Синдром Кандинского - Андрей Васильевич Саломатов
- Нет, я не напрягаюсь, мне нетрудно, - ответила Нина. - Наоборот, мне так легче.
- Тогда ты счастливый человек, - усмехнулся Алтухов.
- Я счастливая? - хихикнула Нина. - Нет, счастье - это когда все уже есть и ничего больше не хочется.
- Не говори ерунды, - громко сказал Алтухов. - Когда ничего не хочется - это конец. Мне вот ничего не хочется. По-твоему, я счастливый?
- Нут, у тебя же ничего нет, - ответила Нина.
- А что ты подразумеваешь под "все есть"? - язвительно спросил Алтухов. - Семья, конечно?
- Семья, - согласилась Нина, - хороший дом, хорошая работа. Насчет "ничего не хочется" - это я, конечно, неправильно. Это я так, не подумала. Хочется и очень сильно хочется. Жить хочется.
- Вот-вот, - сказал Алтухов, - непонятно только, что здесь такого нереального. Комната у тебя есть, кто тебе не дает завести семью? От кого вообще это зависит? Тебе же не небоскреб нужен и не принц. Ты ведь даже со мной согласна жить. Тебе и нужно-то всего ничего. - Алтухов даже сел на диване от возмущения. - Боже мой, человеку нужен мужик нормальный да крыша над головой. И из-за этого он прыгает под поезд.
- А тебе что нужно? - тихо спросила Нина.
- Мне? Ничего, - ответил Алтухов.
- Нет, что тебе нужно, чтобы ты снова захотел жить? - пояснила Нина.
- Ох-хо-хо! - рассмеялся Алтухов. Он помолчал немного, а потом ответил: - Не знаю. Ничего в голову не лезет. Может, потому что выбирать не из чего. - Алтухов на ощупь нашел бутылку и кружку, налил себе и выпил. - Мне кажется, мы ничего не знаем об этой жизни. Она ведь совсем не такая, какой мы ее себе представляем. Мир не такой. Мы его себе придумали. Я вот, убей не пойму, зачем мы здесь с тобой лежим на грязном диване в темноте и говорим. Зачем? Темнота, диван, грязь - это все внешнее. А ведь есть же что-то еще. То, что мы с тобой оба как бы несчастные - это глупость, тоже внешнее, это ничего не объясняет. Есть какая-то сила, которой мы слепо подчиняемся. Слепо - вот что плохо. А я знать хочу, что это за сила. Ты вот зачем сюда пришла сегодня? Ты, чистюля, пришла в этот хлев, зачем? Можешь ты мне это объяснить?
- Не знаю, - прошептала Нина. - Мне было скучно дома.
- Скучно?! - почти закричал Алтухов. - Когда бывает скучно, идут в кино, в театр, в зоопарк. А ты-то пришла в нежилую квартиру. На мусор посмотреть?
- А ты знаешь, зачем я пришла? - серьезно спросила Нина. Алтухов чуть было снова не назвал ее дурой, но вовремя сдержался и лишь застонал.
- Ладно, хватит болтать, - успокоившись, сказал он. - Спи.
Нина затихла, и вскоре Алтухов услышал ее мерное дыхание.
Алтухов уснул не сразу. Ему вспомнилась еще одна игра с зазеркальным миром. Когда-то в детстве, оставаясь в квартире один, он брал в руки зеркало, так, чтобы в нем отражался потолок, и медленно бродил с ним по квартире. На пути у него часто возникали ложные преграды. В комнатах - отразившиеся в зеркале люстры, в прихожей и коридорах - антресоли, а при переходах из комнаты в комнату или кухню - высоченные притолоки. Алтухов прекрасно помнил, как страшно ему было перелезать через них, как подойдя к краю антресоли, он вдруг обнаруживал "под собой" глубокий провал и останавливался, боясь упасть в этот несуществующий колодец. Эта игра ужасно нравилась ему - страшно и одновременно безопасно. Его забавлял этот обман - видимые в зеркале преграды воспринимались им как настоящие, и однажды, гуляя в парковом овраге, он впервые подумал: а не есть ли преграды и ямы земные всего лишь отражением преград и ям небесных?
Лежа с закрытыми глазами, Алтухов подумал, что жизнь так и не дала ему ответа на этот вопрос. Квартиры, в которой он вырос, давно уже не было, как не существовало и тех зеркал. А сам он потерял всякий интерес к каким бы то ни было играм - детским или взрослым. "В этом я, наверное, похож на человечество, - засыпая, размышлял Алтухов. - Оно сейчас примерно в моем возрасте, так же, как и я, со временем сопьется и умрет небритым от цирроза печени или покончит с собой, что, конечно, вероятнее всего".
Проснулся Алтухов глубокой ночью от жажды и головной боли. С улицы не доносилось ни звука, рядом тихо посапывала Нина, и даже через пальто локтем он ощущал тепло ее тела.
Где-то недалеко от дивана изредка поскрипывали половицы. Это было похоже на крадущиеся шаги, и Алтухов долго прислушивался к этим звукам. Он еще надеялся уснуть, но сон как назло не шел, и бессмысленное лежание начинало раздражать его.
Промаявшись так с полчаса, Алтухов встал с дивана и подошел к окну. Белесая зимняя улица была совершенно безлюдной, и он почувствовал какой-то мистический страх перед этой пустынностью. Там, за окном происходило нечто странное, невидимое глазу. Холодная фиолетовая улица жила своей медленной и непонятной для человека жизнью. При абсолютном безветрии воздух казался застывшим и кристально прозрачным, и все же Алтухов ощущал какое-то движение пространства. На мгновение ему показалось, что Земля лишилась своей воздушной оболочки, и космос объял ее со всех сторон. Он даже увидел струящийся сверху эфир и почувствовал движение Земли в этом загадочном нематериальном бульоне.
"Кто бы мне сказал несколько лет назад, что я буду вот так сходить с ума в заброшенной квартире", - подумал Алтухов. Он вспомнил, как однажды шел мимо грязного допотопного заводика и под некрашеным уродливым забором, в полукольце случайных прохожих увидел лежащего в луже человека. Тот был уже мертв, но даже мертвый он был преисполнен достоинства и самодержавной чопорности. Кем был этот человек, как попал сюда - никто из "зрителей" не знал, но Алтухову тогда подумалось, что несчастный вряд ли предполагал умереть под забором в жирной вонючей луже. И может быть, даже в своей жизни он не раз называл бродяг или пьяниц - подзаборниками, пророчествовал, обещая им смерть именно ту, которую нашел сам.
"Господи, - подумал Алтухов, - да ведь не подл человек, а слеп, как крот, несчастен и чист, как инфузория, перед самим собой".
Нина
