоубийстве давлела на черепную коробку, стоит ли дальше жить? Уже тогда я подмечал всю неправильность этого мира, безграничную людскую глупость и тотальный эгоизм индивидов уродливого общества. Мои мечты, что я вытащу своих родителей из бездны нищеты, рухнули вместе с их жизнями, из-за чьей-то тупости, преступной безалаберности. Меня спасла Вероника, поддерживая на грани мой павший дух, да неряшливая забота Тома, который как мог помогал мне в эти трудные дни. И в одну из бессонных ночей меня словно ударом молнии, освещающей тьму невежества, осенило, что моя смерть ничего не даст и ничего не изменит, никакого фурора, максимум удивление, минутная досада тех, кому был симпатичен, и даже Вера с Томом по большому счету забыли бы меня через год, в общем очередной корм для кремационной печи, а жизнь продолжается. Со временем боль утихла, на ее место пришла ненависть, которая как подпитывает дрова огонь, питала мои силы. Потом появилась юношеская идея фикс — моя жизнь станет примером возможности подняться из трущоб, на зло всем скептикам, и быть может в будущем отомстить. И не будет красивых речей, моя месть наполнится болью и кровью, и виновные в смерти моих родителей захлебнутся в ней.
Возможно, кто-то скажет, что в моих действиях нет никакого смысла, традиционное «ты ничего не изменишь», как когда-то сказал Том: «Мы лишь пыль в масштабах вселенной, это даже не мышиная возня». Но для меня смысл был и со временем он приобрел новые краски. Теперь месть отошла на второй план, уступив место созидательной идее сохранения знаний, черт возьми, что может быть благородней, не правда ли?
На 3 году основного обучения, учеников начали отпускать домой после занятий. Мне же податься было некуда. Жилье моих родителей принадлежало заводу, и оно конечно не пустовало. Для таких как я существовала общая казарма, там и прожил до выпускного. Ограничения только пошли мне во благо. В то время как мои сокурсники прожигали молодость на вечеринках в ночных клубах, я учился, ходил на дополнительные курсы подготовки, и к итоговому экзамену стал одним из лучших выпускников года. Помимо основных предметов мне удалось овладеть довоенными языками: старым английским (на смену ему в рабочие районы пришел упрощенный), русским (очень помогало при определении и использовании старых вооружений), меня можно было уже тогда назвать знатоком довоенной литературы (мой любимый дополнительный курс, хоть он и трактовался негативно, но здесь я никогда не слушал лектора, предпочитая самому формировать образы и выводить смысл из прочитанного), в боевой подготовке я поднялся до стрелка 1 класса и специалиста по бронетехнике Великой войны. Как результат итоговый экзамен я сдал на отлично и поступил в Отдел оперативного выявления инакомыслия не стажером, а сразу комиссаром 5 ранга.
По прибытию в Отдел, меня назначили в группу ветерана Трибунала комиссара 3 ранга Остина Крига. Дельный был офицер, грамотный, уравновешенный. Никогда не лез на рожон, поэтому и дожил до пенсии, хотя много чего с ним повидали. Не раз приходилось вступать и в огневой контакт с противником, но мы всегда выходили победителями. Зам его Эрнесто Рамирез, являлся его противоположностью. Гиперактивный, слишком уверенный в своих силах, в одном из рейдов в канализацию получил пулю в лоб от беглого полицейского, убившего двоих своих коллег. Думали, что скрытый сторонник полумифического Сопротивления, оказалось шизофреник. Так, находясь во втором ранге, после ухода Крига на пенсию, я стал командиром группы. На тот момент мне было 24 года22.
За все время службы меня удостоили двумя медалями — «За безупречную службу» и «За храбрость», и рядом юбилейных наград, вроде «50 лет Партии Возрождения».
Если говорить о моей личной жизни, то разговор выйдет до неприличия коротким. Была девушка, встречались где-то полгода, кстати весьма и весьма симпатичная, более не
