Сергей Кусков - Игрушки для императоров: Прекрасный Новый мир
– Я не заметил, – беззаботно бросил комиссар. Сволочь! Он поставил передо мной, чуть сбоку, в углу камеры, принесенный с собой стул и раскрыл папочку складного терминала, после чего довольно прокашлялся.
– Первый вопрос. Какие взаимоотношения тебя связывают с Бенито Кампосом, сыном известного уважаемого человекаВиктора Кампоса?
Я про себя отметил лишь «уважаемого человека». Сказано это был с намеком, но без иронии. Неужели гвардия пала настолько низко? Интересно, вся, или в ней еще остались честные люди? После приключений в школе и взятке директора ДБшнику в последнее верилось слабо.
– Никаких.
Комиссар удивленно хмыкнул.
– Странно, согласно моим сведениям, очень даже тесные!
Я хрипло рассмеялся.
– Вот тут вы правы! Тесные!
– Так «тесные», или «никаких»? – прицепился он, пронзая взглядом.
– Тесно-негативные, – стушевался я.
– Поясните, сеньор Шимановский.
«Итак, друг мой,– подбодрил внутренний голос, – ты снова «сеньор». Издевательство закончилось, комиссар снова стал комиссаром, официальным лицом, обязанным говорить подследственному «вы». Ты рад?»
«Рад,– мысленно вздохнул я. – Но закончился ли пресс?»
В последнем мы оба сомневались.
– Бенито невзлюбил меня с первого дня, – начал я. – И несколько раз с компанией друзей участвовал в моем избиении.
Комиссар что-то живо написал на повернутом ко мне почти под прямым углом и потому невидимом планшете.
– У меня другие сведения. Это вы, сеньор Шимановский, участвовали в избиении сеньора Кампоса. Причем сделали это на территории школы, и запись этого инцидента лежит в открытом доступе в сетях.
Я снова рассмеялся, теперь более весело.
– Сеньор, я такой крутой, что решил вдруг ни с того ни с сего избить пятнадцать человек? Я похож на психа?
Комиссар не моргнул и глазом.
– Возможно. У вас был мотив. При таком резком негативном отношении не бывает «ни с того ни с сего». А что псих… Вряд ли. Скорее злоумышленник, твердо рассчитавший силы, вооружившийся специальными средствами, дающими локальное преимущество над противниками. Шокером, например. Или гранатой. А что, алиби великолепное: «Я же не псих, нападать на пятнадцать человек?» Хотя на самом деле…
…А на самом деле вы единственный, – зло закончил он, – кто в тот день вышел сухим из воды, без единого повреждения. В то время как абсолютно все ваши противники, да и сообщники, отправились в госпиталь, и некоторые задержались там достаточно долго. Опасно, сеньор Шимановский, опасно сработано, но безупречно.
Я позеленел от злости и сжал только-только начавшие отходить, объятые полчищами мурашек, кулаки.
Сволочь! Тварь! Падаль! Ненавижу!
Но комиссару было плевать на мою злость, именно ее он и добивался.
– Я отдаю вам дань уважения – все прошло великолепно. Из вас вырастет неплохой наемник, вы умеете планировать операции. Если вырастет, конечно. Но вернемся к нашему делу…
Я попытался взять себя в руки. Не сейчас, Хуанито! Не с этим maricondemierda! Не показывай свою слабость!
– Итак, вы питаете к сеньору Кампосу-младшему стойкое чувство неприязни, подпитанное неединичными стычками друг с другом, коим наберется достаточно свидетельств. Так?
Глупо было бы отрицать.
– Да, так. Но сеньор комиссар, при чем здесь вообще Бенито? Я – это я, а Бенито – это Бенито. Какая связь между мной, моим делом и им?
Комиссар резко посерьезнел, хотя и до этого его лицо несерьезным назвать было нельзя.
– Такая, сеньор Шимановский. Несколько дней назад Бенито исчез. Был похищен. Охранявших его телохранителей отравили парализующими капсулами, те ничего не могут сказать об инциденте. В высшей степени грамотная акция, сработали профессионалы.
Я усмехнулся.
– И все-таки, при чем здесь я? Да, я положил пятнадцать человек, но справиться с телохранителями Бенито…
– При том, сеньор Шимановский… – последнее слово комиссар произнес с сочувствием – …Что только вы обладаете достаточным мотивом для его устранения, и только у вас есть знакомые, способные осуществить подобную акцию. Напомню, если вы вдруг забыли: дон Кампос – хефе, авторитет криминального мира, и его сына охраняли не последние люди своей профессии.
Комиссар картинно схлопнул планшет в капсулу.
– Вот сейчас вы и расскажете, как, зачем, почему и на каких условиях никем не контролируемая структура, именуемая «Корпус королевских телохранителей», сделала для вас эту грязную работу; что вы (или они) собирались делать с сеньором Кампосом-младшим, жив ли он еще, и если жив, где находится. А чтобы не сомневались в серьезности наших намерений, сеньор Сантьяго будет вежливо напоминать вам об этом каждый раз, когда вы будете пытаться промолчать или сказать неправду. Феликс!
Люк поднялся и в камеру чинно вошел тот самый детина. Усмешка его сияла все также предвкушающее, а в руках он держал приспособления, безобидные на первый взгляд, но в которых опытный исследователь орудий пыток инквизиции обнаружил бы массу интересного.
– Сеньор Сантьяго, приступайте.
Я сидел, смотрел за неспешными приготовлениями этого Сантьяго к любимому делу и до меня, наконец, начало доходить. Бенито похитили. А крайним хефе пытается сделать меня, поскольку я ненавидел его сына больше жизни. А еще я дружу с особами, одна из которых открыла по Бенито и его дружкам огонь прямо на улице, а также заставила лизать ботинки. Я непричастен, это легко проверить и доказать, но дон в гневе, в волнении за единственного сына, и вряд ли способен адекватно мыслить. Ему просто наплевать, что сделают со мной его гориллы; он отдал приказ – и они будут мурыжить меня, пока…
…Пока не сделают со мной чего-то непоправимого.
Итак, я здесь потому, что на меня повесили чужие проблемы, и способов открутиться от них не вижу. Думать о вполне осязаемом худшем не хотелось, потому я закрыл глаза и принялся безостановочно повторять про себя знакомые с детства слова маминой молитвы. В данной ситуации это было лучшее, что я мог сделать.
«Pater noster! Qui es in caelis, sanctificetur nomen tuum. Adveniat regnum…» [3]
Глава2.Скорбящий ангел
И все равно я ничего не понимал. Ну, не стыковалось всё одно к одному! Отсутствие логики в происходящем напрягало даже больше, чем так называемые пытки охранников.
Пытки. Начну с них. Меня пытали довольно изощренными, но гуманными способами – никакого средневекового варварства, никакой пародии на инквизицию. Правда, делали это почти не переставая, но менее гуманными от этого методы не становились. Из чего напрашивался вывод – меня берегли.
Да, кулаком по лицу – больно. Да, таранный удар под дых – то еще удовольствие. И даже выкручивание рук с последующей обработкой болевых точек, от которой я орал благим матом – всё это плохо, больно, страшно… Но не фатально для организма.
Как потом выяснилось, провел я в застенках три дня. Меня пытали, если учесть первую ночь в ледяной камере, почти непрерывно, отвлекаясь, только чтобы отдохнуть самим (а ни в коем случае не дать отдохнуть мне, как могло бы показаться). Но за это время я не получил ни одной серьезной травмы, ни одного вывиха или перелома. Меня даже кормили! Да, постоянно прессовали, держали в напряжении, но я научился справляться и с этим. Я научился «уходить» от мучителей в нирвану, в прямом смысле этого слова, не реагируя ни на что и не чувствуя боли. Это было беспамятство, тяжелое, бредовое, на грани сумасшествия – но спасительное, а потому благословенное.
Своею нирваной я поставил в тупик эдакого брутального мачо Сантьяго, моего главного мучителя от мира гвардии, привыкшего повелевать теми, кто попадает в его руки, но этим же, однако, только ускорил лавину накатывающих событий. Впрочем, по порядку.
Это случилось, когда меня «топили». Есть такая изощренность: на лицо тебе кладут тряпку, а затем льют на нее сверху воду. И ты тонешь, захлебываешься, в прямом смысле слова. Великолепные ощущения! В тот момент я «тонул» раз, наверное, в шестой. Бился в конвульсиях, пытаясь сделать глоток воздуха, намертво прикованный к стулу, превратившемуся на время пытки в горизонтальное кресло. Бился, бился… И в один миг мне стало все равно.
Чего я, собственно, мучаюсь? Они ведь этого и хотят – заставить мучиться, страдать. Убить – не убьют, я нужен; искалечить – не искалечат, по той же причине; а боль?.. Всего лишь боль. Боль – это страдание.
…А страдание определяется желанием. Если ты избавишься от желания, тебя покинет и страдание. Сиддхартха Гаутама, шестой век до нашей эры. А достичь подобного можно лишь с помощью медитативного созерцания себя любимого. Тоже оттуда…
