Сергей Кузнецов - Живые и взрослые
На самом деле тетя Света приходилась Нике двоюродной бабушкой, но она с детства вслед за папой называла ее тетей. После того как Ника осталась одна, тетя Света забрала ее к себе.
Первое время Ника боялась тетиных рассказов о войне, все время думала: вдруг кто-то из мертвых, которых тетя уничтожила, — тоже был чьим-то папой? Что, если сейчас ее папа пытается к ней пробиться, а на Границе его ждут пограничники с серебряными пулями и тренированными собаками?
Первые полгода после гибели родителей Ника ни разу не заговорила о них. О чем она могла бы говорить: ведь для всех они были враги, мертвые — и только для нее по-прежнему оставались мамой и папой, которых она так любила.
А потом в «пятнашке» кто-то узнал, что случилось с ее родителями…
— Их осталось всего пятнадцать, — продолжает Павел Васильевич, — и тогда в атаку пошли фульчи. Я надеюсь, вам никогда не придется узнать — что такое фульчи-атака. В кино не покажешь самого страшного. А самое страшное — это запах. Ну и еще — какие они на ощупь. В этом смысле даже ромерос лучше. Они, конечно, опасней, злее — но психологически с ними гораздо проще справиться. Главное — стрелять в голову, можно даже обычными пулями. А если плоть фульчи хотя бы раз растекается у тебя между пальцами — до самого ухода такого не забудешь.
Павел Васильевич замолчал. Он снова сидит за столом, рассматривая свои большие морщинистые руки. Ника тоже сидит опустив глаза, она тоже не может забыть, как растекалась между пальцев грязь, которой был набит мешок со сменкой.
Узнав, что ее родители — мертвые, одноклассники сначала сторонились Ники, словно боялись: смерть, как зараза, перейдет к ним. Потом начали выяснять — как родители погибли. Случайно ли? А может, они сами захотели стать мертвыми? Может, они сами сбежали в Заграничье? Может, Ника сама хочет стать перебежчицей? Может, она и сейчас шпионит на мертвых?
Именно тогда Вадик предложил проверить: если изводить Нику — явятся ли мертвые родители ее спасти? Надо напихать в мешок грязи, засунуть портфель в бачок мужского туалета, приклеить Нику к стулу и посмотреть, что она будет делать…
На самом деле Ника знала, что она должна была делать. Нужно было объявить себя смертницей — как знаменитая Аннабель из ее старой школы.
В школе про Аннабель рассказывали легенды. Говорили, например, что она всегда носит при себе серебряный кинжал, доставшийся ей от бабушки, погибшей на фронте. И что однажды, когда на нее напала банда врагов — какая банда и каких врагов, Ника не помнила, — Аннабель сказала: «Я не могу справиться с вами всеми, но я хочу, чтобы вы знали: я буду сражаться до последнего. Я смертница и не боюсь смерти. Я смертница и презираю боль. Смотрите!» — и, выхватив нож, распорола себе руку так, что кровь струей брызнула в лица нападающих. Говорили, что после этого враги разбежались, не причинив ей никакого вреда.
Вот так и надо было себя вести! Носить черную одежду с серебряными молниями и сердцами, чуть что — говорить, что да, она гордится своими мертвыми родителями!
«Жалко, что я такая трусиха, — думает Ника, кусая ноготь на левом мизинце. — Как Аннабель я никогда не смогу. Я даже подойти к ней боялась — так и смотрела издалека».
Слава богу, в этой школе никто, кроме Левы, не знает, что случилось с мамой и папой. Наверное, и Леве не надо было говорить — но почему-то она поверила ему тем вечером, почему-то верит до сих пор.
Если Оля с подружками узнают про маму с папой — страшно подумать, что тут начнется!
— Короче, отряд майора Алурина отбился от фульчи. И тогда с той стороны прислали парламентера. Это была девочка, где-то вашего возраста, немного похожая на нее, — Павел Васильевич кивает на Нику, — только более худая. Она шла по этому воняющему полю, где разлагались уничтоженные фульчи, и держала в руках тоненькую веточку, только что срезанную, еще зеленую. И к ней был привязан кружевной белый платок.
Она подошла совсем близко, когда вдруг майор Алурин выхватил пистолет — и если бы солдаты не навалились, он бы выстрелил. А мы все-таки старались воевать по-честному — парламентеров не уничтожать, перемирие выдерживать, ну и все такое. А девочка подошла совсем близко и сказала Алурину: «Дядя передает тебе привет, папа. Говорит — иди к нам, наши уже все собрались». Вы поняли: они послали к Арду Алурину его дочь. Нашли где-то семью и всех убили. И теперь майору Алурину пришлось бы стрелять в собственных близких — в брата, в жену, в дочь. Вот какая это была страшная война, ребята. Потому и говорят, что страшней войны не знала история.
«Да, — думает Ника, — про такое тетя Света не рассказывала. Послушать ее — никто и никогда не встречает своих мертвых, только какие-то неизвестно откуда взявшиеся мертвые, незнакомые. Может, даже из каких-то других миров, по ту сторону Заграничья, о которых фантасты пишут. А вот, получается, и своих мертвых можно встретить».
Встретить маму и папу.
Последний раз Ника видела родителей живыми без малого пятнадцать месяцев назад. Обычный летний день, маленькая прихожая их квартиры. Родители опаздывали, папа нервничал, мама смотрелась в зеркало. Потом они поцеловали Нику — и ушли. А через четыре часа, по дороге домой, в их такси врезался самосвал с пьяным водителем.
Ника до сих пор завидует тем людям, у которых мама с папой были тогда в гостях, — они видели ее родителей на несколько часов дольше, чем она.
— …и когда солнце село, они снова пошли в атаку. Все понимали, что это была последняя атака, Ард Алурин понимал, все его бойцы тоже понимали. У них почти не осталось пуль, из оружия были только серебряные ножи и осиновые колья — на случай атаки упырей. Они продержались всю ночь, почти до самого рассвета — а утром подошли новые войска и выбили мертвых обратно. Но майор Алурин и его люди были уже мертвы. Они удерживали дорогу на город в течение пяти дней против целых полчищ мертвых. Мы похоронили их и воинским салютом почтили память героев. Потому что, хотя они и погибли, — но боевую задачу выполнили, врага к городу не подпустили.
Павел Васильевич умолкает.
— Простите, — слышит Ника голос Левы, — я хотел спросить: как вы думаете, после смерти майор Алурин увидел своих близких?
— Этого никто не знает, — отвечает учитель, — мы даже не знаем, заполучили ли мертвые Арда Алурина в свои ряды. Вы знаете, они всегда пытались убить таких воинов — ведь почти всегда мертвые воины продолжали сражаться, но только уже на другой стороне. Я сказал «почти всегда», потому что некоторые отказывались воевать против своих недавних товарищей. А некоторые даже сражались на нашей стороне, как говорится — в тылу врага. Становились диверсантами или разведчиками. Говорят, что одним из таких бойцов стал Ард Алурин, — но, как вы понимаете, эта информация тогда была строго засекречена. Возможно, засекречена и теперь…
Ника кивает. Еще давным-давно она слышала: бывают и «хорошие мертвые». До того как родители погибли, она никогда в это не верила. Зато последний год она часто думает: может, и в самом деле — мама с папой после смерти совсем не изменились, не забыли ее, не стали врагами всем живым?
Переобуваясь в раздевалке, Ника слышит, как Оля о чем-то шепчется со своими подружками. До нее доносится «…сказал, что похожа, ты ведь сама слышала…», потом подходят всей шайкой, Оля спрашивает с ехидной ухмылкой:
— Кика, скажи, а это правда, что твои родители теперь — мертвые?
«Ну вот, — думает Ника, — зря я сказала Леве, зря».
Она поднимает голову и отвечает, глядя Оле прямо в глаза:
— Да, это правда. Мои родители погибли. А тебе, гадина, какое дело?
7
Второй раз Гоша встретил Лелю в тот день, когда мама снова уехала в экспедицию.
На этот раз мама собиралась на Белое море. Два года она получала разрешение на маршрут, запасалась справками с разрешениями, получала допуск к секретным картам — и вот наконец-то руководство института завизировало план поездки. Накануне отъезда мама приготовила ужин, а Гоша испек праздничный торт из пакетика.
Готовить такой торт было совсем просто: надо было развести содержимое пакетика водой, добавить туда масло и корицу (если она была в доме), затем смазать противень и вывалить туда получившуюся массу. Первый раз Гоша испек этот торт на собственные десять лет — так получилось, что и мама, и папа задержались в экспедиции и готовить праздник Гоше пришлось в одиночестве. Он пригласил Марину и Леву, они отлично посидели, да и торт доели до конца, хотя в тот раз он слегка подгорел.
Гоша любил звать гостей к себе домой: все-таки это был его дом, может быть, иногда даже больше, чем мамин и папин.
Когда через неделю Гоша зашел в гости к Леве, его мама спросила:
— Что же ты не сказал, что мама с папой не вернулись? Я бы тебе помогла.
