Александр Житинский - Потерянный дом, или Разговоры с милордом
И вдруг она подумала: «О чем это я? У меня ведь есть муж. Его зовут Женя Демилле. Надо пойти и сказать ему об этом». Как ни была Ирина выбита из колеи всем происходящим, но тут она тихо засмеялась, остановившись посреди улицы. Было холодно, моросил дождь, над Марсовым полем гулял ветер, колебля Вечный огонь. Ирина перестала смеяться, но странная растерянная улыбка осталась у нее на устах. Она пошла с нею дальше и вскоре была уже у входа в институт, где когда-то работала. Она посмотрела на часы: до конца рабочего дня оставалось пять минут.
Ее уже ничто не удивляло, тем более такое совпадение во времени. Она точно знала, что сейчас увидит Евгения Викторовича, хотя последний раз встречала его более двух лет назад, когда зашла в институт к бывшей сослуживице по ее просьбе и принесла ей выкройку модной юбки. Тогда, помнится, Евгений Викторович поздоровался с нею и они перекинулись несколькими незначащими фразами – как дела? что новенького? где теперь?
В половине шестого из дверей института хлынул поток сотрудников. Ирина боялась лишь одного – что к ней подойдет кто-нибудь из старых подружек по мастерской, тогда Женя может пройти мимо… Но он вышел одним из первых и сразу увидел ее. Он улыбнулся, махнул рукой и устремился к ней, будто ожидал увидеть. «Привет, Иришка! Ты кого ждешь?» – спросил он, улыбаясь и по старой памяти называя ее на «ты». «Вас», – сказала она, тоже привычно обращаясь к нему на «вы». «Меня? Прекрасно! Чем могу служить?» – рассмеялся он. У него было, по всей вероятности, отличное настроение. Она хотела сказать: «Вы должны на мне жениться», но сказала: «Вы мне нужны». Ей показалось, что она произнесла это излишне сухо, по-деловому. Евгений Викторович мгновенно посерьезнел и наклонился к ней: «Что-нибудь случилось?» -«Нет, ничего…» – «Ну, пошли…»
Они пошли по Невскому молча, дошли до Пассажа, и Демилле предложил зайти в кафе «Север». Там они уселись на полукруглый диванчик у стены, заказали шампанское, пирожные и кофе. Евгений был предупредителен; казалось, он забыл о ее словах и о том, что хотел выяснить, зачем она пришла. Он разглядывал ее и находил новой, повзрослевшей, даже какой-то усталой от жизни и оттого загадочной. Она нравилась ему, и с нею было просто – не надо было изображать кого-то, соответствовать мнению о себе… Демилле незаметно влюблялся, он в ту пору, может быть, неосознанно хотел влюбиться, ему надоели любовные игры с покровительницами, рядом с которыми он чувствовал себя всего лишь способным мальчиком.
Они выпили шампанского, и Ирина начала понемногу рассказывать о себе и о той истории, которая привела ее к нему. Демилле слушал внимательно, хмурился. Ирина все более нравилась ему – так просто рассказывала она о Лиле, так беспомощна была перед матерью. Чужая любовь превратила ее из девочки в женщину, но совсем не в такую, с какими привык иметь дело Евгений Викторович. Когда она дошла до финала и рассказала, что семья переезжает в Севастополь, Демилле как само собой разумеющееся сказал: «Но ты туда не поедешь». – «А куда же я денусь?» – грустно улыбнулась Ирина, опять-таки будто забыв о цели, с какой шла к нему. «Ты останешься со мной. Я на тебе женюсь», – произнес он без малейшей паузы и даже подмигнул ей – мол, держи хвост пистолетом. «Не шутите так, Женя». – «Я? Шучу?! У тебя с собой паспорт?» – воскликнул Демилле, уже зная наперед, что он действительно женится и будет жить с этой почти незнакомой молодой женщиной.
«Зачем паспорт?» – не поняла она, а Демилле с удивительной внешней беспечностью, будто разыгрывая ее, объяснил, что они сейчас пойдут подавать заявление в загс. «Нам дадут месяц на обдумывание, вот и подумаем». – «Хорошо, я согласна», – спокойно сказала она, доставая из сумочки паспорт и выкладывая его на столик. Демилле уверенным движением сунул его во внутренний карман пиджака. «Пошли!» – «А кофе, Женя? Вы же не расплатились!» – «Ерунда!» – Демилле бросил на столик десятку и встал, требовательно глядя на Ирину.
Если бы она сейчас рассмеялась, обратив все в шутку, или же, напротив, стала ломаться и говорить банальности о том, что нужно узнать друг друга и прочее, или же рассердилась, или расплакалась – словом, если бы она не сделала то единственное, чего ждал он от нее в этот момент, все бы расстроилось непоправимо. Но Ирина отпила глоток шампанского и поднялась. «Пошли», – сказала она.
Со стороны могло показаться, что молодые люди, внезапно покинувшие столик с недопитой бутылкой шампанского и нетронутыми пирожными, вспомнили о каком-то важном деле, требующем безотлагательного решения, и поспешили к нему. В сущности, так оно и было.
Они вышли на Невский, и Ирина взяла Евгения под руку. Тут оба почувствовали, что их начинает колотить дрожь. Они не разговаривали, шли быстрым шагом, будто спешили к больному. В полном молчании они дошли до Дворца бракосочетаний на набережной Красного Флота. В тот день им фатально везло. Могло оказаться, что приема заявлений в эти часы нет, что требуются какие-нибудь справки, что Дворец вообще закрыт, и тогда наваждение бы прошло, они бы задумались и нашли сотню причин для отсрочки. У них было бы время испугаться… но как назло даже очереди к делопроизводительнице, принимающей заявления, не было никакой. Они получили бланк и пристроились его заполнять тут же, за соседним столиком.
– Слушай, Иринка, я же не знаю, как твоя фамилия, – вдруг сказал Демилле, отрываясь от бланка.
– Нестерова, – сказала Ирина, и тут обоих разобрал такой хохот, что делопроизводительница возмутилась и пристукнула ладонью по столу.
– Прекратите, молодые люди! Это вам не бирюльки! Что за молодежь пошла!
Ирина и Евгений притихли и дописали заявление до конца. Делопроизводительница придирчиво рассмотрела бумагу, долго изучала паспорта, желая, по всей видимости, найти какую-нибудь причину для отказа. Ей было ясно, что брак этих молодых людей к добру не приведет… Была ли она права тогда? Ведь через тринадцать с небольшим лет семья разлетелась в буквальном смысле слова.
Безусловно, если мы признаем идеалом брака совместную жизнь до гробовой доски, а все остальные браки будем считать неудавшимися, то придется взять сторону делопроизводительницы. Но ведь можно посмотреть и иначе. Тринадцать лет, которые им предстояли, вместили в себя все – дальнейшее стало ненужным. Тогда же ни Ирина, ни Евгений не заглядывали так далеко; срок был – месяц, данный им законом для того, чтобы проверить свои чувства.
Вечером того же дня Ирина показала матери приглашение в магазин для новобрачных. «Кто он?» – спросила Серафима Яковлевна. Узнав, что будущий зять работает в институте Сергея Панкратовича, она уединилась в своей комнате и оттуда позвонила директору. Разговор был долгий. Директор характеризовал Демилле осторожно: «способный», «знающий», «обаятельный», но «как бы вам сказать, легкомысленный», «э-э.. без царя в голове», «какой-то он ненадежный». В известной мере он был прав. Характеристика нового родственника не обрадовала Серафиму, более всего ее смутила фамилия Демилле. Что за странная такая фамилия?
«Делай, как знаешь», – наконец сказала мать.
Бракосочетание состоялось под Новый год, когда родители Ирины и Лиля уже были в Севастополе. Во Дворце присутствовала семья Демилле в полном составе, во главе с Виктором Евгеньевичем, да пара свидетелей из сослуживцев Евгения Викторовича. Свадьбы как таковой не справляли…
Ирина рассказывала генералу, как бы недоумевая: неужели это произошло со мною? Неужто со мною произошло это?
Образ Евгения Викторовича всплыл в ее рассказе: минуты счастья и радости в первые годы, несмотря на омрачивший их жизнь несчастный случай с выкидышем у Ирины, отодвинувший рождение Егорки на целых шесть лет; и долгие ночные выяснения отношений на тему «любишь – не любишь» – это было камнем преткновения в их семье. «Ты не веришь в любовь», – упрекала мужа Ирина, а он, дойдя до бешенства, кричал ей: «Да! да! да! не верю! я верю в добрые отношения, в понимание, в привязанность! тебе мало?! я не могу верить в то, что происходит инстинктивно, помимо сознания! я мыслящий человек! я не могу соединить животные потребности с любовью, которую испытываю к тебе…» – короче говоря, Евгений Викторович никак не мог соединить духовное с чувственным.
Ирина не могла взять в толк, что такое возможно: любить одну женщину и при этом быть близким с другими. Конечно, Евгений Викторович последнего не афишировал, но есть же у нее глаза, в конце концов?!
Ирина не испытывала смущения, рассказывая об интимных вещах Григорию Степановичу, он так чутко реагировал на рассказ, что Ирина чувствовала к нему полное доверие и только хотела спросить совета – разыскивать мужа или нет, как Григорий Степанович, взволнованный ее повестью, остановился и, блестя глазами, горячо проговорил:
– Он недостоин вас, Ирина Михайловна! Он обладал таким сокровищем – и потерял его!
