Кожа - Евгения Викторовна Некрасова
Изо всей своей земли хозяева выделяют маленький и самый плохой, может – заболоченный, может – сухой, может – забитый камнями кусок почвы, на котором работающие могут выращивать хлеб для себя. Хлеб с остальной земли идет хозяевам. Они капиталисты: продают его – и покупают мясо, вино и сладкое. Приглашают гостей или уезжают в Европу. Еще бывает такой порядок, что работающие должны отдавать хозяевам своих зверей, продукты из зверей, натканное, настоляренное, иногда – своих людей.
Все хозяева принадлежат одному Главному хозяину. Тот управляет всеми через государство – надзирающих. Они надзирают и забирают часть от прибыли хозяев Главному хозяину и себе. Работающие могут жаловаться на хозяина Главному хозяину через надзирающих. Но надзирающие не слышат и не видят жалоб работающих. К полям привязаны деревянные дома работающих, складывающиеся с церковью в деревню. К ней привязан каменный дом хозяина, в котором он живет. Или он живет в городе или за границей, может иногда приезжать. Хозяйский надзирающий надзирает за работающими и собирает с них что нужно или больше для хозяев.
Работающие засевают хлебное поле весной, обрабатывают его летом, собирают урожай осенью. Зимой работающие работают в своих деревянных домах, отапливают их, занимаются строительством, рукоделием, варением чего-нибудь и зверями. Работающие, надзирающие, хозяева, Главный хозяин – одинакового цвета.
Среди работающих в поле – Петр и Прасковья. С ними старшие – Соломонида, Иван и Яков. Домна дома с бабушкой. Хотя Домна никогда не дома, всегда бегает по двору. Играет с курами, гусями, кошкой. Детьми из соседних домов. И с братом Яковом, когда он тут, – он ближе к ней по возрасту. Ее любят и балуют, разрешают не трудиться. Петр – отец Домны – не пьет, поэтому семья счастлива. И вся связанная друг с другом. Домна за Ивана (потому что любила с ним играть больше всех), Иван за Якова, Яков за Соломониду, Соломонида за Прасковью, Прасковья за Петра, Петр за мать – бабушку Домны (дедушка умер еще до Домны). У семьи, кроме дома, – домашние звери: корова, утки, гуси и кошка. Огород.
Шел один из тех дней летом, когда семья работала особенно радостно, потому что работала на своем куске. Вместе все они получались очень сильные, земля собиралась выдать им много ржи и гречихи. После возвращения с поля семья уселась за стол. Бабушка Домны приготовила еду, Прасковья и Соломонида помогли накрыть. Дом сильный, сделан из стволов деревьев. Его собирал Петр. Ткали, пряли, шили все тряпочное в доме и на людей в доме бабушка, Прасковья, Соломонида и даже Домна чуть-чуть. Семья помолилась и принялась есть. В дом вошел работающий надзирающий, главный, который выбирался самими работающими и докладывал им волю хозяина. Работающий надзирающий помолился перед иконами и объявил, что Домну проиграл в карты живущий в далеком городе Хозяин. Он жил далеко, но поименно и наперечет знал всех принадлежащих ему работающих. Домна Хозяина никогда не видела, ее родители видели его в последний раз ребенком. Семья заплакала и завыла. «Радость моя», – повторяла Прасковья и тянула руки к младшей дочери. Домна откусила кусок от хлеба. Ее отвязали от родной семьи.
2. Работающая душа
– А хлеб ты любишь?
– Меньше, чем сахар, Братец Череп. В среднем детстве в средней полосе любила. У нас стали появляться капитализм и капиталисты, вместе с ними новый хлеб. До того были черный кирпич и белый батон. А тут в городе открылась пекарня. Прямо рядом с заводом, где производили пули. Пекли длинный и белый – как французский, но плотнее, чуть смятый, закругленный с концов, как пуля. Раскупали все. Запах слышался в моем дворе. Работающие производили пули и меняли их через деньги на хлеб. А в степи, где жили дедушка и бабушка по материнской моей линии, я ходила в палатку и покупала другой хлеб – серый южный кирпич, еще горячий. Я несла его по нагретому до сорока градусов городу. Его вкусно было есть с подсолнечным маслом и солью. Отрезки черного кирпича в средней полосе я тоже макала в масло, солила, натирала чесноком его кожу. Дальше хлеба появилось много разного. Французские длинные и острые, немецкие плотные и тяжелые, кукурузные, как желтые рыбы, питы – пакеты для начинки, чиабатты как пачка купюр. Наверное, я люблю хлеб и то, как он сочетается с едой. Как две булки обнимают мясо и начинку, образуют бургер. Как спагетти переплетаются вокруг фаршинок, креветок, оливок, грибных кусков. А со сладким как сочетается хлебное – лучше не вспоминать. Но сейчас я не ем хлеб. Только плоские хлебцы и цельнозерновую пасту аль денте. Раньше хлеб – всему голова и прочее. Но моя семья много десятков лет не растила его. И в социализме, и в капитализме она покупала хлеб в магазинах. А выращивала она картошку, капусту, лук, свеклу, морковку, горох, репу, бобы. И сейчас продолжает. В девяностые, когда появился новый капиталистический хлеб, мы покупали только его и чуть мяса, а остальную еду растили на трех отрывках земли: на даче, на поле у леса и на поле у десятиэтажки. Теперь поле у дома – асфальтовое. На месте нашего отрезка – автостоянка. К ней привязан гипермаркет, где мои родители покупают преразный хлеб и еду. Я люблю еду, Братец Череп. И истории. Что с Домной дальше? Я должна знать про это многое, но не знаю совсем, будто этого не было на самом деле, а только случалось в книгах, недочитанных в школе.
Череп подвигал ноздрями: они у него чесались от частиц сухой земли.
* * *
Домне завернули в тряпку хлеб, одежду и тряпично-соломенную куклу. Провожали и плакали. Все: Петр, Яков, Прасковья, Иван, Соломонида. Бабушка не провожала, лежала. Яков расчесывал себе шелушащиеся от солнца ладони и повторял, что освободится, разбогатеет и Домну выкупит.
Надзирающий от работающих повез Домну. Она плакала по дороге – все четыре дня, что они добирались. Надзирающий ругался и сам иногда подплакивал. Семья Петра – одна из лучших среди работающих. А теперь без дочери. Продали – как убили. Он думал, это частая беда. Старшую дочь Надзирающего от работающих Хозяин продал давно. Надзирающий думал, что хорошо, что дочь, а не сына. Дочь все равно вырастает, становится женой, уходит
