Евгений Велтистов - Приключения Электроника
— Рэсси ничего не прозевает, — с удовольствием сказал Сыроежкин. — Твое изобретение!
Электроник продолжал подытоживать победы восьмого "Б":
— Корольков встречался с пианистом Туриным, разъяснил ему свой метод сочинения музыки… От Майи Светловой ни на шаг не отходят два физика…
— То есть как не отходят ни на шаг? — встревожился Сыроежкин и покраснел. — Какие еще физики?
— Наш учитель физики Виктор Ильич Синица и академик Крымов. Они пытаются понять, как Светлова сделала антигравитационный прибор, а она… Ты почему такой красный? Ты не заболел?
— А-а, Синица. — Сыроежкин махнул рукой. — Почему «заболел»? Это приступ внезапной мысли.
Он снова садится за самодельный стол, царапает пером по бумаге.
Электроник читает из-за его плеча: «Дятел долбит еловую дверь небес»… «Дятел гремит в еловую дверь»… «Дятел громит еловую»…
— Поиски глагола, — сказал Электроник. — Но при чем тут дятел?
— Сам ты дятел! — вскипел Сыроежкин и, взглянув на товарища, успокоился. — Понимаешь, дятел — не просто дятел, а символ. Я сочиняю одно послание… — Сергей чуть замялся, порозовел. — Для одного человека…
— Я догадался, что это стихи, — сказал Электроник. — Возьми вместо дятла более современный символ. Например, сверхновую.
— Я отказываюсь от звезд, — твердо отчеканил Сыроежкин. — Сегодня сверхновая, завтра сверхновая…
Он высунулся по пояс в открытое окно, взглянул на голубой апрельский снег, набрал воздуха и снова забормотал про дятла.
Гигантская работа поэта была очень наглядна: он высекал пером на бумаге искру неповторимого слова. Чудак Электроник! Разве пишут стихи про сверхновые, про сверхсильных или про а-коврики? Настоящие стихи складывают из самых обыкновенных слов. Вон за окном дятел стучит на старой сосне. Осторожно стучит, деловито. А в стихах он должен стучать так, чтобы человек, кому они предназначены, запомнил эти слова на всю жизнь.
— В одна тысяча пятьдесят четвертом году, — раздался скрипучий голос, — в июне месяце, как свидетельствуют хроники, в небе появилась «звезда-гостья». Она светила так ярко, что ее видели даже днем. Звезда превосходила Венеру — самое заметное светило после Луны и Солнца. Потом угасла.
Сыроежкин с удивлением вслушивался в знакомые интонации. Как хитро Электроник старается привлечь его внимание: «В одна тысяча пятьдесят четвертом году…» Будто говорит сам Таратар.
— Ты готовишься к уроку? Репетируешь? — усмехнулся Сергей. — Завтра у тебя важный день. Первый урок учителя Электроника. Прости, а как к тебе обращаться? — озадаченно спросил он. — Ведь у тебя нет отчества…
— Зови меня просто учитель, — с достоинством сказал Электроник. — Завтра я продемонстрирую новые возможности преподавания.
— Слушаюсь, учитель!
Сыроежкин не сомневался в успехе Электроника.
И хорошо, если он расскажет о сверхновых звездах. Как однажды на заре земной жизни вспыхнула сверхновая в нашей Галактике. Астрономы говорят, что прошли десятки лет, пока свет от взрыва достиг планеты. Прошли еще десятки тысяч лет, и вымерли гигантские динозавры — возможно, от космического излучения.
Сергей жалел уже, что никто, кроме Электроника и Рэсси, не видел, как бабахнула его сверхновая. Наверное, после взрыва небо долго еще светилось загадочным фиолетовым сиянием. Но все знакомые спали.
— Таратар не спал, — уточнил пунктуальный Электроник. — У него несколько ночей горит свет.
— Мучается, бедняга, — вздохнул Сергей, — проверяет наши работы.
— Я глубоко уважаю учителя математики, — сказал Электроник. — Он исправляет свои ошибки. Я послал ему перечень ошибок.
— Ты?
— Сто двадцать страниц расчетов, — добавил Электроник. — Или он признает наши изобретения, или — нет.
И отец Виктора Смирнова, оказывается, получил от Электроника толстенный том расчетов искусственного животного. По почте. Может быть, тоже изучает по вечерам?
— Зачем ты это делаешь? — с удивлением спросил Сергей. — Разве заставишь инженера полюбить корову?
Электроник пояснил, что проверяет на противниках полезность опытов. Сам он нисколько не сомневался, что тот, кто отрицает бесспорные изобретения, совершает ошибку.
«Лучший в мире коллекционер чужих ошибок», — подумал Сергей.
— Ты и про меня можешь сказать что-нибудь… особенное? — решил испытать он новый талант друга.
— Конечно.
— Я готов выслушать правду.
Сыроежкин развалился на самодельном стуле.
— Ты серьезно болен, — хриплым голосом произнес Электроник. — Я пока не знаю, что это за болезнь. Только начал изучать медицину. Но заболевание не простое, вроде лихорадки.
Сергей снисходительно улыбнулся:
— Предположим… В чем заключается моя болезнь?
— Когда кто-то говорит про Майку, ты сразу краснеешь или бледнеешь.
Сергей вскочил, сжал кулаки:
— Сейчас же замолчи!
— Я говорю правду, — сказал Электроник, отступая. — Вот и сейчас ты с одной стороны красный, а с другой белый. Осторожно!
С минуту они молча смотрели в глаза друг другу.
Сергей разжал кулаки.
— Извини, — сказал он устало. — Это такой бешеный вирус. Хуже гриппа.
— Может, для тебя сделать что-нибудь? — спросил Электроник больного товарища. — Может, посоветоваться с Майей? Позвонить ей сейчас?
— Ты что — телефонный узел? У тебя нет дел поважнее, чем болтать с девчонками?
Электроник покачал головой.
— У меня есть неразрешимая задача. Если я ее не решу, то устарею.
Он не добавил при этом, что может перегореть от напряжения. Но и так было ясно, что дело очень серьезное, — настолько печальным выглядел всегда спокойный Электроник.
Сыроежкин испугался.
— Ну что ты, Электроник, — бодро сказал он. — Какие могут быть проблемы, когда мы побеждаем во всем!
— Я не могу решить главную задачу, — повторил Электроник. — Ты мой друг и должен знать, что для меня существует предел…
И Электроник очень точно изложил, в чем заключается предел для развития электронной системы.
Оказывается, есть одна формула, согласно которой грамм любой материи — живой или искусственной — не может обработать более 1047 битов информации в секунду. Электроник разыскал эту формулу в старых трудах и сам проверил ее. На первый взгляд цифра предела как будто громадная: ведь с момента образования Земли прошло всего 1023 микросекунд, а число атомов в известной нам Вселенной 1073. Но Электроник не собирался считать атомы и микросекунды, он хотел решать новые задачи. И не мог взяться за многие из них из-за исключительной сложности.
Известно, например, что число вариантов в шахматной игре составляет примерно 10120. Если бы Электроник играл честно, перебирая все варианты, как он привык это делать, то ему не хватило бы на одну партию не только человеческой жизни, но и нескольких тысячелетий. Научись Электроник считать в миллион раз быстрее, он все равно не успел бы сыграть ни одной партии, потому что число комбинаций оставалось бы слишком большим — не 10120, а 10114.
Электроник потерял покой. Барьер нового счета был для него непреодолим.
Электроник мучительно переживал, что он не человек!
Люди — Электроник видел это — постоянно делали открытия, не перебирая весь поток поступающей информации; они много трудились, но не механически, а искусно и изобретательно; результат приходил как будто сам собой, в минуту озарения. Иначе, как сказал профессор Громов, не было бы чемпионов по шахматам, полководцев, ученых. Электроник так не мог.
Сыроежкин растерянно смотрел на двойника, чувствуя себя бессильным.
— В этой голове, — Электроник потер ладонью лоб, — проанализированы и собраны победы Сократа, Архимеда, Македонского, Колумба, Наполеона, Ферма, Эйнштейна и многих других. Миллионы великих открытий и… ошибок.
Из рассказа Электроника было ясно, что он зря проделал большую работу. Он точно установил, что за последние девятьсот лет во всех энциклопедиях мира названы гениальными 29771 человек. Следовательно, в среднем на каждый год приходилось 33,7 гения в той или иной сфере деятельности общества. Изучение многих тысяч жизнеописаний великих людей повергло Электроника в растерянность. Среди них он не нашел ни одного точно сформулированного приема труда, который помог бы ему преодолеть барьер механического счета. Ни одного математического знака, обозначающего рождение гениального творения.
— Формула гениальности? — пробормотал Сергей. — Вот будет здорово, если ты ее выведешь!
Электроник покачал головой:
— Этой формулой пользуются только люди. Но ее нигде нет… Наверное, я должен изучать самого человека, чтобы понять, как он мыслит.
