Иван Андрощук - В лабиринтах Инфора
– Зарра – тоже из ГУДИ? – спросил Северин. Из приёмной, приглушённая дверью, доносилась дробь печатной машинки.
– Зарра? Нет, Зарра из горожан, – Виктор в странной задумчивости ходил по кабинету, поправлял пепельницы, кресла, бумаги.
– Из горожан? – удивился Басаврюк. – И она знает азбуку?
– Азбуку? – удивился Виктор в свою очередь. – Нет, а с чего вы взяли? – он прислушался и смущённо рассмеялся: нет, Зарра не знает азбуки. Никто из горожан не в состоянии запомнить начертания литер. А Зарра – она просто хорошо печатает. Это для неё как… ну, как музыка, что ли. Иногда забываешь, где ты – и возникает полная иллюзия. Кажется, что всё по-прежнему. Хотя на самом деле… Да вы посмотрите, что она печатает.
Северин приоткрыл дверь и выглянул. Зарра сидела почти спиной к кабинету, и вся рабочая площадь печатной машинки была как на ладони. В машинке не было ни листа, ни даже ленты. И, несмотря на это, пальцы девушки уверенно бегали по клавишам, передвигали каретку – иллюзия была полной, хотя буквы стучали по пустому барабану, точно стучались в запертую дверь, за которой никого нет. Северин передёрнул плечами.
– Я не знаю, что вам успела сообщить Лада, – говорил Виктор. – Но вы, должно быть, уже знаете, что мы сильно ограничены в возможностях накапливать информацию… – он наполнил бокалы. Выпили.
– Она умерла? – спросил Северин.
– Я не знаю. Их иногда видят – но это уже не они. Я не знаю, кто это.
– Вы о Вестниках?
– О них. У вас, должно быть, накопилось очень много вопросов – спрашивайте. На что смогу – отвечу. Но могу я не так уж много. Как вы понимаете, я знаю меньше, чем знала Лада. Иначе был бы уже там, где она.
– Вы хотите сказать, что Лада теперь не в Инфоре?
– Я не говорил этого. И я не знаю ничего вне Инфора. Потому что двери открываются только в одну сторону.
– Какие двери? – не понял Северин. Виктор смотрел на него глазами, полными изумления:
– Какие двери? Разве я говорил что-то о дверях? Нет никаких дверей…
Северин удовлетворённо кивнул и поспешил переменить тему:
– Что происходит со временем? Я исколесил на машине добрых полгорода. Значит, я попадал в самые разные времена. Но сюда я вернулся в тот же вечер, из которого выезжал, двумя-тремя часами позже. Как это могло произойти?
– Это – сложный вопрос… – Виктор снова наполнил бокалы: они сидели в креслах за журнальным столиком и разговаривали. При этом, разумеется, не забывали время от времени опрокинуть по бокалу. – Время – как резиновое. Попадая в иные времена, ты всё время остаёшься в своём. До тех пор, пока тебя не достанет время, в которое ты попал.
– Как?
– Кого как. Одни напиваются до потери сознания, другие – влюбляются, третьих – избивают… Словом, в человеке останавливаются его внутренние часы. И дальше он уже живёт во времени, в которое попал.
– Гмм, – сказал Северин. Вроде всё это не так уж и бессмысленно. Но… – Но почему тогда я вернулся в позавчера?
– Вы были во тьме. Из тьмы чаще всего вообще не выходят. Тьма пожирает людей. Ваш случай – всего двое суток временного смещения – можно считать редкой удачей.
– Я не совсем чётко представляю, что такое тьма. Это – ночь?
– В общем – да, но не то, что называют ночью на Земле. К солнцу это не имеет отношения. Потому что здесь нет ни солнца, ни звёзд.
– Откуда же тогда дневной свет?
– Не знаю, возможно, здесь нет ни дня, ни ночи. Возможно, день и ночь существуют только в сознании людей, – Виктор выпил и продолжал: – В Инфоре первоэлемент сущего – информация. Люди привыкли делить сутки на день и ночь. Огромное количество человеческих сознаний образует мощную информструктуру, которая способна конструировать действительность. Вот почему я говорю, что день и ночь существуют в сознании людей.
– Но ведь эти бесчисленные человеческие сознания не способны удерживать какую-либо информацию. Как они могут образовать мощную информструктуру? – усмехнулся Северин.
– Чередование дня и ночи – это элемент, относящийся ещё к доинформационному периоду в истории обществ. Люди знали о нём, ещё когда у них не было никаких знаний. И потом: предки этих людей не были дикарями. Когда-то город обладал мощнейшим интеллектуальным потенциалом.
– Теперь этот потенциал перешёл к Великому Информатору?
– Надо полагать. Иначе придётся признать, что ни в чём нет смысла и всё катится к чертям собачьим, – Виктор был уже заметно пьян, и Северин решился:
– Какая дверь открывается только в одну сторону?
– На шестом этаже, – махнул рукой Виктор. – Однажды она открылась, и оттуда хлынула какая-то мразь. Вроде людей со звериными головами. Мы тогда отразили вторжение – эти твари убрались обратно. Но дверь так и не удалось открыть – ни открыть, ни взломать, ни взорвать. Вот почему мы считаем, что Великий Информатор может быть и не человеком.
– Значит, из города всё-таки есть выход?
– Не знаю. Если есть вход, должен быть и выход. Другое дело, что этот выход мог быть разрушен в момент катастрофы.
– Кто сейчас царствует в Посейдонии?
– Гадир Девятый, – сказал Виктор. – ЧТО ?!
– Вы – руководитель ГУДИ? – быстро спросил Северин.
– Да, – Виктор испуганно смотрел на собеседника.
– Я не думаю, что вам этого следует опасаться, – усмехнулся Северин, наливая. – Выпьем.
Они выпили.
– Вы помните, что было прежде, до катастрофы?
– Нет. Если бы я помнил…
– Вы были бы уже Вестником. Дальше. Кто такая Ильза 457 Зиграйтэр?
– Не знаю. Число 457 ни о чем не говорит. Зависит от общего количества. Если их шестьсот шестьдесят шесть – то она из Тьмы; если их семьсот семьдесят семь – то она из Света. С уверенностью можно сказать только о ста одиннадцати, составляющих разницу между этими числами. Остальные в тени. Никто не знает, откуда они – и меньше всех они сами.
– Атлантида погибла? – спросил Северин, пристально вглядываясь в помутневшие зрачки Виктора.
– Нет, – Виктор отпрянул: Он был поражен не столько вопросом Северина, сколько собственным ответом. – Кто спрашивает?
– Пернатый Змей. Кто отвечает?
Лицо Виктора вытянулось, глаза округлились – он окончательно перестал понимать, что происходит. Между тем ответ уже готов был сорваться с его губ. Но не успел – раздался сухой треск, Виктор дёрнулся – и откинулся на спинку кресла. Из простреленной груди хлынула кровь. Северин вскочил и обернулся – в дверном проёме, наставив на него автомат, стоял человек в сером.
– Поднимите руки и отойдите в сторону, – сказал он. – Здесь есть ещё кто-нибудь?
– Нет. Зачем вы его застрелили?
– Вам всё объяснят, – автоматчик опустил оружие и отошёл в сторону.
Вбежали трое в белых халатах. Один из них осмотрел убитого и кивнул своим спутникам. Те положили тело на носилки, прикрыли его простыней и унесли. Затем вошли ещё пятеро – последний из них, человек с родинкой на переносице и шрамом на подбородке, широко улыбаясь, шёл к Северину.
– Марий?!
Они обнялись.
– Прости, Северин, мне пришлось свалять дурака – там, у информатория. Ты едва не сорвал нашу операцию.
– За что вы его?
– Виктора? За то, что он сделал с городом и с его обитателями. За то, что он превратил Инфор в огромный сумасшедший дом, погубил десятки тысяч величайших умов Земли, да мало ли за что можно приговорить к смерти Великого Информатора?
– Виктор – Великий Информатор?!
– Мы тоже не верили в это. Но из той части знаний, которую удалось накопить каждому из нас, выходило: Великий Информатор – тот, кому принадлежала власть в Инфоре в момент катастрофы. А этот человек – Виктор. Выше его в Инфоре никто никогда не стоял.
– Но как… как вам удалось распутать этот чёртов клубок?
– С миру по нитке. Остались какие-то книги, записи, документы… С тех пор, как люди разучились читать, все эти вещи потеряли всякий смысл – но кое-кто хранил их, как семейные реликвии. В некоторых семьях таким вещам даже поклонялись. Разумеется, всё получалось не сразу – много знать в Инфоре опасно. Многие поплатились за добытые знания. Но благодаря им мы определили предельное количество информации, которое безопасно для человека. Исходя из этого, мы распределили между собой сбор информации по периодам истории Инфора. Каждый занимался только своим периодом. Если объём информации, которую он накапливал, становился критическим, приходилось что-то забывать. Никто из этих людей, – он кивнул в сторону пришедших с ним, которые расположились за длинным концом «Т»-образного стола, – не помнит своего времени, своей родины, своих близких. Им пришлось забыть даже свои имена. Мне в этом отношении повезло только потому, что я расследовал период катастрофы – а это самое тёмное пятно в истории Инфора, о нём не сохранилось почти никаких сведений.
Но зато теперь мы знаем всё и можем рассказать друг другу всё, что знаем. С момента гибели Информатора любой объём знаний становится безопасным. Каждый может знать столько, сколько пожелает. Никто не отнимет ни наших знаний, ни жизней – как это было раньше с теми, кто узнавал слишком много.
