Кристофер Прист - Лотерея

Машина подъехала совсем близко и остановилась за живой оградой, вне поля моего зрения. Какое-то время я слышал негромкий рокот работающего на холостом ходу мотора и шарканье дворников по ветровому стеклу, затем эти звуки стихли, а еще через пару секунд хлопнула дверца машины.

— Эй! Питер, ты там или не там? — крикнул снаружи женский голос, голос моей драгоценной сестрицы.

Я продолжал смотреть на недопечатанную страницу и молчал в жалкой надежде обмануть ее этим молчанием, чтобы подумала, что меня тут нет, и больше не возвращалась. Я ведь почти закончил свою рукопись. Мне не хотелось никого видеть.

— Питер, впусти меня скорее! Здесь же хлещет как из ведра!

Фелисити подошла и забарабанила по стеклу. В комнате стало заметно темнее; я раздраженно повернулся и увидел, что это она заслонила чуть не половину узкого окна.

— Да открой же ты дверь, я тут скоро до костей промокну.

— Что тебе нужно? — спросил я, глядя на все ту же страницу. Напечатанные на ней слова поблекли и затуманились, словно и вправду собирались исчезнуть.

— Я приехала тебя проведать, ты ведь не ответил ни на одно письмо. Слушай, да не сиди ты там, как пень, я же совсем промокла!

— Там не заперто, — сказал я и махнул рукой куда-то в направлении входа.

Через мгновение я услышал, как поворачивается дверная ручка, затем заскрипела дверь. Я встал на колени, собирая с пола аккуратно напечатанные страницы и торопливо складывая их в пачку. Мне не хотелось, чтобы написанное мною попалось сестре, да и вообще кому бы то ни было. Я выхватил недопечатанный лист из машинки, присоединил его ко всем прочим и попытался разложить их по номерам, но мне помешала Фелисити.

— Там под дверью целая куча писем, — сказала она, появляясь в комнате. — Вот и пиши тебе и жди ответа. Ты что, вообще почту не смотришь?

— У меня не было времени, — сказал я, все еще пытаясь привести свою рукопись в порядок и остро жалея, что печатал ее в одном экземпляре, иначе можно было бы спрятать второй экземпляр в какое-нибудь тайное место, для сохранности.

— Питер, я должна была приехать, — сказала Фелисити. Она буквально зависла надо мной, все еще ползавшим на коленях. — Ты очень странно разговаривал по телефону, и мы с Джеймсом стали опасаться, что с тобою что-то неладно. Ни на одно из моих писем ты не ответил, и в конце концов я позвонила Эдвину. А чем это ты тут занимаешься?

— Отстань от меня, — пробормотал я, не поднимая головы. — Ты же видишь, что я занят, а ты мне мешаешь.

Семьдесят вторая страница рукописи как сквозь землю провалилась, я начал ее искать и потерял несколько других.

— Господи, ну и бардак же ты здесь устроил!

Впервые после нежданного появления сестры я взглянул на нее прямо. Я ее узнавал, но узнавал несколько странным образом, как существо, лично мною сотворенное. Я помнил ее не столько по жизни, сколько по своей рукописи — моя сестра Каля, двумя годами старше меня, замужем за человеком по фамилии Яллоу.

— Фелисити, ну что тебе надо?

— Я беспокоилась за тебя, и правильно делала, что беспокоилась. В эту комнату вообще страшно войти! Ты хоть когда-нибудь ее прибираешь?

Я встал, сжимая в руке собранные с полу листки. Фелисити развернулась и ушла на кухню, оставив меня в размышлении, куда бы их спрятать до ее отъезда. Она уже видела рукопись, но все равно не имеет ни малейшего представления, что я там пишу и насколько это важно.

До меня донесся стук и звон посуды, а затем нечто вроде сдавленной ругани. Я дошел до кухни и встал в дверях, наблюдая, как Фелисити освобождает раковину от грязной посуды.

— Вот посмотрел бы Эдвин, а еще лучше Мардж, что здесь творится! Ты никогда не умел следить за собой, но это переходит всякие рамки. Здесь же вонь невозможная! — сказала она, распахивая окно; кухню заполнил монотонный шорох дождя.

— Хочешь, я кофе сварю? — спросил я, по возможности галантно, чем заслужил от Фелисити испепеляющий взгляд.

Она вымыла руки под краном, оглянулась по сторонам, тщетно пытаясь обнаружить полотенце, и в конце концов вытерла их о свой плащ. А и правда, куда ж это оно подевалось?

Фелисити с Джеймсом жили в близком пригороде Шеффилда, который совсем еще недавно представлял собой пахотное поле. Теперь это был поселок из тридцати шести современных, абсолютно одинаковых коттеджей, расставленных вдоль круговой, словно циркулем прочерченной аллеи. Я не то чтобы часто, но заезжал к ним, однажды даже на пару с Грацией, и у меня была целая глава, посвященная уик-энду, который я провел у них вскоре после рождения их первого ребенка. Я хотел было показать эту главу сестрице, но потом подумал, что вряд ли ей понравится, и только крепче прижал свою рукопись к груди.

— Питер, да что с тобой творится? Одежда грязная, в доме свинарник, по лицу можно подумать, что ты забыл, что такое нормальный обед. И что с твоими пальцами!

— А что с моими пальцами?

— Раньше ты не грыз ногти.

— Отцепись, Фелисити, — выплюнул я, смущенно отворачиваясь. — У меня большая работа, и я хочу ее закончить.

— Отцепись? Ну и что тогда будет? После папиной смерти мне пришлось одной приводить в порядок все его дела, пришлось подтирать тебе нос во время всех этих юридических заморочек, о которых ты и знать ничего не хотел, а ведь у меня есть еще и свой дом и своя семья и ими тоже должен кто-то заниматься. А ты пальцем о палец не захотел ударить! И что ты скажешь насчет Грации?

— А что насчет Грации?

— Мне и о ней пришлось беспокоиться.

— О Грации? Ты что, ее видела?

— Когда ты бросил Грацию и исчез, она связалась со мной. Хотела узнать, куда ты делся.

— Но я же ей написал, а она так и не ответила.

Фелисити промолчала, но глаза ее пылали гневом.

— Так как там Грация? — поинтересовался я. — Где она теперь живет?

— Ты эгоистичный ублюдок! Ты же прекрасно знаешь, что она чуть не умерла!

— Ничего я такого не знаю.

— От передозировки. Ты должен был это знать!

— А-а, — протянул я, — ну да. Ее соседка по квартире что-то такое говорила.

Теперь я вспомнил побелевшие губы и трясущиеся руки этой девушки, когда она говорила, чтобы я отстал от Грации.

— Ты же знаешь, что у Грации нет никого на свете. Мне пришлось взять неделю отпуска и примчаться в Лондон, и все по твоей милости.

— А почему ты мне ничего не сказала? Я же ее искал.

— Питер, да не ври ты хотя бы самому себе! Ты же попросту смылся.

Продолжая думать о своей рукописи, я вдруг вспомнил, что случилось с семьдесят второй страницей. Просто я ошибся в нумерации, а потом хотел исправить ошибку, но так и не собрался. Так что ничего там не пропало, у меня просто камень с сердца свалился.

— Ты меня слушаешь или не слушаешь?

— Да слушаю, слушаю.

Фелисити бесцеремонно протолкалась мимо меня и прошла в мою белую комнату. Она распахнула настежь оба окна и тут же направилась наверх, шумно топоча по деревянным ступенькам. Я последовал за ней, зябко поеживаясь от загулявшего в комнате сквозняка; происходившее нравилось мне все меньше и меньше.

— Насколько я знаю, ты обещал заняться ремонтом, — сказала Фелисити. — И так ничего и не сделал. Эдвин будет в экстазе. Он-то в простоте своей думает, что работа если и не закончена, то хотя бы близка к тому.

— Ну и пускай себе, — сказал я, пожимая плечами, и торопливо прикрыл дверь в комнату, где лежал мой спальник. Кроме того, там везде были разбросаны мои журналы, и я не хотел, чтобы сестра их видела, а потому прислонился к двери спиною и сказал: — Уходи отсюда, Фелисити. Уходи, уходи.

— Господи, а здесь-то у тебя что делается? — Она распахнула дверь в уборную и тут же ее захлопнула.

— Засорилось, — объяснил я. — Я думал прочистить, но все никак не соберусь.

— Ты живешь как свинья, хуже свиньи.

— А какая разница? Все равно здесь никого больше нет.

— Покажи мне остальные комнаты.

Фелисити подошла ко мне вплотную и сделала вид, что хочет отнять у меня рукопись. Я поддался на эту уловку и еще крепче прижал драгоценные бумаги к груди, а Фелисити схватилась за дверную ручку и распахнула дверь, чего мне очень и очень не хотелось.

Секунд пять или десять она смотрела через мое плечо в комнату, а затем перевела полный презрения взгляд на меня и сказала:

— Открыл бы хоть окно, тут же воняет, как я не знаю что.

А потом круто повернулась и пошла проверять другие комнаты.

Я зашел в свою спальню и постарался убрать там все то, что ей особенно не понравилось, — позакрывал раскрытые журналы и виновато засунул их под спальник, а всю грязную одежду сгреб в один угол и сложил в кучу, чтобы поменьше бросалась в глаза.

А тем временем Фелисити была уже внизу, в моей белой комнате, она стояла рядом с письменным столом и что-то на нем рассматривала, а когда в комнату вошел я, цепко взглянула на мою рукопись.