Марина Дяченко - Утопия
Или на подходах к нему.
Ведь говорят – и говорят все громче, – что именно Зарудный станет следующим Президентом. Вот было бы здорово, у Лидки Сотовой – знакомый Президент!
Лидка сама себе не хотела признаваться, что короткое знакомство с выдающимся человеком льстит ей. Что только из-за этого она ведет игру с опостылевшим Славкой, смотрит видик на кожаном диване и пьет кофе с мороженым. Ради такого вот счастливого случая: депутат вернулся рано, не особенно «загружен», не прочь пообщаться с сыном… Ну и с гостьей сына, по счастливой случайности оказавшейся рядом.
Розовый после мытья, депутат был облачен в просторную домашнюю рубашку. Влажные волосы стояли торчком – как в тот морозный день, когда Лидка впервые заговорила с Андреем Игоревичем. Когда ждала упреков, завуалированных оскорблений, да пес знает чего ждала…
Подумать только! Если бы не та встреча, вполне возможно, она поперлась бы со Светкой в пригород и влипла бы в историю, в один из этих молодежных «витков», в котором, если застукают, без разговоров берут на учет в психдиспансере и пичкают таблетками. Это сейчас. А тогда, зимой, про «витки» еще не знали.
Славкин папа еще тогда рассказал ей про устройство этих «витков». И про мерзавцев, которые их «завивают». И Лидка сразу ощутила себя взрослой, умудренной, такую на мякине не проведешь…
Хорошо, что дурочка Светка только один раз сходила на «виток». И что ее не засекли.
Эх, если бы у лицейской директрисы помещалась в голове хотя бы половина того ума, которым наделен депутат Зарудный! Впрочем, тогда бы она оставила лицей и подалась в политику…
Лидка улыбнулась своим мыслям.
– Как успехи?
Успехов не было никаких. Из двоек Лидка вылезла, но из троек выбраться не удавалось. Интерес к учебе сгинул напрочь – впрочем, как и у большинства Лидкиных одноклассников. Все эти колбочки, уравнения и диктанты казались такими мелкими, такими ненужными, такими незначительными на фоне надвигающейся катастрофы. «Потом, – говорили себе вчерашние отличники. – Как-нибудь потом. А то ведь неизвестно, как все сложится, зачем же морочить себе голову раньше времени?»
В особенности отлынивали девчонки. Их объяснения звучали, как музыка: три-четыре года после мрыги можно считать вырванными из жизни. После родов, говорят, женщина теряет половину интеллекта, стало быть, кто родит двоих, поглупеет вовсе. А там – пеленки и горшки, минимум три года пройдет, прежде чем обоих младенцев можно будет отдать в ясли. Что останется в голове после такого перерыва? Какие уравнения?!
Лидка улыбалась и кивала. Ну прямо-таки гимн жизни! Все девчонки верят, что переживут апокалипсис, все они собираются жить ПОТОМ и рожать этих, как их, детей…
Девчонки убеждали одна другую. Слишком жарко. С чрезмерным пылом. Будто стараясь подавить собственную преступную неуверенность.
Девятое июня…
В двести пятой, Лидка знала точно, давно никто не учится. Кое-как ходят на уроки, играют под столами в карты, на спор «доводят» учителей. Учителя по возможности мстят. Светка говорит, что их классный журнал в последнее время просто красный от двоек. Что никого не удивить синяком от учительской линейки. А наиболее отпетых физруки ловят и лупят в запертой тренерской…
На уроках твердили про «основу знаний», «прочный фундамент», про «взрослую жизнь», которая наступит в следующем цикле. Лицеисты вздыхали и переглядывались. Ну, мальчишки – ладно. Мальчишки могут сразу после лицея где-то учиться и где-то работать. Вон, Рысюк, например, уже получил студенческий билет…
Хотя многие на его месте поостереглись бы. Хотя бы из суеверия. Потому что жители погибших городов тоже строили планы на будущее. Да и при самом обыкновенном апокалипсисе всегда находятся неудачники, которым так и не удается добраться до Ворот…
Лидка вздохнула.
– Что, тяжело? – тихо спросил Андрей Игоревич. Она молча кивнула.
– Понимаю, – сказал Зарудный после паузы. – Первый апокалипсис всегда трудно. Впрочем, второй не легче, поверь. За детей бояться даже страшнее.
Лидка мельком взглянула на Славку. Тут же отвела глаза. Раньше ей почему-то не приходило в голову, что за этого оболтуса можно бояться. И что ее родители боятся за нее, за Яну, за Тимура…
– Что-то ты грустная сегодня, Лида. Славка, неси коробку, сыграем пару партий на вылет.
Из всех забав депутат Зарудный почему-то предпочитал настольный хоккей. Траектории пластмассовых хоккеистов действительно напоминали движения живых людей с клюшками; Лидка быстро научилась управляться с рычагами и у Славки выигрывала в трех случаях из пяти, вот только играть со Славкой было не интересно. За игрой Зарудный-младший не издавал членораздельных звуков, а только пыхтел азартно да еще вопил – радостно либо обижено, смотря по обстановке. Славка, хоть и был старше Лидки на два года, казался ей в такие минуты сущим младенцем вроде тех, кто водили хоровод на экране видика…
Удивительно и странно, что подобный младенец ухитрился устроить ту сцену в Музее. Еще чуть-чуть – и Лидка могла бы соревноваться с наиболее смелыми девчонками из двести пятой: те, оказывается, прикалывали к воротнику булавки с колечками. Наличие булавки означало «я – женщина», и первый «бублик» обязательно красный. Число прочих колечек определялось количеством последующих кавалеров, причем, говорят, не одна «модница» бывала бита своими же товарками за вранье и преувеличение…
Думать обо всем этом, глядя на играющего Славку, тем более на Славку, играющего с отцом, было по меньшей мере дико. Папа пришел с работы и гоняет с сыном пластмассовую шайбу. И тот еще сын – ребенок ребенком… При чем тут нравы двести пятой школы?!
Вот как обманчива бывает внешность.
Лидка вздохнула.
Андрей Игоревич играл, что называется, одной левой. Шайба летала из угла в угол, но у Зарудного-старшего хватало времени и на неторопливый разговор.
– Что еще слышно, Лида? Брат уже поправился?
Тимур кашлял неделю назад. И болезнью-то это не назовешь. А депутат Зарудный помнит…
– Спасибо, все в порядке, – сказала она механически. И неожиданно для себя добавила: – А как дела у вас в парламенте?
А почему бы, собственно, и не спросить. Спрашивают же люди друг друга, как дела на работе, дома, в школе…
Кажется, Андрей Игоревич все-таки удивился. И пропустил шайбу. Славка радостно завопил.
– Да дела как обычно, – медленно сказал Зарудный-старший. – Если тебе интересно, могу дать подшивку «Парламентского вестника». Там отчеты практически без купюр…
Лидка опустилась на теплую еще табуретку, и это чужое тепло заставило ее вздрогнуть и сразу же пропустить гол.
– Вылетела, – сказала она виновато.
Славка не огорчился:
– Пап, давай снова!
– Погоди. – Депутат Зарудный жестом остановил Лиду, поднимавшуюся из-за стола. – Слав, будь другом, принеси из кухни чай, ну и там еще пирожки какие-то, спроси у мамы…
Славка сморщил нос, но возражать не стал. Закрыл за собой дверь; у Зарудных была такая большая квартира, что Лидка до сих пор не знала, где тут располагается кухня.
Андрей Игоревич сел на Славкино место. Пальцем погладил по шлему желтого пластмассового вратаря:
– Сыграем, Лида?
Она кивнула. Отчего-то пересохло в горле. Она знала, что, вернувшись домой, начнет по-всякому вспоминать именно эти бегущие секунды – Славка на кухне… а они с депутатом сидят в метре друг от друга и сосредоточенно вертят ручки.
– Тяжело быть самой маленькой?
Лидка подняла голову. Ее зеленый хоккеист размахнулся по шайбе, но так и не ударил.
– Я случайно родилась. – Она знала, что ЕМУ можно сказать. – Мама хотела… ну, прерывать. Потому что детородный период уже почти закончился… Яна и Тимур, они вместе родились… и после этого мама, ну, не беременела. И думала, что все… А потом она… ну, короче, два врача сказали, что можно рожать, а три – что нельзя.
– Какой молодец твоя мама, – сказал Андрей Игоревич.
– Правда? Вы не шутите?
– Разве такими вещами шутят?! Она с чистой совестью могла бы не рисковать, тем более что двое детей у нее уже было.
Лидка опустила голову.
– Ты знаешь, Лид, – депутат вздохнул, – когда я был таким, как ты… то есть я, конечно, был старше, когда случился мой первый апокалипсис… тебе сейчас сколько?
– Исполнилось шестнадцать…
Зарудный улыбнулся:
– До апокалипсиса еще подрастешь. Надеюсь, он все-таки будет не завтра.
– Не завтра? – вырвалось у Лидки.
– Нет, – депутат покачал головой. – Еще есть время.
– А… – Она запнулась. – Вы точно знаете?
– Нет. – Зарудный улыбнулся. – Знаю, для тебя это больная тема… предвидение, прогнозы, предсказания. Это для всех сейчас больная тема… Но я отвлекся. Я был в старшей группе, мой первый апокалипсис застал меня почти в двадцать лет. Я был взрослее, конечно. Но я, представь себе, совершенно не понимал своих родителей. Они казались мне скучными, мелочными, трусливыми, без причины нервными…
