Дмитрий Леонтьев - Горящее небо
— В чем вы обвиняете этого человека? — Пилат всё так же рубил слова, заставляя морщиться чувствующих его властное презрение первосвященников.
— Если б он не был злодеем, мы бы не передавали его тебе. Он развращает наш народ, называя себя Царем Иудейским. Он возмущает народ, уча по всей стране нашей. Он поднял руку на наши святыни и подрывает наши устои и обычаи. Он святотатствует и хочет, чтоб народ признал в нём Бога! Учение его несёт смуту, он опасен для спокойствия нашего народа. Мы требуем для него смерти!
— Что ответишь на эти обвинения ты, проповедник? — спросил Пилат. — Ты слышишь, сколько обвинений против тебя? Почему ты молчишь?
— Он молчит, молчит, — послышались голоса. — Он молчит. Он боится говорить, он признаёт себя виновным…
— Он просто молчит, — подчеркнул Пилат. — Если б он признавал себя виновным, он сказал бы это… Иди за мной, человек из Галилеи, я сам учиню над тобой следствие. Следствие незаинтересованное и бесстрастное. А вам, кричащие у моих ворот, я дам ответ позже… Много позже. Ждите.
Пилат вернулся во внутренний двор и, подступив к избитому и окровавленному пророку, шатаясь стоявшему перед ним, спросил:
— Почему ты молчишь, проповедник? Ты знаешь, чем это может кончиться для тебя? В чём кроется причина твоего молчания?
Искусанные от боли губы шевельнулись, и тихо, словно их беседа была доверительной, Проповедник ответил:
— Сказанного Мной для них достаточно. Они не захотели принять и понять то, что Я говорил им не раз. Зачем повторять снова и снова тем, кто не хочет слышать? Они оглохли по своему желанию.
— Но мне-то ты можешь сказать? Я ещё ничего не слышал из твоих речей… Или ты тоже считаешь, что разговор с «язычником» ниже твоего достоинства и оскверняет тебя?.. Ты — Царь Иудейский?
— Ты спрашиваешь Меня как правитель, понимая под этим званием власть земную, или как иудеи, понимающие под этим званием Мессию?
— Разве я — иудей? Твой народ обвинил тебя и передал в мои руки, по их обвинению я и спрашиваю тебя: что ты сделал?
— Я пришёл добиваться не земной власти. Если б Я был царем, владеющим телами людей, разве не нашлось бы у Меня верных людей, которые заступились бы за меня и не отдали на посмеяние и смерть? Да, Я — Царь, но Царство Моё не здесь.
— Итак, всё же ты — царь?
— Да, на то и родился Я, и пришёл в этот мир, чтобы свидетельствовать об истине, о том, что открыл Мне Отец… Истину хочу открыть Я людям.
— Истина, — вздохнул Пилат. — Что есть истина? Кто сможет найти её? Если б ты нашёл ту, единственную, которая поможет обелить этот мир, сделать его лучше, чище, умнее… Да, тот, кто нашёл бы эту истину, мог бы называться и царем, и богом, и… Сотни гениев искали истину… Многие погибли за неё… В том-то и беда, что у каждого — своя истина, она и бросает человека из войны в злобу, из злобы — в глупость. Пока наберешься опыта, пока поймешь, где правда, а где ложь, пока отличишь то, чего хочется, от того, что по-настоящему необходимо… Значит, ты хочешь дать всем одну, единственную на всех истину?.. Зачем? С какой целью?
— Ты сам сказал — зачем. Загляни в сердце своё, и ты найдёшь там истину. Ты уже готов принять её. Как может называться «язычником» тот, кто душой близок к Богу? И как может называться «праведным» тот, кто носит в сердце зло, притесняя и издеваясь над тварями Божьими?
— Не язычник, — усмехнулся Пилат добродушно. — Надо же, я удостоился похвалы от иудея… Если только это можно назвать похвалой. Странный ты человек, проповедник из Галилеи… Скажу и я тебе похвалу в ответ. Ты тоже не похож на тех иудеев, которых я видел… Ты вообще не похож на тех, кого я видел. Надо же было придумать: сделать равными всех людей… Не знаю, царь ты или не царь, но то, что не от мира сего — это точно… Подожди меня здесь, носитель истины.
Он вышел к ожидавшим у ворот людям и, глядя исподлобья на собравшихся, объявил:
— Я, Понтий Пилат, прокуратор Иудеи, говорю вам: я не нахожу в нём вины… Есть же у вас обычай, по которому одного из осужденных я могу отпустить в праздник Пасхи? Хотите, я отпущу вам Царя Иудейского?
— Нет! — послышались голоса. — Лучше уж убийцу Варраву, но не его!.. Да, лучше отпусти к нам убийцу, чем пророка из Галилеи!.. Убийцу отпусти, а Царя распни!
— Из Галилеи, — задумался Пилат. — Да, вот в чем тут дело — Галилея… Раз он из Галилеи, а это область Ирода Антипы, то пусть Ирод и определит, есть ли вина в этом человеке. Ирод в эти праздники тоже находится в Иерусалиме, я отошлю обвиняемого к нему, и пусть он сам скажет — виновен этот человек или нет. Мы с вами разошлись в суждениях. Видимо, наши суды разные… Так пусть Ирод поставит своё мнение на чашу судьбы этого пророка. Что скажете?
— Если он признает его виновным — мы согласны! Веди его к Ироду! Ирод Антипа — сын Ирода Великого, желавшего уничтожить того, чье рождение предрекли волхвы. Он-то не будет принимать сторону пророка! Веди его к Ироду! Пусть Ирод подтвердит его вину! Мы знаем, что Ирод — враг тебе. Он найдёт его виновным. Мы тоже пойдём к Ироду и будем просить его об этом. Мы будем обвинять его! Веди его к Ироду! Он найдёт в нём вину!
— А если не найдёт?..
* * *— …Они продолжают злобствовать, — раздражённо сказал Пилат, быстрыми шагами меряя зал. — Что же за сердца у них? Что за помыслы, если они действуют вопреки логике и милосердию?! Крепко же они возненавидели его, раз не угомонятся даже после того, как Ирод не нашёл в нём вины… Что он сказал?
— Что не находит в нём вины, — в который раз повторил Петроний. — Он давно слышал об этом пророке и хотел поговорить с ним, и когда я привел ему проповедника, обрадовался предоставившейся возможности. Он пытался задавать ему вопросы, но пророк молчал. Ирод просил показать ему какое-нибудь чудо, но он не показал. Пришедшие вслед за мной иудеи злословили и вопили, как стадо голодных котов, моля и даже требуя у Ирода Антипы признать вину за пророком. А пророк заговорил лишь тогда, когда Ирод спросил его об учении, которое он проповедует. Он говорил недолго, но Ирод заинтересовался. Потом он приказал избить проповедника, переодеть в чистую и светлую одежду и отвести обратно. Он решил, что это достаточное наказание, а вины, достойной смертной казни, он в проповеднике не нашёл. Так он сказал и храмовым служителям… Надо было слышать, какой визг они подняли! Подобного наказания показалось им недостаточно. Они требуют смертной казни.
— Странно… Я полагал, что Ирод без малейшего колебания предаст этого мудреца смерти. Он оказался несколько лучше, чем я о нём думал. По крайней мере, у него остались кусок мозгов и огрызок сердца… В отличие от этих горлопанов, что вопят перед моими воротами…
— То же самое Ирод сказал и о тебе.
— Да?.. Поистине, сегодня день чудес. Я нашёл сразу два исключения из правил. Что ж, Ирод дал мне неплохой совет… Вот что, Петроний. Возьми своих солдат, и накажите этого проповедника плетьми. Потом одень его во что-нибудь посмешнее… скажем, терновый венец вместо короны. У них ведь корона в виде такой маленькой круглой шапочки? Прикажи солдатам сплести именно такую. И надень на него багряницу. После наказания я выведу его к народу и покажу. Они увидят его, униженного, избитого, и жалость вползет даже в их сердца. Наказание он понёс вполне достаточное. Они увидят это и довольствуются этим.
— У меня нет профессиональных бичевателей. Бичуя наказуемого, иной ликтор подчас вырывает у него куски мяса и выворачивает сухожилия наружу, так что сделают солдаты, к которым в руки попадет флагрум с вплетёнными в него кусками кости и металла? Проповедник и так был избит дважды — первосвященниками, а затем людьми Ирода. Вряд ли он выдержит третье избиение. Это может убить его куда раньше утверждения приговора.
— Лучше быть битому, чем мёртвому, — сказал Пилат. — Вылечиться он всегда сможет, а вот воскреснуть будет куда трудней… Неужели он и впрямь уверен в воскрешении?
Петроний утвердительно кивнул.
— Тогда он и впрямь не боится смерти, — задумчиво сказал Пилат. — В этом случае для него страшнее все эти муки, которые он испытывает сейчас. Петроний, мы с тобой старые воины, повидавшие на своём веку всякого. Видел ли ты хоть раз, чтоб мёртвый человек воскресал? Нет уж, лучше нам спасти этого несчастного от самого себя… Что-то я говорю странное… Это может показаться тебе удивительным, но мне почему-то искренне хочется спасти этому странному иудею жизнь. И уже не потому, что я хочу досадить этим толстобрюхим, а просто сохранить ему жизнь. Странное чувство… Ты часто видел меня добрым, Петроний?
— Нет, — отозвался сотник. — Не видел. Умен ты и справедлив, но сколько знаю тебя — милосердия не нахожу. Но я слышал, твоя жена приходила к тебе просить за этого пророка, потому что она видела из-за него дурные сны? Сны, в которых она узнала о страшных бедах для всех, кто будет виновен в его смерти?
