Роберт Хайнлайн - Пройдя долиной смертной тени
— Смысл?
— Босс. Надо его подбодрить.
Она быстро объяснила, в чем дело.
— Нормально. Зачем вообще одежда? Распишу тебя всю. Дедушка дает дуба, пусть смотрит. Жалко?
—Э-э, ты не рубишь. Босс гордится тем, что современен и все такое — а на самом деле он весь там, в прошлом веке. На девушке должно быть хоть что-то надето, кроме чулок и туфель. Хоть нитка. Тогда она не голая. А я, по его понятиям, порядочная девушка — и такой должна остаться.
—Не рублю, — признался Джо.
—Но ты же сам мне объяснял. Символизм. По нашим понятиям, нагота ничего не значит. А по их — значит очень много. Если я буду без тряпочки, то тут же из милой проказницы превращусь в потаскуху.
—Ну и что? Анджела — потаскуха.
«И дура притом», — подумала Юнис. Вслух она сказала:
—Мне все равно. Но босс таких вещей не понимает. Самое трудное — это въехать в его символику. Мне двадцать восемь, а ему за девяносто, и я не всегда рублю, что он имеет в виду. Если я зайду слишком далеко, он просто уволит меня, и все. Что мы будем делать? Съезжать из этой чудной студии?
Сев в позу лотоса, Юнис огляделась. Да, чудная студия. «Бродяга» у двери и кровать в дальнем углу — а все остальное в полнейшем художественнейшем беспорядке, и каждый день что-то новое… И решетка на окне — ажурная, но из такой крепкой стали, что за безопасность опасаться не приходится. Тепло, надежность, счастье — все было здесь.
—Юнис, дорогая моя…
Она насторожилась. Обычно Джо пользовался упрощенным английским, и Юнис не могла понять, какую прелесть он находит в этой примитивной, без идиом и оттенков, речи. Тем более что нормальным языком Джо владел никак не хуже ее, хотя и закончил только годичные курсы «практического языка».
—Что, хороший мой?
—Я рублю, на самом-то деле. Просто хотел проверить тебя, моя прелесть. Мне не девяносто, но любой художник понимает, как важен фиговый листок. Не знаю, может получиться так, что наша символика окажется трудноватой для мистера Смита… но попробуем. Пусть он напрягается — нельзя, не трогай, мама по попе надает! — а ты тем временем будешь расхаживать перед ним, как сексуальное преступление в поисках места происшествия.
—Вот!
—И перестань беспокоиться о работе. Конечно, это неплохая пещера, и свет северный, мне это нравится. Но и потеряем — плевать. Я таких вещей не боюсь.
(Но я боюсь!)
—Я люблю тебя, Джо.
—Поэтому мы будем напрягаться не для спасения студии, а для твоего старого мальчугана. Понимаешь?
—О, Джо, конечно, понимаю! Рублю в щепки! Джо, ты самый лучший муж в мире!
Он промолчал. На лице его наметилась гримаса — почти болезненная. Юнис знала это выражение. Начинались родовые муки творчества. Нельзя было мешать. Юнис замерла. Прошло сколько-то времени. Потом Джо вздохнул:
—Вдохновение испарилось… Все съел вопрос: как оформить тебя для твоего босса? Будешь завтра морской девой.
—Прекрасно!
—Но начать придется сегодня. Так: верх тела цвета морской волны с плавным переходом в розовый на губах, щеках и сосках. Ниже талии пойдет чешуя золотой рыбки. При этом как бы в пятнах света, проходящего сквозь толщу воды. Короче, вся романтическая морская символика, но перевернутая вверх ногами.
—А почему?
—Для обмана зрения, — улыбнулся Джо. — Будто ты плывешь. Нырнула: спина прогнутая, волосы распущены, ноги в струночку… красиво. А сделать то же, но не перевернутое — не получится: волосы, грудь, зад — все обвисает.
—Моя грудь не обвисает!
—Не вскипай, Юнис. У тебя прекрасная грудь, но притяжение никуда не денешь. Понимаешь, все это видят — всегда — и привыкли настолько, что не замечают. Но глаз не обманешь, и поэтому, если я не постараюсь, все будут видеть: фальшивка. Подделка. Плохое ремесло. А должно быть — настоящее ныряние. Понимаешь?
—Н-ну… — протянула Юнис задумчиво, — если ты найдешь где-нибудь лестницу, а на пол положишь матрац, и я с этой лестницы на матрац… э-э… нырну, то, может быть, и не ушибусь и ничего не сломаю…
— Шею, например. Нежную шейку. К черту такие жертвы! Нырять надо вверх.
— То есть?
— Ну, я же говорю!..Все — перевернутое! Ты прыгаешь вверх. Будто ставишь блок в волейболе. Я делаю снимок. Переворачиваю его… Все понятно? Прекрасная морская дева ныряет на дно морское.
— Я такая дура!
— Не дура. Просто не художник. — Он улыбнулся. — Ночью работать не будем. Сегодня пораньше ляжем, завтра пораньше встанем. Сейчас немного потренируемся и сделаем снимки.
— Ты бы мог нанести сегодня фон, а завтра сделать детали. И не понадобилось бы слишком рано вставать…
— Никогда ты не будешь спать в краске. Ясно?
— Ничего не случится…
— Глупости! Ты знаешь, что бывает с девушками, которые не смывают краску подолгу? Прыщи, угри, шелушение, крапивница — жуткое дело. Так что лучше не лениться и краситься по всем правилам. Утром — краска, вечером — душ. И так всегда.
— Есть, сэр!
— Так что отмывайся пока, а я разогрею пиццу.
Сквозь шум водяных струй Юнис услышала, как Джо позвал ее, и выглянула из ванной:
—Что случилось?
—Забыл сказать: Большой Сэм заходил. Пицца готова.
— Отрежь мне кусочек, будь хорошим. Чего он хотел? Денег?
— Нет. Мне показалось, он в порядке. Приглашает на воскресенье. День медитации. У Гиги.
Вытираясь, Юнис вышла из ванной.
— Целый день? Ничего себе. Вчетвером? Или будет вся его свита?
— Нет, не вся. Круг-Из-Семи.
— Беспредел?
— Не знаю. Он не говорил.
—Наверняка — беспредел. Дорогой, — вздохнула она, — я никогда не возражаю, если ты даешь ему пятерку взаймы без возврата. Но ведь Большой Сэм не гуру. Он ученик — и только корчит из себя гуру.
—Но Гиги, она же с Большим Сэмом. И никакого беспредела не было. До сих пор.
—В общем, да. Но ты же знаешь: лучший способ выйти из Круга — это никогда не вступать в него. Особенно в Круг-Из-Семи. Или ты пообещал? Тогда я могу стиснуть зубы и…
—Нет, я не обещал. Сказал, что мы подумаем и завтра сообщим.
—И что ты хочешь, чтобы я сказала?
—Все понятно. Поэтому я скажу «нет».
—Ты не ответил. Есть какие-нибудь особые причины вступать в этот Круг? Там критики? Или дилеры? Если тебя так занимает Гиги, то почему бы тебе не пригласить ее попозировать как-нибудь днем? Она прилетит, задрав хвост.
—Нет, ни за что на свете, могут случиться дети… — засмеялся Джо. — Милая, я не сказал «нет» сегодня только потому, что подумал: а вдруг тебе захочется разнообразить меню? А Большого Сэма я не очень люблю: у него плохая аура.
—Ну и ладно. Гора с плеч. Сходим и расслабимся, дорогой. Я же обещала тебе любой беспредел, когда выходила за тебя. И, как я помню, несколько раз тебе это понравилось. Да и мне всего лишь однажды было скучно. Я люблю, когда люди развлекаются…
—Жуй пиццу и лезь на трон. Распишу тебе ноги, пока ты ешь.
—Да, милый…
Она взобралась на трон, держа половинку пиццы обеими руками. Наступила долгая пауза в разговоре — причмокивания и проклятия были чисто производственным шумом, означавшим, что Джо упорно работает. Юнис тихо млела.
Наконец он скомандовал:
—Вниз! — и подал ей руку.
—Можно посмотреть?
—Рано. Еще грудь. Руки не поднимай. Надо посмотреть.
—Будто ты не изучил на ней каждую складочку…
—Отстань. Я думаю. Набедренной повязки мало. — Он помолчал, сосредоточенно размышляя. — Понял.
—Ну, и?
—Абзац! Нарисую тебе бра[1].
—А это в масть? Морские девы не носят бюстгальтеров.
—Фигня. Была проблема: не было концентрации. Теперь вижу. Использую морские раковины. Плоско-выпуклые и шершавые. Ты знаешь.
—Не знаю, милый. В Айове очень мало морских раковин.
—Не меняет. Морские раковины буду концентрировать. Главный символ. Босс не будет рубить, рисованный бра или настоящий. Весь день будет думать. Если сломается и спросит — я выиграл.
Юнис весело засмеялась:
—Джо, ты настоящий гений!
Глава 4
Когда доктор Бойл вышел из операционной, Сэлэмэн шагнул ему навстречу:
—Доктор!
—Опять? — Бойл притормозил. — Чтоб ты провалился к черту в ад!
—Так оно непременно и будет, — кивнул Сэлэмэн. — Но, доктор, минутку…
Хирург побледнел от ярости.
—Слушай, приятель, я простоял за столом одиннадцать часов! Я бы сейчас всех поубивал, а тебя — первого!..
— Значит, самое время выпить.
Бойл вдруг засмеялся.
— Это точно. Где здесь ближайший паб?
— Шагах в двадцати. В моей машине. Она по самую крышу набита австралийским пивом — холодным и не очень. Не считая виски, джина…
—Ха! Вы, американские ублюдки, умеете делать дела! Но все равно, мне нужно переодеться, помыться…
Он начал поворачиваться, чтобы уйти, но Сэлэмэн вновь удержал его:
