Синдром Кандинского (сборник) - Андрей Васильевич Саломатов
Он подобрал с пола деньги, сунул в карман и повалился на диван. "Ничего не выяснится, - подумал он. - Все только запутается еще больше. Ни письма, ни записки - это и есть письмо".
Алтухов закрыл глаза, но тут же открыл их и с беспокойством проговорил:
- Может, он хотел от меня откупиться? Дурак, я бы и так ушел. Он специально устроил этот спектакль с печатью на двери. Увидел меня издалека и... Боже! Паши больше нет. В любом случае, спектакль это или что-то еще. Его нет.
Алтухов еще долго разговаривал сам с собой, затем отвернулся к стенке и задремал. Спал Алтухов плохо, часто просыпался, скрипел во сне зубами и стонал. Ему снилась какая-то дрянь: то Нина с Пашей, держась за руки, прыгали под поезд метро. Затем ему приснилось, будто он сидит в поезде дальнего следования и ест чужую курицу, а в это время в купе входит хозяин курицы - участковый инспектор.
Алтухов ворочался и кряхтел до тех пор, пока не увидел, что на улице рассвело. Щурясь, он посмотрел на окно, тяжело сел и протер глаза. Сон не принес ему облегчения. Бледно-серый рассвет вызвал у Алтухова лишь приступ жестокой тоски.
Впервые за последние несколько дней Алтухов вспомнил, что давно не умывался и не брился. Он провел рукой по лицу - оно было скользким, а щеки и подбородок заросли недельной щетиной. Алтухов плюнул на пол и с отвращением растер плевок грязным ботинком.
- Животное, - сказал он и сам себе ответил:
- Да, животное. Успокойся, скоро все кончится.
- Ты говоришь об этом уже много дней! - истерично возразил он себе. - Ты все время болтаешь о том, что скоро подохнешь, но подыхать и не собираешься. Может, хватит тогда болтать?! Умойся, побрейся и иди устраивайся кочегаром в котельную. А хочешь - к Нине под бочок.
Голос у Алтухова становился все более резким. В какое-то мгновение он почувствовал, что теряет над собой контроль. Злость и отчаяние душили его, захлестывали сознание, и как Алтухов ни сопротивлялся, как ни старался успокоиться, внутри у него все вибрировало и болело. Он больше не мог находиться в этой комнате, не мог сидеть сложа руки, дожидаясь, когда все разрешится само собой.
- Я ненавижу тебя! - сказал Алтухов. - Сорок лет ты спал, жрал и что-то говорил только для того, чтобы спать, жрать и что-то говорить. Можешь ты, наконец, совершить хотя бы один поступок? Один-единственный?! - Он вскочил с дивана, помотался по комнате, заглядывая в углы. Затем раскрыл шкаф и тут же захлопнул дверцу, потому что шкаф давно был пуст. - Ну не на портках же своих давиться! - воскликнул он. - Нет, вначале к Паше! - Здесь он остановился посреди комнаты и спросил:
- Зачем к Паше?
- Надо, - тут же ответил Алтухов. - Надо!
Алтухову так захотелось с кем-нибудь попрощаться, кому-нибудь сообщить, что, мол, все, он уходит насовсем. Что через какое-то время его просто не станет, и их, оставшихся здесь, будет меньше на одного человека. Ему хотелось кому-нибудь рассказать, что он здесь жил, может и зря жил, но это не его вина, но его беда. Что ему страшно хотелось любить людей и что он старался их любить, а если у него это получалось плохо, то он просит прощения - так уж случилось.
От подобных мыслей у Алтухова навернулись на глаза слезы. Ему стало жалко себя и всей своей бестолково прожитой жизни. Он жалел, что у него нет под рукой письменного стола, нет бумаги и ручки; что он не может попрощаться со всеми как хотелось бы, обдумав и записав свое последнее прощание.
Алтухов шмыгнул носом, высморкался в кулак и вытер руку о пальто.
- Рассопливился, - сказал он. - Жалко себя стало... сволочь.
Алтухов зашел в ванную, заперся изнутри и умылся. Заметив на полочке бритву соседа, он заодно и побрился, а затем побрызгался одеколоном и даже помассировал щеки. Мысленно поблагодарив владельца бритвы и пожелав ему поскорее подохнуть, Алтухов вышел из квартиры, застегивая на ходу пальто.
На улице было ветрено и промозгло. Тонкие, в два пальца толщиной, деревца, посаженные вдоль дороги, торчали из грязных сугробов и были похожи скорее на сухие вешки для заблудившихся среди одинаковых грязно-серых домов.
До Пашиной мастерской он доехал на перекладных, поменяв при этом три автобуса. Как всегда, у хозяйственного магазина он увидел незнакомца в сером пальто и старой кроличьей шапке. Тот курил на остановке и, пренебрегая конспирацией, рассматривал Алтухова. "Опять он, - подумал Алтухов. - А может, и не он? Черт его знает, никак не запомню, как он выглядит. Не человек, а собирательный образ. Может, подойти и спросить... А пошел он к дьяволу!" - Вызывающе глядя прямо в глаза преследователю, он проскочил мимо и углубился в переулок.
Двери мастерской оказались опечатанными, и это потрясло Алтухова до такой степени, будто ему зачитали смертный приговор.
Некоторое время он стоял без движений и смотрел на два пластилиновых кругляша. Затем Алтухов, не торопясь, достал из кармана квартирную книжку и принялся рвать ее на мелкие кусочки. Мимо него к выходу прошмыгнула женщина, и Алтухов успел поймать ее испуганный, недоумевающий взгляд.
- Вы не знаете, почему опечатано? - крикнул он ей вдогонку и кивнул на дверь Пашиной мастерской.
Женщина уже открыла дверь, но остановилась и ответила:
- Понятия не имею.
Первое, что Алтухов почувствовал после того, как женщина ушла, это резкий запах мочи в подъезде. Мысль о том, что Пашу он больше не увидит, появилась и исчезла, но вместо досады, удивления или чувства жалости к себе, он ощутил нарастающее раздражение. Алтухов увидел темный, загаженный подъезд: стены вдоль ступенек сплошь были в засохших плевках, а наверху - исписаны и исцарапаны в несколько слоев. Потолок из-за черных пятен копоти в некоторых местах напоминал шкуру леопарда, а пол был усеян окурками и обрывками его квартирной книжки.
Чтобы не видеть всего этого, Алтухов прислонился к стене, закрыл глаза и на какое-то время позабыл, где находится. Привычный мир, окружавший
