Елена Анфимова - Телефон безмолвия
Васса закашлялась и потушила сигарету о блюдце.
— Я хотела разобраться. Абсурдность идеи была видна невооруженным, что называется, глазом. Во всяком случае мне она была видна. Для начала нужно было понравиться Юзу.
— Какому Юзу? — удивилась Мария.
Собеседница удивилась в свою очередь.
— Вы не знаете Юза?
— Да нет же!
— Но разве не он принимал вас на работу?
— Нет…
— Странно. Я думала, что в нашем регионе этим занимается только он. Ну, как вам объяснить? Юз, видимо, один из организаторов этого бреда. Я решила понять, зачем им все это нужно, а чтобы понять, надо внедриться туда.
— Шпионские страсти, — задумчиво проговорила Мария. На кухне зашумел чайник, она вышла из комнаты и вернулась с пустыми руками, словно забыв, что предлагала гостье чаю.
— Ну, и что же вы? — напомнила Мария, вновь усаживаясь на стул.
— А я действовала по системе Станиславского. Я заставила себя поверить в то, что сочувствую этой идее, что мечтаю посвятить себя… и так далее. Нет, ну вы представьте себе ситуацию, представьте на минуту. Вот перед вами существо, облаченное властью, вот у него идея, громадная, как дом. Дом этот даже привлекателен снаружи, но войдите в подъезд — там вонь, а на всех этажах монстры. И вот они хотят этот дом надстраивать, расширять. А вы одна понимаете. И что делать? Что?
— Идти на стройку?
— Вам почему-то смешно… Может быть, и на стройку, но лишь для того, чтобы заложить взрывчатку.
— Однако вы работаете там вот уже несколько лет.
— Я не должна себя выдать пока что.
— Лучший вид конспирации — бездеятельность.
— О, — Васса двинула бровью, — вы уже даете мне советы? — И замолчала.
Молчала и Мария.
— Всхлипнул телефон и разразился длинным междугородным звонком.
— Странно… — Мария подняла трубку.
— Богиня! — прозвучало там. — Прекраснейшая из женщин, не осмеливаюсь сказать о просьбе своей, по величине равняющейся…
— Кто это говорит? — раздраженно отозвалась Мария.
— О, я сам виноват! Сам! С того памятного дня, как вы вошли в мою жизнь, не удосужился позвонить.
— Прекратите хулиганить, — Мария собиралась положить трубку.
— Еще одну секунду! Лишь одну! Я заходил к вам со своей собачкой. Помните!
— А-а. Трудно забыть.
— Вспомнили! Вспомнили! — возликовал Юрий Павлович Пушкин. — И стихи мои помните?
— Послушайте, я занята. У меня человек.
— Вот как… — закручинился Юрий Павлович. — Человек у вас… А может быть, я несколько оживлю ваш дуэт? Третьим лишним, знакомая роль, а?
— Нет уж, избавьте. Надеюсь, ваш пес вас больше не валяет.
— О, если дело в этом, нет-нет. Он вырос и поумнел.
— Еще вырос?
— А без собаки можно?
— Вы что, ребенок? Счастливо оставаться и больше не звоните.
Мария, не глядя, бросила трубку и повернулась к Вассе. Та была бледна и сидела очень прямо.
— Кто это был?
— Так, один чудак. Якобы поэт. Случайный знакомый. Хотел зайти.
— Зайти? А звонок междугородный. Поэт… — Васса снова откинулась на жестковатую спинку кресла. — Так вот о поэтах. Мне кажется, я уже достаточно сказала вам, чтобы рассчитывать и на вашу откровенность. Насчет того разговора… Помните?
— Какая вы. Решились прийти ко мне, но не решились выслушать того мужчину. Впрочем, понимаю. Если бы в конце рабочего дня вас вдруг послали на энцефалограмму…
— А по закону подлости послали бы именно меня, — подхватила Васса. — Утаить же то, что произошло только что, очень трудно.
— Но скажите хотя бы, почему этот мужчина вас так интересует. Возлюбленный ваш? Но тогда я вам сочувствую. О вас он не говорил ни слова.
Васса встала. Подошла к окну.
— Это был мой брат. После того разговора он покончил с собой.
— Простите. Ради Бога, простите меня.
— За что же? Надеюсь, вы не поскупились на сочувствие?
— Послушайте, Васса. Я вот о чем думаю. А вдруг за всеми нами следят или вдруг в квартире прослушивание?
— Вряд ли. Нас слишком много. Кроме того, почти все, что можно, они вытягивают из нас на работе.
— И все-таки… — Мария посмотрела на медленно темнеющее окно, потом на часы. — Все-таки лучше нам продолжить на улице. Но имейте в виду, ничего криминального, даже просто интересного я вам не сообщу. Не было там ничего такого…
…Прошло минут пятнадцать после того, как за женщинами захлопнулась дверь. В квартире медленно темнело. На улице собирался дождь. Во входной двери осторожно, но настойчиво заворочался ключ. Дверь приотворилась, и в прихожую протиснулся Юрий Павлович Пушкин, Он, не задерживаясь в прихожей, прошел в комнату и быстро, по-собачьи, обнюхал воздух. «Мужик тут был, что ли?» Потом он взял блюдце, в котором лежал сплюснутый окурок, близко поднес его к глазам и обнаружил колечко помады на мундштуке: «Нет, баба. И очень, очень жаль. Придется…» Он постоял некоторое время, как бы вычисляя что-то, а затем открыл шкаф и, не суетясь, запустил прямую руку с растопыренными пальцами на полку под белье, словно зондируя платяные внутренности. Через секунду он уже извлек из-под аккуратной стопки полотенец красивое кожаное портмоне и положил во внутренний карман своего пиджака. Перед тем как уйти, заглянул на кухню и вышел оттуда с крохотным записывающим устройством в руке. В прихожей незваный гость включил свет и, любуясь своим отражением в зеркале, весело погрозил ему пальцем:
— А воровать между прочим нехорошо. — Помолчал немного. — Но ты, голубушка, больше сюда не придешь.
Мария хватилась денег через два дня, когда собиралась заплатить за квартиру. Перерыла белье в шкафу, заглядывала в секретер, вытряхнула сумку, смотрела во всех карманах, пока не пришла догадка.
— Неужели та… просто воровка? Так вот зачем она меня на улицу потащила: чтобы я сразу не хватилась!
В первый момент сделалось обидно: «А я-то, как дурочка, прониклась». Потом: «Значит, никакого нарушения не было. Ну и хорошо». К вечеру, уже почти не думая о гнусном визите, но чувствуя его в себе, как затаившуюся опухоль, поняла, что не так уж это хорошо, как кажется. Ведь если Васса, или как там ее на самом деле, обыкновенная воровка, значит нужно забыть об этом разговоре, продолжать не замечать то, что растревожено и болит.
Недавно звонили муж и жена: у них мальчишка лет шести с утра до вечера твердит одно — обещает повеситься. Делает из веревки петлю, привязывает к шведской стенке.
— Что ты, Витенька, мы же тебя любим, будем плакать.
— Ну и плачьте.
— Мы же без тебя не можем.
— Ну и не надо! Вот будет у меня день рождения и повешусь.
Заигрывания с суицидом — это ой как нехорошо. Им бы к психиатру, а они, дураки, на «Телефон безмолвия». Видно, совсем не знают, куда кинуться.
Если б не инструкция эта, Мария знала бы, что посоветовать:
— А вы ему скажите: «Что ж, Витенька, думаешь, повесишься и будешь висеть чистенький, хорошенький? Все висельники обязательно писаются и какаются в последний момент, синеют, глаза у них вылезают. «Скорая» приедет, а ты… противный. Фу, стыд какой». Сто процентов даю, что ваш Витенька передумает.
Найти бы этих бедолаг после работы, да ведь и тогда ничего сказать нельзя. Тайна, покрытая мраком. Но ведь чушь это собачья, детские игрушки. И вот появляется человек, который это понимает, и… Ну что «и»-то? Откуда она в таком случае знает про «Телефон» столько всего… Воровка, которая для каждого обчищаемого имеет оригинальную легенду и нетривиальный подход? Не слишком ли?
Заверещал телефон, Мария вздрогнула. Голос Вассы в трубке. И она в ответ, не задумываясь:
— Вряд ли смогу быть вам полезной. Денег у меня больше нет.
А вечером они сидели на диване с ногами и, кутаясь в Мариин пуховый платок, говорили сразу обо всем: о пропаже денег («Но как ты могла подумать?»), о поэте Коконове и его смерти, о жизни Вассы, о жизни Марии, о жизни вообще и, конечно же, о «Телефоне безмолвия». О нем в первую очередь.
Про Коконова Васса говорила спокойно и с сожалением.
— Зря он не пришел ко мне. Я ему всегда помогала. Запутается с очередной бабой, и ко мне — погадай на картах: что будет?
— А ты умеешь гадать?
— Да ну! Одно название. Про него я и без карт все знала, для пущей важности, как говорится, раскидывала. «Что было, что будет, чем сердце успокоится». Он у меня весь был на ладошке, дурачок. Жалела его очень. Ведь какой он ребенок был необыкновенный! Куда все девалось… Профессии никакой, возомнил себя поэтом… В личной жизни путаница.
— Как же теперь, после всего этого? Ведь если бы он не на «Телефон», может, тогда бы…
— Плохо… — Васса подоткнула платок под ноги, подтянула его к горлу. — Очень плохо. Но… давай-ка о главном. Здесь-то уж ничего не сделаешь.
— Давай. О главном. — Мария тоже поплотней завернулась в платок. Сидели, как пушистый серый зверь с двумя головами и бугристым телом.
