Владимир Хлумов - Мастер дымных колец
6
Утро проскользнуло в комнату Сони через тоненькую щелку меж двух занавесок, заливая молочным светом нехитрые атрибуты провинциального быта. На всем жилом пространстве, ограниченном дешевыми обоями, завязалась тихая, но бескомпромиссная битва между тьмой и светом. Первой пала вязаная белая скатерть на небольшом круглом столике посреди комнаты, потом шкаф и секретер из некогда модного гарнитура светлой мебели, затем из тьмы начали проступать менее яркие предметы — книжные полки, семейные фотографии, накинутая на спинку стула голубая синтетическая комбинация и прочие необходимые вещи. Волна материализации постепенно продвигалась от окна к противоположной дальней стене, у которой на широкой двухспальной кровати просыпалась молодая красивая женщина.
Здесь, в этой комнате, провели первые счастливые годы ее родители. Молодые специалисты, распределенные на Северную Заставу, чудом получили от школы отдельный частный дом, точнее, половину дома — две комнаты, кухню и веранду. Чудо объяснялось очень просто: предыдущие обитатели, отработав положенный им срок, как раз уехали в более веселые места. Из местных жителей никто не спешил занять пустую половину дома, поскольку другой половиной владела шумная семья во главе с сумасбродом и твердым пьяницей. Впрочем, половины имели и отдельные веранды, а приусадебный участок разделялся высоким забором, из-за которого прямой визуальный контакт с соседями был крайне затруднен.
Получив такое богатство, Пригожины устроили в одной из комнат кабинет, а в другой спальню. Однако после смерти жены Илья Ильич переселился жить в кабинет, а просторная светлая спальня перешла Соне, которой тогда еще не было и пяти лет. И вот теперь, через двадцать лет, кажется, любовь опять постучалась в эту комнату. Во всяком случае Соня, едва открыв глаза, улыбнулась чему-то своему сокровенному, встала, не одеваясь, подбежала к зеркалу и долго потом в него смотрела чужими глазами.
С душой пропел песню соседский петух, и Соня вернулась с небес на родную северную землю. Пора было собираться на работу. Она вдруг представила свой тысячу раз пройденный маршрут от дома к библиотеке и ничуть не огорчилась. Наоборот, весело оделась, умылась, быстро перекусила еще не остывшим завтраком и побежала на работу. Во-первых, она надеялась увидеться с Евгением, а во-вторых, пригласить его в гости. Илья Ильич просто-таки настаивал на этом. Соня, правда смутилась вначале, но отец объяснил, что ничего в приглашении предосудительного нет, тем более, что он и сам уже приметил Шнитке по вопросам на одном из заседаний кружка практического космоплавания.
Обычно Шнитке приходил в рабочие дни дважды, сначала в обеденный перерыв сберкассы, а потом сразу после окончания работы. Соня так к этому привыкла, что совершенно не задавалась вопросом, когда же ее читатель обедает и ужинает, а ведь она могла бы заметить, как исхудал он за последние месяцы. Но сегодня, как и вчера, Шнитке не появился, хотя она просидела лишний час в библиотеке. Тогда она решила сходить к нему домой и проверить, здоров ли он. В карточке читателя значился адрес: улица Хлебная, дом 7. Это место было на другом конце Северной Заставы, у хлебного завода. В действительности никакой это был не завод, а так, мелкая пекарня. Но несмотря на малый размер, она издавала такой сильный аромат выпечки, что все население в радиусе нескольких сот метров страдало от избыточного выделения желудочного сока.
Минут через двадцать торопливой ходьбы Соня ощутила приятный запах ржаного хлеба, сладких булочек и ванильных сухарей. Она вспомнила, как в детстве с гурьбой ребятишек ходила в дальний поход к хлебному заводу, отодвигала в нужном месте покрашенные ядовитым зеленым цветом доски забора и таскала бракованные ванильные пряники. Удивительное дело — забор вдоль улицы Хлебной и сейчас был выкрашен в тот же ядовито-зеленый цвет. Неподалеку она обнаружила дом 7 с покосившемся флигелем на крыше, дом, в котором жила пожилая продавщица Сашка вместе с постояльцем, старшим кассиром Е.Шнитке. Преодолев внезапно возникший приступ нерешительности, Соня смело открыла калитку и прошла на крыльцо. Уже стемнело, поэтому хозяйка, не открывая, на настойчивый стук спросила:
— Кого там нелегкая?
— Это из библиотеки. — Соня пыталась говорить как можно более официально. — Евгений Викторович здесь живет?
— Не живет он здесь, а мучается, — открывая дверь, ответила хозяйка. Взглянув на Соню, она почему-то вздрогнула, будто испугалась.
Соня тщательно вытерла ноги и, бормоча что-то о несданных в срок книгах, пошла вслед за хозяйкой. Та тоже бормотала:
— Да какие ему книги, если он второй день с постели не встает. Я ему говорила: ешь досыта — будешь здоровым, а он, вишь, голодовкой лечиться надумал.
— Евгений, — приоткрыв без стука дверь постояльца, сообщила хозяйка, — к тебе гости. — И добавила, посмотрев многозначительно на Соню: — По делу, из библиотеки.
— Нет, нет, нет! — испуганно воскликнул постоялец. — Я се-э-э-сейчас не могу никого п-принять.
Но было поздно, хозяйка слегка подтолкнула Соню в комнату и закрыла за ней дверь. Бледный, полураздетый Евгений, прикрывшись байковым одеялом, замер от стыда на половине пути от кровати до двери. Видно, пытался предотвратить внезапную встречу и, застигнутый врасплох, теперь растерянно глядел на Соню. Та же была больше поражена его лицом, чем нарядом, и от жалости к любимому человеку не испытывала чувства неловкости.
— Ложитесь сейчас же, — она подошла к нему и попыталась помочь.
Евгений весь как-то обмяк и, повторяя: «Как нелепо, к-как нелепо», разрешил уложить себя обратно в постель. Потом Соня оглянулась вокруг в поисках стула. Один стул в комнате был. Он стоял возле столового стола, заваленный книгами и бумагами. Подойдя к столу, Соня заметила, что на нем лежат две стопки бумаги, одна повыше, чистая, а другая — тоже увесистая содержала листы, плотно испещренные мелким аккуратным почерком. «Он пишет», — сладостная мысль пронеслась и легла весомым вкладом в том месте ее души, где копились и сберегались его положительные качества.
Подставив стул к постели больного, Соня спросила:
— Зачем же вы голодаете, Евгений?
Евгений отвернул голову к стене и грустно посмотрел на одинокого оленя, потерявшего среди северной природы свое семейство. Впрочем, семейство паслось тут же на ковре, но было отделено от отца бушующими водами широко разлившейся, словно в половодье, речки.
— Вы больны? — снова спросила Соня.
Евгений, не поворачивая головы, наконец подал голос:
— Тетя Саша все п-придумала. Не надо было вам приходить, Соня. Я в т-таком г-глупом виде тут перед вами.
Он замолк. И тут Соня сделала то, чего еще минуту назад, а тем более раньше никогда бы не позволила даже и в мыслях. Ведь, в сущности, она еще не знала его отношения к себе. Но сейчас, в этот момент, всякие внешние обстоятельства стали совершенно неважными, она как бы перестала воспринимать происходящее со стороны, снаружи, она растворилась в небольшом пространстве, разделяющем их, и поцеловала его в небритую щеку. Евгений замотал головой.
— Что вы наделали! — он отчаянно спрашивал, не глядя ей в глаза. А зря: там бы он нашел добрую, с какой-то мальчишеской хитринкой улыбку, не оставлявшую ни тени сомнения в чувствах молодой женщины.
— Что вы н-наделали, — повторял Шнитке. — Вы из жалости, вы… — он терялся в словах, — вы…
— Я вас так долго ждала, — сказала Соня.
— Нет, нет, это не я, я не стою, — он прервался как будто от боли. Просто кто-то должен был придти, и вот так получилось, простите меня, Соня.
— Молчите, молчите, — Соня положила ему руку на плечо, — дорогой мой первый попавшийся, первый встречный человек.
Евгений от огорчения замотал головой.
— Соня, это не про меня. Я не хотел вас обманывать. Я во всем виноват. Не надо было нам встречаться тогда, помните, в первый раз. Я увидел вас и испугался: вот, Евгений, твоя погибель. Ведь я люблю вас, Соня, сразу полюбил. Зачем, зачем, спрашивается, я приходил к вам, зачем мы встречались? Я ведь и полюбил вас только потому, что знал, что не достоин, что никогда не смогу понравиться вам. Ведь я ничто, слышите, я ничто, я слабый человек, я трус, я беглец. — Шнитке почти не заикался. Вы ошиблись адресом, для вас я новый человек в вашем городе, а все новое лучше старого. Меня не было и вдруг я появился, а живи я здесь, с вами, вы бы и не обратили на меня внимания. А между тем, я хоть и недавно приехал сюда, а я здешний, здешний человек, слышите, Соня? Мне не нужно больше ничего, меня не интересует весь этот блистающий где-то там в столицах мир, мне нужен грязный клочок топкой северной земли, потому что я и сам клочок, маленький комок грязи. Я хочу, чтобы по мне ходили люди и животные, чтобы из меня прорастала трава, чтобы во мне копошились земляные черви и личинки бабочек. Потому что мне не страшно быть с ними, потому что мне страшно быть человеком среди людей. Соня, я могу только вызвать жалость, и вы, добрая душа, эту жалость приняли за нечто другое. Ах, что я говорю, словно опомнился Евгений. — Все напрасно, у вас наваждение, вы не верите уже мне.
