Константин Мартынов - «Ныне и присно»
«Давай, бей!» — скомандовал вломившийся в сознание Тимша, и Сергей, не раздумывая, впечатал кулак в прыщавую скулу верзилы.
Глаза Воробья удивленно округлились. Он пошатнулся, неловко попятился, дрожащая рука за спиной шарила в поисках опоры…
«Еще разик! По зубам его!» — азартно заорал Тимша.
Сергей в подсказке не нуждался.
Верзила сполз по стене дома и замер со слюнявой улыбкой идиота на разбитых губах.
«Этот готов, — с удовлетворением констатировал Тимша. Пора заняться подпевалами.»
Сергей грозно повернулся к «шестеркам». Щуплый, с чахоточным румянцем на впалых щеках наркомана, крысеныш истерично оскалился. Из-под длинного, не по погоде, плаща вынырнула бейсбольная бита.
— Ну давай, подходи! — истерично взвизгнул задохлик, неумело размахивая битой. — На раз порешу!
«Ты поднырни, поднырни под дубину-то!» — шепнул Тимша. Сергей раздумывать не стал.
Бита опасно чиркнула по волосам… и пролетела мимо. Щуплый потерял равновесие, раскрылся… В следующий миг удар снизу в челюсть вознес его высоко над асфальтом. Приземление сопровождалась по-жабьи мокрым шмяком. Бита со звонким клацаньем откатилась в сторону.
«Второй», — продолжил счет Тимша.
Сергей шагнул к последнему оставшемуся на ногах. Детина затравленно глянул на валявшихся без движения приятелей… В кулаке привычно раскрылся серебристый нож-бабочка.
— Боксер, да? — злобно прошипел бандит. Гнилозубый смрад окутал Шабанова плотным облаком, заставил поморщиться.
«Эк зыркает! — подрастеряв ухарскую веселость заметил Тимша. — Так равки смотрят, мертвецы неупокоенные!»
— Не-е, этот еще живой, — отозвался Сергей. Рука нырнула в карман, на свет появилось отбитое бутылочное горлышко с похожим на клык острым сколом. — Мертвяки, они приятнее…
«Брось стекляху! — моментально посуровев приказал Тимша. — Негоже так-то!»
— Ему скажи! — огрызнулся Сергей.
— Ты чего бормочешь, а? Под шизика косишь? — взревел гнилозубый. — Так я и шизика урою! Думаешь, не сумею, а?!
«Чтой-то он разорался…» — встревоженно заметил Тимша.
Насмотревшийся боевиков Сергей вмиг уловил причину, и даже успел начать разворот… на затылок обрушился тяжелый удар.
«Не по-людски это — в спину бить»! — прохрипел Тимша — болезненно, словно досталось и ему.
Сергей не ответил — сознание плыло сквозь багровый туман. В тумане колыхались неясные тени, глухо бубнили злобные голоса… Одно осталось реальным и осязаемым — зажатое в кулаке горлышко разбитой бутылки.
— Получи, шизик!
Одна из теней приблизилась. Сергей прикрыл лицо, но ботинок, отлитой из свинца болванкой, врезался в печень.
«Лежачего? Ногами?! — простонал Тимша. — Равк! Как есть равк!»
«Какое там! — нашел в себе силы мысленно усмехнуться Сергей. — Эти уроды любого вурдалака сжуют.»
Видимо, улыбка сумела отразиться на лице — над головой яростно взревели:
— Лыбишься, да? Щас нечем будет!
Тень снова надвинулась… Шабанов ее ждал — яркой молнией блеснуло на солнце стекло, затрещала расползаясь дешевая джинса, бесстыдно раздвинулась плоть, впустив в себя узкий и длинный скол… Воздух прорезал тонкий пронзительный визг:
— А-а-и-и-и!!! Сука-а! Колян!! Он мне ногу пропорол!!!
— Ну все! — зловеще выдохнул багрянец.
На затылок обрушился громадный бетонный блок.
«Это и есть смерть?» — беззащитно спросил Сергей.
Тимша ответить не успел — мир поглотила грохочущая чернота…
* * *Сознание возвращалось толчками — каждый раз чуть ближе к поверхности. Мир за сомкнутыми веками светился ярче и ярче, к свечению присоединились шорох прибоя, потрескивание костерка, далекие крики чаек, обоняние добавило запах выброшенных на берег водорослей, горьковатый аромат тлеющей в коптильне осины и самые мощные, перекрывающие остальные, неизменные и вездесущие — запахи рыбы, копченой, вяленой, соленой… запахи поморской тони. Острый холодный ветерок налетел со спины и умчался дальше, на секунду обдав проникшей под одежду утренней свежестью…
Значит снова в прошлом. Даже нойд не помог… Сергей открыл глаза…
Мир виделся словно из глубины пещеры — темнота вокруг и неровное светлое пятно впереди. Там, за порогом — пламенеющий яркими гроздями рябинник, потемневшая от вереницы пронесшихся зим рыбацкую изба, длинные ряды жердяных вешал. На ветру лениво колышутся сохнущие сети… здесь — темнота и ватная тишина. Звуки окружающего пещеру мира доносятся глухо, словно сквозь толстое одеяло…
«Осень… Вон уж и листва на рябине покраснела, и березы почти голые… а вода в лужицах, хоть и утро на дворе, без ледяной корочки — конец августа — начало сентября… В хабзе учебный год начался… на этот раз без него. Кто знает, когда удастся вернуться? И удастся ли?..»
Голова болит адски — видать, продуло намедни… надо бы отвару брусничного попить… Тимша кряхтя подкинул в прогорающий костер пару-тройку сосновых полешек и попытался задремать — авось пройдет боль-то…
«Как спать-то, ежели дозорным ставлен? — укорила некстати очнувшаяся совесть. — А случись чего?»
«Чего случись-то? По сю пору ничего не случалось, и дале так будет…» — отмахнулся от надоеды Тимша перед тем, как задремать окончательно.
Толком выспаться все же не удалось — у берега скрипнули уключины, негромко стукнул о причал привальный брус, грюкнули по прибрежным камням кованые железом сапоги…
«Не иначе купцы кандалакшские за семгой… — лениво подумал Шабанов, — или монаси Соловецкие… не спится им, богомольцам!»
Ладно — званые, нет ли, а любой гость от Бога. Шабанов начал привставать — гостю кланяться полагается… но застыл на полуразвороте и растерянно охнул — с ошвартовавшейся у неказистого рыбацкого причала свейской иолы[9] почти беззвучно спрыгивали воины с длинными тяжелыми мечами в руках. Чуть в стороне, прошуршав галькой, в берег уткнулся яхт,[10] а из-за высоких закрывавших губу от моря скал, появлялись новые и новые суда.
«Свеи! Набег!»
Крик надсадно продирался сквозь пережатое испугом горло, бился в до боли стиснутые зубы… Тщетно — наружу вырывалось лишь хриплое дыхание. Совсем рядом, в притулившейся к рябиннику промысловой избе, спят поморы.
Разбудить! Растолкать, коли голос пропал! Уходить надо! Погосты поднимать! Если не Порью губу, так хоть Умбу спасти!
Тимша вскочил — вот она, изба, десяток шагов, не боле!
Пресвятая богородица, что с ногами?! Ровно из киселя сделаны! А голова-то, голова! Чугунный шар, угольем набитый! Грешников в аду в таких жарят!
Всего один шаг, и слабость бросила на утоптанную до каменной твердости землю. Желудок скрутило мучительным спазмом. Тимша судорожно глотнул… не помогло — рвота хлынула, обжигая рот, хлынула и потекла, пачкая вонючей зеленью порты…
Немного полегчало… Боль отодвинулось, но не ушла казалось, в голове ворочается кто-то чужой, бормочет непонятное… ругается… Бесы одолели? Не ко времени! Ох, и не ко времени!
Тимша натужно приподнялся, рукавом утер испачканные губы… Теперь бы встать!
Встать не удавалось. Шабанов застонал, упал на бок. Мозг раскаленным гвоздем прожигало тимшино: «Предупредить, предупредить надо!» Пальцы, ломая ногти, впились в землю, подтаскивая к избушке — по сантиметру… пока не уперлись в жесткий пропитанный морской солью сапог.
«Моя вина! Моя!!! Эх, кабы жизнь сначала начать…» беззвучно всхлипнул Тимша… прежде чем окончательно исчезнуть.
Тишина и уют пещеры испарились в ослепительной вспышке. Мир навалился со всех сторон — холодный, злой, пахнущий железом и рвотой. В волосы, задирая лицо к небу, вцепились жесткие пальцы. Над беззащитно обнажившимся горлом взметнулось лезвие меча. Показавшийся над водой краешек солнца бросил на клинок жарко вспыхнувший луч.
— Hans! Stöt thrällin dö — bär rov thik siälfer! /Ханс! Зарежешь раба — самого добычу таскать заставлю! (древнешведск.)/
Меч замер на взлете. Солнечный луч неуверенно скользнул к рукояти и растворился в тенях. Разжалась державшая волосы рука… Шабанов не понял сказанного глубоким властным баритоном, однако смерть явно откладывалась… Сергей рискнул скосить взгляд на избавителя.
Первой в глаза бросилась до блеска начищенная кольчуга, затем круглый шлем с острой стрелкой наносья и спадающей на плечи бармицей,[11] меч в украшенных серебрянными накладками ножнах, наконец уверенно попиравшие доски причала красного сафьяна сапоги… Воевода… или атаман разбойничий — кто их поймет, каянцев…
— Bort medh swärdh, Hans! /Убери меч, Ханс! (древнешведск.)/— в голосе добавилось металла. Стоявший над Шабановым, недовольно заворчал и с треском вогнал клинок в ножны.
