Петр Хомяков - Боги и твари. Волхвы. Греческий Олимп. КГБ
Которых некоторые упорно записывают в, чуть ли не генетических, приверженцев имперской модели. Что совершенно не верно.
– Ладно. Эти соображения оставим при себе.
Глава 3. Карма для волхвов
Русские города пылали. Треть их была уничтожена. Треть городов и больше трети населения.
Русь перестала быть цивилизованной страной. Перестала быть Гардарикой, страной городов. Русь перестали бояться и уважать степняки.
Белая, вольная цивилизованная страна вступала на путь, который привел ее к роли азиатского урода, к роли деспотии. А ее белый народ к длительному периоду постепенной деградации, а потом, уже почти через тысячу лет, к вымиранию.
Такова была цена принятия христианства. Религии мертвого семитского бога. Религии смерти, унижения и лицемерия.
По рекам плыли сброшенные в воду статуи Перуна.
Мне надо уйти, – думал он. – Надо уйти. Я не могу больше жить. Не могу, не должен.
Нет, не просто уйти. Надо выйти к ним, и погибнуть в бою. И пусть мои раны будут ужасными. Я должен предсмертными мучениями искупить свои ошибки.
Ведь меня предупреждали! Афродита тогда, и потом, отец, перед своим уходом. И мать.
Господи! Творец Вселенной, прости меня! Прости, и дай умереть с честью!
Он вышел из леса. На поляне перед стенами небольшого городка шел бой. Вооруженная топорами и копьями толпа поселян дралась с горсткой дружинников.
Профессиональные, закованные в сталь бойцы методично, как машина вырубали ополченцев.
– Покоритесь! Примите Христа! – заорал воевода.
– Сами покоряйтесь своей распятой дохлятине! – заорали из толпы.
– Руби их! – в ярости приказал воевода.
И бойня возобновилась.
Как коршун влетел Перун в ряды сражающихся. Меч в его руках превратился в сверкающий круг. Дружинники начали падать, как трава под косой.
Ополченцы приободрились. И навалились на растерявшихся княжеских слуг.
Отведи им глаза! – прошелестело в голове.
Я воин! Я буду честен в бою с былыми товарищами, – ответил мысленно Перун.
Под лопаткой похолодело. И он стал проваливаться куда-то.
Очнулся он у костра. Была ночь. Кругом стоял лес.
– Очнулся, – услышал он голос откуда-то сбоку.
– Где я? Что случилось?
– Ты здорово помог нам в бою с княжескими слугами, молодец. Но вслед за ними придут новые. Поэтому мы, побив их, ушли в лес.
– Что дальше будете делать?
– Не знаем.
– Покоритесь, и примите крещение! – раздался голос сбоку.
– Помогите мне подняться, – сказал Перун.
Ему помогли, и он стал, прислонившись к дереву. У костра он увидел связанного человека. Это был воевода.
– Ты старый дружинник, воин, – сказал Перун.
– Да! – вызывающе ответил пленник. – И не попал бы к вам, если бы меня не оглушили сзади.
– Честный, – усмехнулся Перун. – Меня тоже твои сзади подкололи.
– Нет вам чести, поганые!
– А вам, значит, есть? Где же твоя честь, воин?! Где твоя перунова клятва?!
Он сосредоточился. Эх, если бы сейчас кто-нибудь из наших был рядом! Помог бы восстановиться. Но, ничего, и так сойдет.
Рана, стала болеть немного слабее. Он глубоко вздохнул, и встал, отойдя от дерева.
– Ну, где она?!! – ставшим громовым голосом произнес Перун.
Все на поляне затихли. Было видно, что у воеводы в ужасе расширились глаза.
– Перун?!
– Ты давал мне клятву, пес. И ты ее нарушил.
– Бог, Перун! Но я воин! Я выполнял приказ князя! Приказ свят для воина. Разве не в этом мы клялись тебе?!
– Бог выше князя, отступник! Живой бог выше вашего смердящего мертвеца. Ты нарушил клятву. И с тобой поступят, как с клятвопреступником.
Выньте у него язык, которым он лгал, клянясь. Выньте у него сердце, которое изменило. Сожгите их в костре. А голову наденьте на копье, и выставьте на перекрестке дорог.
Его голос гремел. А сам он вновь погружался в темноту.
Хорошо, – подумал он. – Хорошо. Вот так уйти. Так уйти. Так уйти…
Отец смотрел на него своими глазами цвета стали.
– Я уже в стране Вечного лета, отец?
– Много хочешь, мальчишка!
– Прости, отец. Я виноват. Но что же, ты гонишь меня?
– Гоню, но не туда, куда ты думаешь! Ты вернешься на землю. И будешь жить. Долго. Слышишь, щенок, долго! И ты дождешься наших. Дождешься. Они придут! И ты поможешь им. А пока не теряй своих умений. И приобретай новые.
– Долго ли ждать, отец?
– Сколько надо, столько и будешь ждать! Да не повторяй былых ошибок. Не надейся на этих, воинов. Холопы они, холопы и рабы. Как этот воевода, голова котрого висит на копье у дороги. Он давал клятву тебе. А убивал тех, кто остался верен тебе, мне, Веде. Кто был верен, не давая никаких клятв. А он давал клятву, но… выполнил приказ. Пес, раб, холоп. Вот они, твои воины.
Ты понял, наконец, кому надо верить, и кому помогать?!! Понял, мальчишка?!!! Понял, ради кого я вручил тебе в руки меч из волшебного металла?!!!
– Понял, отец.
– Не будь к нему так суров, Сварог, – мать вышла откуда-то сбоку. – Он все понял. Он выполнит твой наказ.
– Верю, Рысье сердце, верю и надеюсь.
– Я не Рысье сердце, Сварог. Я Рыська. Твоя Рыська. А это наш сынок. И он будет достоин нас. Не сомневайся.
– Буду, отец! Буду, матушка! Верьте мне. Верьте!
– Вот и хорошо. А теперь спи, спи, сынок. Все будет хорошо.
Глава 4. Битва продолжается
Стол стоял под яблоней на зеленой лужайке возле довольно большого, просторного дома.
– А ты неплохо устроился, – сказала Тамара Петру.
Она сидела за этим столом напротив Буробина. Сухощавая, подтянутая западная леди без возраста. Ее волосы были уложены в искуссную прическу. Прическа нравилась Петру, а вот цвет волос нет. Этакая лиловая седина.
– Что ты так смотришь на меня, – спросила она.
– Прическа твоя нравится. А вот цвет волос нет.
Она рассмеялась.
– До чего же ты бестактен, Буробин.
– Ладно, не обижайся.
К столу подбежала круглолицая девочка лет тринадцати.
– Тетя Тамара, отпустите Петра с нами на озеро.
– Он большой, Оля. И решает все сам.
– Но он как бы стесняется. Я думала, что это вы его не пускаете.
– Нет, – рассмеялась Тамара, – тебе показалось. Идите, гуляйте, где хотите.
– Надо же, – сказала она, когда Ольга убежала, – вот оно тоталитапрное мышление. Как будто, взрослый парень должен спрашивать разрешения у старших. Да он уже машину водит.
– Ладно, не придирайся. Ну, ошиблась девчонка.
– Да. Кстати, прямо мистика, вылитая Ольга. И по фигуре и по лицу. А ведь она не похожа ни на тебя, ни на твою жену.
– Значит, мистика.
– А назвать Ольгой кто решил?
– Жена. Она как будто даже влюблена в память Оли. Для меня это было странно.
– Да, она у тебя просто чародейка. Я, откровенно говоря не надеялась, что Тимофея удастся вылечить. Такое даже у нас, в штатах с трудом получается.
– Вот видишь, вылечила.
– И теперь он зовет ее мамой и любит, похоже, как не всякий любит родную мать.
– Да, моя Рыська просто чудо. И все дети это чувствуют. Потому она такой хороший детский врач.
– Рыська? Почему ты ее так зовешь?
– Так, она похожа на смеющегося рысенка.
– Ты, сентементален, Буробин. Вот уж не ожидала от тебя.
Тамара говорила доброжелательно, но несколько снисходительно.
Как белая леди с вождем дикарей, – подумал Буробин. Но не обиделся. В конце концов, Тамара вырастила его старшего сына. И, как он понял, во многом помогла ему.
– Слушай, пользуясь случаем, хочу спросить. Это твой Влад направил ко мне того джентльмена, что купив у меня секреты развалившегося Союза позволил нам жить безбедно?
– Почему ты так думаешь? Утечек о вашей работе было достаточно и без Влада.
– Не знаю.
– Ладно, считай, что Влад.
– Тогда поблагодари его.
Она вдруг рассмеялась.
– Уму непостижимо, дочь и зять генерала Кузьмина благодарят друг друга за передачу Америке секретов СССР.
– Да, пропади он, этот СССР!
– Он и так пропал. Но живое живым. Я приехала не только, чтобы повидать племяников и показать тебе сына.
– Я понял.
– Хорошо. Твой боевик, где ты рассказываешь о секретах спецлабораторий КГБ, и выдвигаешь гипотезу, что все это знали и умели еще олимпийские боги, может быть интересен. Кстати, чего это ты решил его написать?
– Так, от скуки. Но почему может быть? Разве он не интресен сам по себе?
– То, что сам по себе, это неважно. Важно, что он может быть использован как элемент большого пропагандистского проекта. И не только пропагандистского. Понимаешь?
– Не дурак.
– Ты согласен на такое его использование? Не бесплатно, конечно.
– Разумеется, согласен.
– Тогда подпиши некоторые бумаги. Я их привезла с собой. Они в доме.
– Подпишу.
Он задумался.
– А знаешь, – сказал Буробин после паузы, – ведь многое невероятное оказывается реальным. И наши собственные работы, в которых мы участвовали подтверждение тому.
