Павел Корнев - Сиятельный
– Сам бросай! – сипло выдохнул второй грабитель, выступая из-за каменной колонны с пистолетом в руке.
Его напарник вмиг воодушевился и выхватил карманный кольт.
– Съел, легавый? – оскалился он.
Инспектор к подобному повороту оказался не готов и замер в замешательстве, а вот я колебаться не стал.
Выступил из коридора, крикнул:
– Полиция! – И для пущего эффекта пальнул в потолок.
В ответ хлопнула пара выстрелов; Роберт Уайт осел на кучу щебня с простреленной грудью, детектив-констебль Орсо выронил дымящийся пистолет и мешком повалился на пол. Во лбу у него зияла черная дыра, он умер мгновенно. А вот инспектор скреб ногами по камням и никак не желал подыхать. Кровь пузырилась на его губах, и все же упрямец собрался с силами и приподнял руку с пистолетом.
Тогда я прострелил ему голову. Просто вскинул «Рот-Штейр», прицелился и потянул спуск. Будто на стрельбище.
– Дерьмо, – выдохнул инспектор Уайт.
– Дерьмо, – подтвердил я, вытащил из кармана жестянку с леденцами и дрожащей рукой отправил в рот первую попавшуюся конфету.
Роберт осветил кучу щебня с грабителем, который после смерти вновь стал самим собой, затем перевел луч фонаря на его подельника. Смерть вернула истинный облик и ему.
– Как?! Как ты это сделал? – потребовал ответа инспектор, машинально ощупывая собственную грудь, совершенно невредимую. – Как ты заставил их убить друг друга?
Я пожал плечами, вроде как беспечно.
– Они боялись. Боялись налета полиции, боялись обвала, боялись удара в спину от ненадежных подельников. Я просто воспользовался их страхами, заставил их видеть то, чего нет. Это мой талант, вы же знаете.
– Но я тоже это видел! – рявкнул Роберт Уайт, с шумом переводя неровное дыхание. – Проклятье! Я видел, как ты застрелил меня! Ты! Меня!
– Страх есть в каждом, – спокойно подтвердил я. – Неужели вы никогда не задумывались о возможном ранении или даже гибели? Уверен, вы опасаетесь этого, как и все остальные. Издержки профессии.
– Хочешь сказать, будто способен менять силой мысли саму реальность?
– Скорее, силой воображения. У меня чрезвычайно живое воображение. – Я посмотрел на подстреленного грабителя и покачал головой. – И нет, для изменения реальности моих сил недостаточно. Я лишь слегка перелицевал ее, только и всего.
О том, каким именно образом чужие страхи питают мой талант, говорить не стал. В противном случае разговор мог зайти слишком далеко; обвинение в черной магии – это серьезно даже для сиятельного.
Инспектор только покачал головой и убрал пистолет в кобуру. Я последовал его примеру и спросил:
– Что теперь?
– Не знаю, – ответил Роберт Уайт и осветил подземный зал. – Не вижу пролома в банк.
– Возможно, его еще не выкопали?
– Или он не здесь, – решил инспектор и позвал меня за собой: – Идем! Эту падаль отправим в морг утром.
Оставив мертвецов на залитом кровью полу, мы вернулись к развилке и зашагали по второму коридору. Вскоре Роберт Уайт замедлил шаг и поднял фонарь, направляя яркий луч в черный зев пустого дверного проема. Тьма сразу попряталась по углам небольшого зала с высоким куполом потолка, и мы увидели ряды запыленных скамей, каменных и отшлифованных лишь сверху.
– Проверь! – приказал инспектор.
После недавнего инцидента желания лезть напролом у него изрядно поубавилось.
Прежде чем шагнуть внутрь, я на всякий случай вытащил из кобуры «Рот-Штейр», но оружие не понадобилось: в небольшом помещении никого не оказалось, как не оказалось и другого выхода.
Тупик.
Тупик – да, но что это за помещение?
– Странно… – пробормотал я, возвращая пистолет в кобуру.
– Что там у тебя? – Инспектор протиснулся мимо меня и повертел фонарем из стороны в сторону. – Похоже на заброшенную часовню, – объявил он и решил: – Давние дела.
– Вполне вероятно, – кивнул я, соглашаясь. – Посветите туда, будьте любезны! – попросил я начальника, указав в конец помещения, где, по моим предложениям, некогда находился алтарь.
Роберт Уайт небрежно мазнул лучом фонаря по дальней стене и направился на выход.
– Идем! – позвал он, но я не смог даже слова вымолвить, будто паралич разбил.
Да паралич и разбил. Ведь на меня взирал падший.
Прямо здесь и сейчас он смотрел на меня, и его бездонные глаза вбирали в себя всю тьму, злобу и несправедливость этого мира; всю – и немного сверху.
Впрочем, немного ли?
Не уверен…
Сознание вернулось хлесткой пощечиной.
– Детектив-констебль! – прорвался в забытье рык инспектора. – Очнитесь немедленно!
Я жадно глотнул воздух и отполз к ближайшей скамье, там уселся на пол, прислонясь к ней спиной, и стиснул ладонями виски в жалкой попытке не дать взорваться многострадальной голове.
– Что с тобой, Лео? – Роберт Уайт опустился на корточки и потормошил меня за плечо. – Что случилось?!
– Падший, – выдохнул я. – Там…
Инспектор обернулся к дальней стене, затем уставился на меня с нескрываемым раздражением.
– Ты бредишь, Лео? – язвительно поинтересовался он. – Это просто статуя!
– Вовсе нет! Это падший, говорю вам!
Роберт Уайт озадаченно хмыкнул и снова осветил стену.
– Это статуя, – заявил он после недолгой заминки, но уже не столь уверенно. – Странная статуя…
Изваяние и в самом деле поражало своей неправильностью. Оно было проработано до мельчайших деталей, буквально до каждой ворсинки, волоска, складки мраморной кожи, – но только выше пояса. Ноги скрывались в стене, более того – их не вмуровали, они просто сплавились с кладкой в единое целое, словно падший рвался на волю и лишь самую малость не успел освободиться из каменного плена.
– Разве вы не чувствуете, инспектор? – спросил я, переборол слабость и оперся о скамью. Поднялся с пола и повторил вопрос: – Разве вы не чувствуете?
На падшего лишний раз старался не смотреть. Если начистоту, старался не смотреть вовсе. Падший, пусть даже и в каменном обличье, давил ощущением беспредельного могущества и острой чуждости этому миру. Каждая черта каменного лица поражала своим совершенством, но все вместе они сливались в нечто столь идеальное, что ничего человеческого в застывшей маске не оставалось вовсе.
Идеал без малейшего изъяна.
Мертвый идеал.
И этот идеал подавлял.
– Не чувствую чего? – не на шутку разозлился Роберт Уайт. – Ты бредишь, Лео!
– Вы же сиятельный! Вы не можете этого не ощущать!
Инспектор ожег меня гневным взглядом, подступил к статуе и решительно приложил ладонь к каменной груди. Я невольно проследил за ним взглядом и сам не заметил, как моим вниманием вновь завладело мраморное изваяние; завладело целиком и полностью. Падший увеличился в размерах, заполоняя собой все помещение, его раскинутые в разные стороны каменные крылья засветились изнутри янтарным сиянием, но в часовне от этого стало лишь темнее. И глаза… черные глаза больше не были мертвы, их заполонила беспредельная тьма. Тьма и нечто еще, нечто вроде презрительного недоумения.
Чужая воля невидимой рукой вновь придавила к полу, забралась в голову, порывом призрачного ветра переворошила воспоминания. Я попробовал перебраться к выходу, но руки и ноги окончательно отнялись, и уж не знаю, чем бы все это закончилось, если б не хлопнул перегоревший фонарь. Задымилась проводка, помещение заполнил запах горелой резины, и эта едкая вонь помогла совладать с жутким наваждением, сбросить оцепенение и вывалиться в коридор.
Роберт Уайт выскочил следом, вздернул меня на ноги, локтем придавил к стене.
– Что за дьявол?! – прорычал инспектор, брызжа слюной.
– Это падший! – выкрикнул я, отодрал от себя руку начальника и потихоньку, по стеночке продолжил отодвигаться от жуткой часовни. – Не знаю, как его обратили в камень, но это самый настоящий падший! Надо сообщить властям. Надо завалить подземелье, пока он не вырвался на волю!
– Остынь! – одернул меня инспектор. – Даже если это так, сколько десятилетий он пылится здесь? Сколько веков? Ему не освободиться, Лео! Никак не освободиться.
– Я могу вернуть его к жизни. А если могу я, сможет и кто-нибудь еще!
Роберт Уайт даже отступил на шаг назад.
– Ты рехнулся! – заявил он.
– Нет! – уверил я начальника. – Это все мой талант, мое клятое воображение! Мне достаточно просто представить его свободным! Понимаете? Достаточно вообразить это, и он вырвется на волю! Освободить его просто, слишком просто. Надо завалить часовню!
– Что ты несешь?! – Инспектор вновь подступил ко мне и резко встряхнул за плечи. – Ты всегда говорил о страхе! О том, что именно чужие страхи питают твой талант и придают ему силу!
– Падший и есть сама сила! Чистая, ничем не замутненная сила!
